2 сентября рэпер Фейс — 21-летний уроженец Уфы Иван Дремин — выпустил альбом «Пути неисповедимы»: восемь песен, которые почти полностью посвящены критике всех аспектов жизни современной России, от официальной церкви до пенитенциарной системы и общей социальной пассивности. Это одна из самых политизированных записей в современной истории российского хип-хопа — что любопытно еще и потому, что прославился Фейс оголтелыми песнями про секс, богатство и славу. Редактор «Медузы» Александр Горбачев поговорил с Иваном Дреминым и с его старшим братом Богданом: ему 26 лет, и он работает креативным директором Фейса.
«Здесь, я думаю, никогда не будут геев за людей считать»
— Пока вы фотографировались, вы сказали, что даете интервью «Медузе», потому что у нас не чрезмерная степень русофобии. Это что значит?
Иван «Фейс» Дремин: Есть степень русофобии, которая на самом деле вообще не является русофобией, а просто является здравым смыслом. В этом государстве — да и не только в этом, а в любой человеческой общине — есть такая тема. Если ты скажешь правду, то ты зачастую становишься сразу противником этой общины, кем-то оппозиционным. То есть достаточно просто сказать: есть, к примеру, мусора, которые ****** [воруют] деньги. Все, если ты медийная личность, ты сразу можешь стать врагом народа.
Богдан Дремин: Ване все время пишут: зачем ты записал альбом против России?
Иван: У общин есть какой-то свой склад, правила, которые они соблюдают, чтобы людям было комфортно жить, чтобы им не надо было думать, потому что мысли в голове отягчают бытие. Плюс у людей очень сильная привязанность к родителям — и врожденное к ним уважение. Люди не хотят разбираться в том, друзья им родители или враги, не хотят видеть их наравне с обычными людьми, которые, например, причиняют тебе боль. Почему люди не включают голову? Потому что так сказали родители!
К примеру, как объяснить среднестатистическому русскому человеку, что афроамериканец, афророссиянин, китаец, японец, узбек — это человек? Банальный пример, но зачастую это сложно. Даже если ты ему объяснишь, он скажет — да-да-да, а через некоторое время все равно заведет: вот тут чурки ходят, негры, ха-ха, хи-хи. Вот такая ***** [ерунда]. Очень сильное предубеждение. Обсуждать ситуацию с геями вообще бессмысленно. Здесь, я думаю, никогда не будут геев за людей считать. Зачем издеваться над этими людьми? Зачем их ****** [бить] просто за то, что они такие? И человек, который ненавидит негров, и человек, который ненавидит геев, — ****** [вонючий] фашист!
То же самое — вопросы религии. О них говорить тоже бесполезно. Если объективно подумать, включить голову, сложить два и два, будет понятно, что, скорее всего, ничего там нет. И если умрешь, максимум станешь травинкой когда-нибудь через 500 лет. Но людям легче жить с теми понятиями, которые в них заложили родители. И когда ты говоришь им правду, реакция идет обратная. Типа — мало того, что ты говоришь не так, как большинство, ты еще и говоришь не то, что мой папа говорил, поэтому ты вдвойне гондон. Поэтому много адекватных людей просто most hated [самые ненавидимые]. И, например, я сейчас ничего плохого не сказал, но за это меня могут одновременно возненавидеть фашисты, антифашисты, православные, мусульмане и кто угодно.
— Так это российская ситуация или общечеловеческая?
Иван: Общечеловеческая. И, на самом деле, непонятно, что лучше: когда люди прячут свою ненависть или когда они ее показывают. Если они показывают ненависть радикально — явно хуже. А если просто как позицию — я скорее считаю, что лучше. Например, в Европе, которая очень толерантная, есть такая ***** [ерунда]: многие ненавидят меньшинства и мигрантов, но скрывают это. То есть толерантный образ Европы сочетается с тем, что французы не хотят разговаривать на английском языке, хотя, сука, знают его прекрасно. И вообще ничем они особо не отличаются в том плане, чтобы поглазеть на твои татуировки или пообсуждать, какой ты пидор.
Здесь я бы хотел немного оправдать Россию. Россия больше заслуживает уважения, чем страны с напускной толерантностью. Наверное, есть страны, где реальная толерантность. Им только респект, уважение. Я хочу быть гражданином подобного полиса.
Богдан: Можно поучаствовать в вашей дискуссии? Я не соглашусь. Это не вопрос того, что толерантность где-то восторжествовала, а где-то ее нет вообще. Просто этот процесс неизбежный, но постепенный. И в России он если и идет, то в очень зачаточном состоянии, потому что Россия в результате событий ХХ века оказалась от западного мира отброшена лет на 50. Если посмотреть британскую прессу 50-летней давности, там в газетах та же риторика — ультрапатриотическая, религиозная, нетерпимая к меньшинствам и так далее.
Можно было бы надеяться, что лет через 50 в России тоже произойдет сдвиг. Но, к сожалению, из-за ГУЛАГа наша страна превратилась в то, что ты называешь в своей песне «одна большая зона». И она уже существует по этим законам. И психология зоны, мне кажется, — это определяющий фактор, который затормаживает толерантность по отношению к сексуальным меньшинствам. А говорить, что это новая искренность… Нет. Это просто колоссальное отставание. Искать какой-то особый путь совершенно не стоит.
