Тут вот пришло мне как-то в голову, что история человеческого рода есть вечная борьба толстого с тонким – я, конечно, про людей, а не про намеки. Полным полно таких известных всем изрядно комических пар, которые представляют собой воплощение единства противоположностей и их борьбы: Тарапунька-Штепсель; Малыш-Карлссон; Швейк-фельдкурат Кац; Дон Кихот-Санчо Панса; Уленшпигель-Гудзак; Пантагрюэль-и все остальные.
Можно, конечно, считать, что тут отражается вековечное противостояние добра и зла, черного-белого, мужского-женского. Что, дескать, так преломились в культуре, свят-свят-свят, манихейство и гностицизм. Но вот достаточно глянуть в прошлое взглядом, не замутненным искажающей оптикой, и внезапно понимаешь: а ведь человечество действительно делится надвое и две эти половины враждуют между собой испокон веку. Вообще-то толстый и тонкий различны меж собой больше, чем представители разных видов. Даже удивительно, что они способны оставить потомство и, значит, могут питать друг к другу что-либо кроме ненависти.
Только лет 200 тому назад худоба внезапно стала атрибутом изящества, благородства, красоты. Герой Дюма вздымал руки, чтобы они казались бледными и бесплотными – но только потому, что Дюма-Пер, который сам был не дурак пожрать, жил в романтическую эпоху. Настоящий Арамис, как всякий претендент на духовное звание в XVII веке, употреблял вино и мясо, а, вернее, злоупотреблял ими и точно не метил в анахореты. А зачем еще было идти в священники, как не затем, чтобы никогда не знать нужды!?
Беда случилась именно в последние 200 лет: перверсии высших классов перекинулись на все общество. И теперь общеочевидно: толстым быть стыдно, толстым быть вредно, толстым быть – карьерная катастрофа. А всякие нынешние реверансы перед дородной публикой – это лицемерие и фарисейство. Ну, признайтесь себе честно, сделайте выбор с опорой на ваши гендерные предпочтения: вам кто милее – Джуд Ло или Джек Блэк?
Марго Робби или Мелисса Маккарти? Очевидно: быть толстым сегодня некрасиво!
Но так было не всегда: сотни тысяч лет телесная прелесть и телесное изобилие шли рука об руку – они были неразлучны, как жених и невеста, как Христос и церковь, как жизнь и смерть. Когда человек еще был почти животным, сделаться толстым ему не светило - это невозможная в естественных условиях физиологическая аномалия, ведь продукты питания всегда присутствуют в умеренном дефиците. Какой-то запас подкожного жира у человекообразных есть, но он невелик и функционален: вдруг случатся долгий переход, засуха или беременность?
Если желаете, тот же рассказ можно посмотреть:
Как там обстояли дела у троглодитов с ожирением – бог весть, но, скорее всего, оно было редкостью. Впервые излишек жира как очевидное благо и несомненное достоинство индивида обнаруживается в палеолитических Венерах (у меня про них БЫЛО), которых известно несколько сотен. Самой древней – почти 40 тысяч лет.
Не то чтобы люди тогда постоянно голодали, однако, жиры нагулять первобытному человеку сложно: сытость чередуется у него с периодами, когда брюхо к хребту присыхает. Но каждая Венера представляет собою исключительно физиологически точное изображение женщины, страдающей ожирением. Выпуклости и наплывы изображены там, где им полагается быть, складки – тоже. Хотя видеть такое первобытный человек никак не должен был – настолько отъесться можно за год-два и только при постоянном избыточном калораже.
Как это стало возможным? На дворе стоял ледниковый период. В Европе – ледники, вплоть до границ современных Чехии, Италии, Франции. Нам кажется, что всюду дико холодно и пасмурно, но это не так: ледники аккумулируют влагу и погоды стоят всегда ясные да солнечные. Всюду протекает бурнокипящий фотосинтез: коротким летом зелень прет в рост и даже зимой под снегом полным-полно жратвы для травоядных. Зверя много и добыть его легко:
возможно и встречались в стойбищах женщины, которые занимались малоподвижным трудом – шили там или шкуры дубили, а питались при этом с общего стола. Мяса и жира такая леди употребляла преизобильно, а энергию практически не расходовала. И к середине жизни она была чем-то вроде муравьиной царицы – вроде, из этих же, из муравьев трудовых, но гораздо крупнее и выглядит как представитель другого вида. В любом случае, получается, что палео-Венера – скульптурно запечатленный эталон красоты и счастья: это образ-мечта, образ-солнышко лесное. Это слепок с представлений древнего человека об абсолютном блаженстве и неземной красоте. Но в неолите, когда пришел конец первобытному коммунизму, появились иные венеры - другого облика и с новым смыслом. На Мальте таких найдено множество – археологи их так и зовут: «мальтийские толстухи».
Им 5 тысяч лет и они наверняка были предметами культа: находят толстух в погребениях и на доисторических капищах. Выходит, они – напутствие и пожелание: «чтобы ТАМ тебе дали такую же»! Или: «чтобы ТАМ ты сама стала такой!». Понемногу ожирение превращается «знак избранности».
Ну, почти как у некрасовского лакея - «мне, чтобы подагрой обзавестись, пришлось 50 лет сладко есть и пить!». Это особенно хорошо заметно в Древнем Египте. Фараон, конечно, не жирён на картинках. Царь ест сытнее прочих, но ему о пропитании вообще заботиться не приходится. Он — бог, одной ногой в том мире, второй в этом: на него люди глядят без зависти, как на инопланетянина — и пижонить фараону без надобности. Хотя толстяки среди них — норма: на того же Тутанхамона гляньте.
