упущенное счастье пытались восполнить любовью к своим детям, мужьям, родным и окружающим
Мамы послевоенной поры помнили много историй, которые мучали их ночными кошмарами, но не рассказывали их даже своим ровесницам. У каждой были свои страхи. Если случалось сидеть рядом во время просмотра хроники, то по их лицам можно было догадаться, какие кадры наиболее тяжело воспринимаются. Своё растоптанное детство они старались не вспоминать. Но упущенное счастье пытались восполнить любовью к своим детям, мужьям, родным и окружающим. Угождали, не умея ничего другого.
В записной книжке своей мамы я увидела имя, которое хорошо помнила в своем детстве. Имя женщины, которая отдала свое сердце и сгорела, так и не согревшись сама. Все ее звали Ниньтя. О ее прошлом ничего не было известно. Замужем она была за огромным заводским рабочим, и родила ему трех огромных же сыновей. Отец семейства был непьющим, хозяйство ладное, стол хлебосольным. Работали много, в выходные отец вывозил парней своих в лес, обучал стрелять и прочим охотничьим премудростям. Запретов ребята не знали: мать выполняла все их желания, одевала и обувала в самом прямом смысле, то есть как барчуков, и во все, что можно было достать в те времена из привезенного "оттудова". Но в гостях мальчики были тихими, вежливыми, и, привыкшие помногу есть, взглядами просили позволения у отца взять что-то на столе. Иерархия отношений в их узком кругу была привита.
Школу парни посещали: ходили, потому что пришло время, а зачем они туда ходят им объяснить забыли. Учителя делать им замечание прекратили уже в первом классе: вседозволенность домашняя распространилась на всё. Мать регулярно, а не только в конце каждой четверти прибегала в школу с подарками, и, потупив голову и сминая платочек, соглашалась со всеми учительскими печалями в отношении её "малышей". Парни росли не злыми, но силу свою вне леса и без руководства отца применять не умели. Их откровенно боялись. Даже младшенький к пубертату был выше любого старшеклассника. Драться между собой было уже неинтересно, а с ними никто в районе и не задирался. Но те, кто были поумнее, смогли найти этой троице применение. Чем-то они промышляли. К моменту школьного выпускного последнего из братьев страна трещала по всем швам: наступили лихие 90-е .
Никто из них не был ни убит, ни даже осужден. Хоть предпосылки и имелись. Служба в горячих точках тоже как-то миновала их всех. Отец умер не старым, но прожив более полувека. В силу невысокого уровня сообразительности сориентироваться в сложные времена развала предприятий никому из них не удалось. Состояние отца на троих делилось сложно: квартира в три комнаты. Все братья уже женаты. И детей в доме бегает шестеро и седьмой на подходе. А жены - бабы простые, склочные да дерзкие. Поскандалить бы в отсутствие мужей да по комнатам разойтись. Но нет такой возможности.
В квартире-то живет свекровь. Собственно, это ЕЁ квартира.
Об ипотеке тогда еще слыхом не слыхивали, только недавно в стране талоны отменили, и решать проблему никто не знает как: не умеет, не обучен.
Что там творилось за стенами этого муравейника вряд ли помнят они сами.
Только ранним весенним утром вышла Ниньтя за порог своей квартиры, поднялась на лифте на последний этаж. Вышла на крышу. Глянула на солнышко. Воссоздала в памяти лица взрощенных ею внуков в последний раз. И решила проблему так, как она ее видела.