Иван: Я вообще и не пытался искать. Ты меня с кем-то путаешь. Я просто сказал о том, что лучше пойти к человеку, который тебя ***** пошлет, чем к человеку, который тебе улыбнется, а потом скажет, что ты пидор.
Про то, что страна — одна большая зона. Смешнее всего две вещи. Когда люди убивают других людей, воруют у них и потом говорят, что верят в Бога. И вторая — когда люди, которые ненавидят геев, считают, что на зоне мужика можно ******* [трахнуть] и это нормально, ты не гей. Это абсолютно уникальная черта России — в этом есть какой-то изврат, животный абсурд.
Я это говорю как человек, у которого было примерно 20 лет гомофобного стажа. Я вообще отличаюсь от «реальных» пацанов этой страны тем, что в натуре всегда стараюсь быть реальным. Если я не люблю мусоров, это значит, что я не люблю мусоров. Я не буду с ними дружить. По крайней мере, сейчас. У меня был однажды друг, который стремился быть ментом, ничего хорошего из этого не вышло. Да, у меня есть некоторое предубеждение к работникам полиции. Я с этим, на самом деле, стараюсь бороться. Это непросто, но я стараюсь, и это главное. А люди вокруг даже не стараются бороться с тем, что неправильно.
— Вы же десять минут назад сказали, что мусора воруют деньги. А теперь говорите, что пытаетесь бороться с предубеждениями.
Иван: Ну у меня есть такое предубеждение! Головой я понимаю, что там есть нормальные люди, но своим менталитетом я не догоняю этого. Для меня они все пидоры, чмошники, еще кто-то. Да даже то, что я до сих пор употребляю слово «пидоры», — это не очень уважительно к моим собственным взглядам.
— Вам не кажется, что употребление термина «среднестатистический россиянин» тоже не очень уважительно по отношению к вашим взглядам? То есть вы как будто считаете, что эти люди ниже вас?
Иван: Ты считаешь, что если я говорю, что россияне ***** [плохо] относятся к меньшинствам, я унижаю самих россиян?
— Ну да. Среди них же тоже есть «нормальные люди».
Богдан: Есть объективная статистика преступлений и общественных настроений. То есть существуют, грубо говоря, люди, которые проживают в пределах Садового кольца и которые за все хорошее против всего плохого. А существует необъятная Родина, в которой через семью, через дом отсидевшие люди, и они живут немножко по другим правилам.
Иван: Я не унижаю русских людей. Как медийная личность, которая имеет какое-то влияние, я просто хочу указать им, на что стоит обратить внимание, что стоит в себе пофиксить. Я знаю, что это практически бесполезное занятие, но если хотя бы одного человека оно и приведет в чувство, оно уже не бесполезно.
— Очень христианская позиция.
Иван: А христианские ценности ничем не плохи. Там все нормально. Я вообще не против религии. Я против, когда религия сводит людей с ума, когда религией манипулируют в целях заработать денег, когда религия убивает людей. Людям надо во что-то верить — и это не худший выбор объекта для веры. Многие вообще верят в ненависть: ты ненавидишь, не знаю, латиносов, еще *** знает кого — и веришь в это, и это подпитывает твои силы. Каждому человеку нужна вера во что-то, иначе ему будет ***** [очень] как сложно жить.
— При этом вы считаете, что Бога нет.
Иван: Мы не можем знать, есть он или нет. Но основываясь на каких-то логических суждениях и научных данных, мы можем предполагать, включив голову, что скорее его нет, чем он есть.
Богдан: Бертран Рассел писал, что с таким же успехом мы не можем доказать существование или отсутствие гомеровских богов.
Иван: Забавно, что христиане ржут над своими предками за то, что они поклонялись деревянным богам. Но почему-то верят в Иисуса. Ну и ладно! Если что-то можно обратить в позитивную энергию, то я двумя руками и ногами за! А если она приносит негатив, я против. Религия — это как раз такая вещь, которую некоторые люди выкручивают в позитивную энергию, а некоторые — в негативную.
— Мне интересно про ваши личные отношения с Богом. В вашем альбоме новом довольно много про них, кажется.
Иван: Я был дико верующим в детстве, в принципе. Ну и Богдан тоже. Нас зомбировали, потому что у нас мать — глубоко верующий человек. Нет выбора, тебе не дают думать головой. На тебя надевают крестик — и все, ты веришь!
Для меня это фашизм. Психическое насилие. Это как с музыкальной школой. Я не помню, чем я хотел заниматься в 6 лет, но меня отводили в музыкальную школу, куда я ***** не хотел ходить. Такое же насилие — водить в церковь в 9 утра, когда ты не хочешь туда идти. Я абсолютно этого не понимаю. Но да, когда я писал «Молитву», у меня в голове были воспоминания о том, как я в детстве молился. И я придумал собственную молитву. Хотя сама песня немного о другом.
Богдан: Все-таки какие твои личные отношения с Богом?
Иван: Как же я сказал-то? Я любил Господа Бога, но мы слишком разные. Последняя строчка альбома.