БОЛЬНИЦА
(Сборник рассказов)
ДИКОВИНА
(окончание)
Спустя два дня, когда вновь была моя смена, я решил пройти в санитарскую комнату через отделение урологии.
- Утро доброе, - обратился я к дежурной медсестре. - Вы не скажите, выписали пожилую женщину, которую мы привезли к вам два дня назад?
- Здравствуйте, - поздоровалась со мной медсестра. - Если вы говорите о той старухе, то ее сегодня выписывают.
- В какой она палате?
- В седьмой.
- Можно мне зайти в ее палату?
- С каких пор санитары начали спрашивать разрешения? – что-то сверяя в своих записях, ответила мне медсестра.
Зайдя в палату, я подошел к той кровати, на которой лежала Натальи Петровны. Она меня сразу же узнала.
- Здравствуйте, Наталья Петровна, - поздоровался с ней я.
- Простите великодушно старую дуру, молодой человек, - приподнявшись на локтях, проговорила Наталья Петровна. – Ведь я третьего дня не поинтересовалась вашим именем.
- Пустяки, - сказал я. – Третьего дня вам было не до этого.
- В этом вы правы…
- Федор, - подсказал я Наталье Петровне свое имя.
- Меня сегодня выписывают, Федор, - сказала мне Наталья Петровна..
- Я знаю, а год своего рождения вы так и не вспомнили?
- Ветхая я, Федор, - ответила мне Наталья Петровна. – Врачи про меня так и написали. Хотите, полюбуйтесь, - взяв с тумбочки свою справку о выписке и протянув ее мне, сказала Наталья Петровна.
Взяв в руки справку о выписке, я смог прочесть, что никаких заболеваний в ходе исследования у Натальи Петровны выявлено не было. Ее диагноз гласил: старческая ветхость.
- Поздравляю вас, Наталья Петровна, - кладя справку о выписке на тумбочку, сказал я.
- Вы меня поздравляете с тем, что меня пора нести на помойку? – предложив мне присесть, спросила меня Наталья Петровна.
- Нам нельзя присаживаться на постели к больным, - сказал я.
- Понимаю, - кивнула мне Наталья Петровна. - Нам тоже в этой стране очень многого было нельзя.
- Кому вам? – спросил я.
- Мне и моей подруге Лизе - дочери директора императорской музыкальной капеллы. Мой батюшка был дружен с отцом Лизы и наши семьи часто встречались на отдыхе. Лиза была на десять лет младше меня, и я опекала ее. А подружиться мы смогли намного позже. Уже после тысяча девятьсот семнадцатого года, когда нам с ней было позволено чистить картошку для раненных бойцов в этой больнице. Но сперва мы обе переболели тифом.
- Ваша подруга жива? – спросил я.
- Лиза жива, - ответила мне Наталья Петровна. – Она и вызвала мне врачей, когда я сообщила ей, что уже третий день не была в туалете. Она очень всполошилась, а все дело окончилось тем, что врачи посоветовали мне побольше пить жидкости.
- Сколько лет сейчас вашей подруге? – спросил я.
- Об этом, Федор, вам лучше у нее самой спросить. О возрасте своих подруг не принято было сообщать молодым мужчинам.
- Тогда скажите мне, что случилось с вашими документами, Наталья Петровна. Почему фельдшер скорой помощи не мог их найти? – спросил я.
- А вы никому не расскажите? – спросила Наталья Петровна.
- Никому.
- Поклянитесь.
- Клянусь.
- Я сожгла их, Федор. Я сожгла свой паспорт, трудовую книжку и этот, как его, профсоюзный билет, - шепотом сообщила мне Наталья Петровна.
- Зачем вы это сделали? – спросил я.
- За тем, что я не никогда не уважала большевистскую власть. Никто из её вождей не умел и не хотел много и честно трудиться. Их главный вождь перед своей смертью в тысяча девятьсот двадцать четвертом году завещал своим последователям усыпить бдительность вождей других стран. Сделать всех этих богачей глухонемыми, а потом обобрать их тем же способом, каким они обобрали царскую Россию. Новая экономическая политика была репетицией этого мирового грабежа. Многие деловые люди в России поверили большевикам, но вскоре очень сильно об этом пожалели. Их дело грабить, а не созидать; воровать, а не трудиться. Этому они научили Гитлера, который смог обобрать многие европейские страны, постоянно прося у них денег в долг. И бесноватому фюреру многие страны давали денег в надежде подружиться. Но, когда отдавать долги стало нечем, Гитлер решил убить своих кредиторов, пойдя на них войной.
- Как же вам удалось все это пережить и дожить до столь почтенного возраста, – спросил я.
- Мне удалось выжить потому, что я хорошо запомнила слова Николай Александровича Бердяева. Он учил нас тому, что переделать этот мир нельзя, но каждый человек может в индивидуальном порядке стремиться к божественному свету. И в меру своих сил делиться этим светом с другими людьми. Люди не должны ощущать себя объектами. Каждый человек – это, прежде всего, субъект. Крохотная частичка огромной вселенной.
- Вас сегодня кто-нибудь приедет встречать? – спросил я.
- Нет, - ответила мне Наталья Петровна. – Но мне обещали подать карету.
- Карету? – переспросил я.
- Карету скорой помощи, на которой меня отвезут домой, - уточнила Наталья Петровна. - И пусть это станет компенсацией за то, что мне вчера довелось выслушать из уст молоденькой сестрички.
- Что такое вам довелось выслушать? – спросил я.
- К ночи у меня разболелся бок. Я попросила медсестру согреть мне грелку. Сестричка пропустила мои слова мимо ушей. Я повторила ей свою просьбу. Когда я в третий раз попросила согреть мне грелку, сестричка ответили мне, что, если я сейчас же не заткнусь, то она мне такую грелку согреет, что к утру я уже не проснусь. Она обращалась ко мне на "ты". И мне стало страшно. Но не за себя, а за нее и всех вас, Федор.
Покинув палату и выйдя за территорию больницы, я пошел в сторону Владимирской пощади.
Купив на рынке букетик садовых колокольчиков, на розы у меня не было денег, я вернулся в больницу и вручил эти цветы Натальи Петровне.
- Какая прелесть, Федор, - принимая из моих рук цветы, произнесла Наталья Петровна. – Как вы могли узнать, что я люблю колокольчики?
- Мне так показалось, - ответил я.
В тот день у санитаров было много работы и я не смог проводить Наталью Петровну домой, так и не узнав ни ее возраста, ни ее адреса.