Так и быть, дорогие друзья, расколюсь. Расскажу один исключительный случай из далёкого детства. Загадочный сам по себе, он наложил печать на всю мою жизнь. Будто сама Природа этим случаем запустила программу моей судьбы. И она оказалась такой продуманно-основательной, что работает по сегодняшний день. Хотя случай случился, когда мне было лет девять, не больше.
Я в те годы была неуёмной особой. Как каша в волшебном горшочке, я клокотала кучей замыслов, дел, свершений. В классе я никому не давала уснуть и завянуть, сочиняя всякие викторины-конкурсы, чтения и стенные газеты. А малышей двора учила читать и писать, и они старались в поте лица, так как со мной не пошутишь, а их мамы и бабушки, почитая мои труды, всякий раз уважительно-благодарно говорили: «Спасибо, Лидочка». Дети всего квартала кружили вокруг меня как спутники вокруг планеты, от которой нельзя оторваться. И для всех я умела найти работу, создавая то хор, то подпольную организацию, то ателье по пошиву бальных нарядов для кукол, то театр, то музей уникальных фантиков от конфет…
Я будто желала перепробовать все варианты земных занятий. Усовершенствовать мир. И весь день до глубокой ночи был забит неотложнейшими делами. Дело было в Одессе, которая после войны ещё долго лежала в развалинах, и два огромных разрушенных бомбами дома на нашем квартале – были в полном нашем распоряжении. Здесь мы то ставили пьесы, то спасали отечество от фашистов, то, скрывшись за остатком стены, тайком читали очередную «взрослую» книгу, то шептались до одурения о чём-нибудь затаённом, самом-самом неразрешимом для нашего одинокого детского сердца.
Точно уже не помню, чтó именно в этот день затевалось и что обсуждалось. Только помню, как я – как и положено лидеру-заводиле – стою на «трибуне». Трибуной на этот раз был знаменитый одесский камень-ракушечник, поставленный на попа. Камень этот действительно состоит из ракушек с остренькими краями. Рукой его не погладишь – порежешься. Он был довольно высоким. И даже представить уже не могу, как я на него взлетела. Но, видно, надо было взлететь. А я для всякого надо себя не жалела. И вот стою на своей трибуне, вокруг ребятня, а я горячо проповедую что-то.
О, дорогой читатель! Как я завидую этой могучей энергии детства! Нелепая стрижка «казанчиком», лицо в конопушках, сухая как палка, порядочная страшилка, но при этом жила такой бурной внутренней силой, была из таких завзятых-азартных и заводных, что, проповедуя, становилась звонкой, речистой, напористой, меня разносило от нахлынувших мыслей и чувств, от потребности разделить эти мысли и чувства с другими.
И вот в такую минуту азарта и звона – мальчишеский, тоже напористый голос – возражая мне, выкрикнул:
– Лидка, а – Бог?!
– Бог?! – насмешливо отозвалась я. – Да нет никакого бога!!
И в ту же секунду…
Без всяких сомнений, именно в ту же секунду кто-то невидимый приподнял меня над моей трибуной и – спустил ногами на землю.
Он меня не свалил, не сбросил, не толкнул, не испугал. Он сделал всё бережно, аккуратно, ласково, я бы сказала, любовно.
Но!
Спуская, он протянул меня плотно по камню, и этот ракушечник всеми своими ракушками проскрёб по ногам и выше, оставив глубокие, до крови, царапины. Дома, тайно от мамы, я лечилась, чем только могла: компрессом, йодом, зелёнкой…
Но царапины, распроклятые, жгли как огонь, и помню, как я сцепляла то зубы то губы, чтоб не завыть от боли и не напороться на матушкины расспросы.
И только глубокой ночью боль поутихла. И я, от неё отдыхая, прикрыв ладонью уморенные глаза, лежала и бесконечно прокручивала – как кадр из кино – картинку моего удивительного соскальзывания с трибуны. Оно было проделано так нежно и остроумно, будто кто-то смешливый захотел проучить меня за мою языкатость.
И вот мысленно глядя на эту картинку и раз, и десять, и двадцать, а внутренне переживая тот миг, когда эта нежно-смешливая сила, приподняв, протащила меня по камню, я так пропиталась ощущением неслучайности этого странного действа, этого озорного-милого наказания за мою болтливость, что вдруг, холодея от ужаса, спросила сама не знаю, кого:
– Неужели Он всё-таки есть?..
И долго опустошённо лежала, не зная верить или не верить…
А потом поднялась, пошлёпала в кухню, ополоснула лицо и руки под краном и вот такая умытая, как бы готовая для чистых-высоких мыслей, трезво, без всяких сомнений, будто внутри меня проросло и окрепло твёрдое знание, строго – словами – сказала себе:
– Бог есть. А ты, Лидка, прикуси свой длинный язык.
Да, случайностей не бывает.
Этот трагикомический эпизод из детства стал толчком к моему познанию мира. Вывел меня на длинный, тяжёлый и увлекательный поиск смысла всего существующего. Об этом поиске недавно, уже в карантине, я выпустила книгу «В поисках мира, в котором живём: поговорим? подумаем?..». И надо сказать, что на этой дороге открытий встретила много учёных и мудрецов, и писателей, жадных-светлых умов, открывавших для нас мироздание. К несчастью, человечество оказалось не любопытным и эти блистательные прозрения великих душ не вовлекли его в поиски истины. Между им и Природой встала стена всяких дремучих домыслов, темноты и невежества. А между тем, Природа беспрерывно-безостановочно зовёт человека к диалогу. К познанию мира, внутри которого мы с вами, читатель, живём.
Вирусы – тоже её язык.
Это -- красноречивый сигнал, что наше невежество, если мы не очнёмся, обернётся для нас погибелью. Мы живём в особое время, стоим на пороге выбора и обязаны знать законы Природы, в которой всё «удивительно сцеплено». Ответить себе, по крайней мере, на неизбежный вопрос: а зачем человек на Земле?.. И каким ему надо быть, чтоб нас не болтало в бессмысленных войнах, страданиях, страхах и криках боли…