Наталья Милантьева попала в один из подмосковных монастырей в 1990 году и провела в нем 18 лет. Она рассказывает, как монастырь торговал собаками и книгами, и как жилось в нем сестрам:
- Когда я пришла, монастырь только открылся. Там было всего человек 30, все молодые. Предстояло много тяжелой работы по восстановлению. Нужно было больше молодежи. Поэтому нас так настойчиво и звали.
- Церковь, как МВД, организована по принципу пирамиды. Каждый монастырь отдает епархии дань из пожертвований и денег, заработанных на свечках, записках о поминании. У нашего монастыря доход был и так небольшой, а тут еще и митрополит с поборами.
- Собачий питомник тоже приносил неплохие деньги: приезжали богатенькие люди, покупали щенков по тысяче долларов. Еще монастырь издавал книги от лица несуществующих издательств.
- Когда митрополит приезжал, источники дохода прятали, собак увозили на подворье. Скрывать от епархии деньги считалось за добродетель: митрополит — это же враг номер один, который хочет забрать последние крошки хлеба.
- Послушных сестер поощряли. Они понимали: кто будет хорошо себя вести, будет работать на компьютере, а не землю копать. Скоро они поделились на верхушку и низших, «неспособных к духовному развитию», которые работали на тяжелых работах.
- Тайком от епархии была организована подпольная деятельность: купили огромную японскую вышивальную машину, которая ночи напролет штамповала церковные облачения. Храмов много, священников много, поэтому доход от облачений был хороший.
- Собственных денег у сестер не было, а документы — паспорта, дипломы — хранились в сейфе. Одежду и обувь нам жертвовали миряне. Потом монастырь завел дружбу с одной обувной фабрикой — там делали ужасную обувь, от которой сразу начинался ревматизм.
- Матушка любила говорить: «Есть монастыри, где сюси-пуси. Хотите — валите туда. У нас здесь, как в армии, как на войне. Мы не девки, мы воины. Мы на службе у Бога». Вырабатывалось такое сектантское чувство исключительности.
- А еще нас запугивали: «Если вы уйдете, вас бес накажет, лаять будете, хрюкать. Вас изнасилуют, вы попадете под машину, переломаете ноги, родные будут болеть. Одна ушла — так она даже до дома не успела дойти, сняла на вокзале юбку, стала за всеми мужиками бегать и ширинки им расстегивать».
- Уходили тихо, ночью: по-другому не уйдешь. Если ты средь бела дня с сумками попрешься к воротам, закричат все: «Куда собралась? Держите ее!» — и к матушке поведут. Зачем позориться? Потом приезжали за документами.
- Меня выгнали за романтические отношения с одной сестрой. Никакого секса не было, но к этому все шло. Мы полностью доверяли друг другу, обсуждали нашу поганую жизнь. Разумеется, другие стали замечать, что мы сидим в одной келье до полуночи.
- У других и не такое было. Некоторые крутили с детьми из монастырского приюта. Одна воспитательница воспитывала-воспитывала — и довоспитывалась. Ее журили, конечно, но не выгнали же! Она потом сама ушла, они с тем парнем до сих пор вместе.
- На самом деле все зависит от игумена. Сейчас еще можно найти настоятеля с опытом монашеской жизни, а в 90-е их негде было взять. Матушка закончила МГУ, потерлась в церковных кругах — и ее назначили игуменией.
- Я против больших монастырей: там только разврат, деньги, показуха. Другое дело — скиты в глубинках, подальше от Москвы, где жизнь попроще, где так не умеют добывать деньги.