Да что там: судя по мумиям, Рамсес III, Аменхотеп III и царица Хатшепсут страдали крайними формами ожирения. А вот для не-богов, которые точно отсюда, из посюсторонних, быть толстым — предмет гордости. Возьмем, например, архитектора пирамиды Хеопса господина Хемиуна — скульптор очень старался ему польстить и ожирение передал во всей красе.
Лишний вес вообще норма для представителей высших классов Египта: «мы такие красивые, потому что хорошо кушаем!». А особенно хорошо кушало жреческое сословие. Эти пищу еще и пивом запивали, что стройности ничуть не способствовало, а, напротив, делало цирроз печени профессиональным заболеванием. «Худой красивым быть не может»: так было во всем древнем мире, вплоть до Китая и далее. Совершенно независимо к такому же пониманию красоты пришли в Америке. Местные вообще склонны к полноте, существует такая расовая особенность. И создан ими хрестоматийный барельеф: ученые зовут этот художественный объект «Жирный господин и лягушка».
Греки с римлянами немного выбиваются: у них бытовал культ поджарого и мускулистого тела. Но отвлечемся от факта, что мы являемся их наследниками. Будем честными: с точки зрения установлений той эпохи, античная цивилизация — мутант и уродец. «Умереть во имя родины», «общее выше частного», «жизнь во имя отвлеченных идей надо отдавать легко» - вот убедите в этой греко-римской ереси перса, парфянина или индийца!
Но из патриотизма и склонности к самопожертвованию проистекают разительные духовные отличия, которые проявляются кубиками спартанского пресса или, напротив, в мягкой округлостью египетского животика. Но в Греции с Римом были также Силен и Бахус - добрые боги: походить на них — что может быть правильнее? Царь эллинистического Египта Птолемей VII и его сын Александр едва могли ходить в силу тучности и очень они этим гордились.
А вот Ветхий завет явно писали идеалисты-меланхолики: автор Книги Судей подмечает, что «Царь Элгон был толст» и потому он мерзавец. А царь Соломон умоляет читателя: «не будь среди упивающихся вином и пресыщающихся мясом!». Какое там «не будь» - особенно, если у тебя есть возможность упиваться и насыщаться! Апостол Павел разоблачает грешников: «Их бог — чрево!». А что поделаешь? Грешники этим еще и гордятся! Но беда в том, что идеалы сытой красоты не утверждаются надолго: только они устоятся — и тут же в Египет приходят голодные «народы моря», а в Рим — Атилла с толпами, у которых кишка кишке протокол пишет. И этим новым, чтобы принять сытость и округлость в качестве идеала, снова необходимо время. Но миновали Темные века, наступил климатический оптимум: жратвы стало больше и феодалу опять приходится быть толстым и красивым. Ну, а женщине полагалось быть бровьми союзной и телом изобильной.
Феодал — профессиональный воин: дни напролет в тренировках и упражнениях. Существует заблуждение, будто сила — это рельефные мышцы и ни капли жира. Какое там! Живот-терка — результат не столько упражнений, сколько правильного питания и сушки. В средние века быть сильным — означало, в первую очередь, быть толстым: лишь малая толика лишних калорий становится мускулом, большая — жиром.
Только книжники тогда знали, что тучность — это нехорошо. Ведь еще в древности Гиппократ обещал толстякам раннюю смерть, а врач Аристей грозил им диабетом. Был, однако, и римский врач Гален, который советовал: «Остановись на полпути между худым и толстым!». Этм советы знали в Средневековье только грамотные, а кто был тогда книжником? Монах! Но среди них чревоугодие цвело и именно они учреждали «Братства толстой морды».
Что творилось в народе — пером не описать: гражданин Рабле нам много об этом порассказал. Тучность среди черного люда означала респектабельность: или, по-русски, степенность, которая тоже — про брюхо и одышку. Но и высшие классы видели здоровье и счастье в телесном изобилии. У Рубенса это вообще возведено в крайнюю степень, но ведь и с Рафаэлем то же самое!
А у Да Винчи худоба — это болезнь и мука. И было так вплоть романтиков и аристократов XIX века с их культом благородной смерти, а не счастливой жизни. Но победили они не сразу. Еще у нашего послевоенного поколения «плотный» и «дородный» означало: «успешный». В Штатах, которые голода не знали, было, на удивление, точно так же. В третьем мире, от Афганистана через Мавританию и до Самоа даже не толстым следовало быть, а именно заплывшим жиром — и это означало, что у тебя все в порядке. На Таити, например, еще полвека назад было принято женщин «ожирять» (to fatter): запираешь на год, кормишь на убой, двигаться не позволяешь — и выйдет из хижины красавица, которую только королю в жены!
Говорят, причиной культурного переворота, который сделал толстых париями, была эпидемия ожирения, которая случилась после Второй мировой: будто бы тогда врачи и вытравили в обществе всякую симпатию к дородным. Причем, перестарались и даже внушили антипатию. На самом деле, переворот совершался исподволь и занял два столетия. Ну, и понятийную матрицу перепаяли, конечно: это ж как надо было поработать, чтобы слово «худой» приобрело нейтральный и даже, скорее, позитивный смысл? Истинно говорю вам: в худые времена мы родились, коли рядимся худую одежку превратных мнений насчет худого и доброго!
Если дочитали, побалуйте старика лайком и подпиской:)