Когда-то месяц май не был временем вынужденного заключения в собственных квартирах и прогрессирующего невроза, а был он временем больших дел и таких же побед.
Место действия: Франция.
Время: весна 1968 года.
Контекст: порядком раздражающий общество голлизм, антивоенные настроения, Даниэль Кон-Бендит и всё такое прочее.
Талантливый режиссёр Франсуа Трюффо, пришедший в профессию из публицистики и с первой попытки покоривший Канны полнометражным дебютом «Четыреста ударов», работает над новым фильмом.
"Украденные поцелуи" в сущности, должны стать продолжением «ударов»: так же должны сохранить автобиографичность интонации и свободолюбивый дух. Благо, даже актёрский состав, пусть и повзрослел, но преимущественно не изменился. Трюффо вязнет в работе, закручивает роман с 19-летней актрисой, ищет собственного биологического отца. В общем, дел хватает. Оказалось, не совсем, ведь именно в эти дни поглощающего цейтнота приходит новость, сбивающая с ног. Министерство культуры решило уволить директора и фактического основателя французской синематеки - Анри Ланглуа - со своего поста.
Трюффо в ярости, ведь синематека - это место, куда он ещё совсем молодым приходил едва ли не каждый день, где началась его карьера кинообозревателя, наконец, место, директор которого, Ланглуа, заменил ему отца и научил, по собственному признанию, любить и понимать кино. Франсуа начинает протестовать, а вместе с ним и все выдающиеся киношники того времени. Даже Жан-Люк Годар, другой герой сегодняшнего рассказа, бывший друг Трюффо, идёт на примирение ради общего дела, а это с ним, надо понимать, бывало не часто. Они пишут: «Для нас французская синематека - нечто вроде Лувра. То, чем должен быть музей современного искусства. Это место, где сотни кинематографистов научились своему ремеслу. Мы отвечаем, что есть только одно место для Анри Ланглуа - то, которое предусмотрено статьей номер семь устава - художественный и технический директор». Солидарность с протестом высказывают, среди прочих: Кубрик, Хичкок, Чаплин, Феллини, Монтан, Море, Бунюэль, Куросава, Висконти и другие.
После вмешательства звёзд у синематеки начинаются открытые выступления, к которым вскоре присоседятся французские студенты, давно пребывающие на взводе, а затем и политики. Протест киношников завершается победой, Министерство культуры соглашается восстановить Ланглуа в должности и не вмешиваться в рабочие дела, Трюффо возвращается к работе над фильмом.
Годар, в свою очередь, уезжает в Лондон, где должен снимать фильм про Rolling Stones и культурную революцию. Из Парижа снова новости - студенты продолжают протесты, ситуация становится напряжённой. Не слишком долго решаясь, Годар, не сказав ни слова, уезжает обратно в Париж, снимать революцию.
В Париже, кстати, его ждёт молодая жена - Анна Вяземски, потомок французского лауреата Нобелевки и русского князя. Она, впитавшая идеи движения хиппи во время поездки с Жан-Люком по Америке и с неким романтическим восхищением относящаяся к идее революции, встречает её у собственного дома. 2 мая 68-ого с Латинского квартала начинаются выступления, возводятся баррикады, а студенты начинают сталкиваться с полицейским насилием. Вяземски едва успевает от него укрыться, забежав обратно, домой.
Годар поглощён выступлениями: он в городе, с камерой, запечатлевает проносящуюся мимо историю - одиннадцатого мая на улицах Парижа двести тысяч человек.
Супруги начинают все реже общаться, Годар забывает про День рождения собственной жены, а та, устав от подобной изнанки революционных будней, уезжает на юг, сниматься. Жан-Люк, по всей видимости, и этому не придаёт большого значения. У него новая глобальная идея: сорвать Каннский фестиваль. Он собирает инициативную группу с Трюффо, Форманом, Лелушем, Поланки и Луи Маллем в составе, они призывают отменить мероприятие, дают пресс-конференции, не особенно церемонясь с журналистами. На один из вопросов Годар отвечает: «Я говорю о своей солидарности с рабочими и студентами, а вы спрашиваете меня о поездках и крупных планах, идиоты!»
Восемнадцатого мая все собираются на показе фильма Карлоса Сауры «Мятное фраппе». Все готово, публика ждёт начала, но Годар, актриса Джеральдин Чаплин и сам режиссёр Саура - повисли на занавесе, физически не давая ему открыться. Они требует отмены показа и самого фестиваля. В зале, где обычно сливки общества лицезрят последние новинки кинематографического авангарда - драка. В результате, руководство соглашается с протестующими, а, по сути, лично с Годаром, и уже девятнадцатого мая Роберт Фавр ле Бре объявляет о закрытии фестиваля. Такое случится лишь дважды, той весной шестьдесят восьмого и в две тысячи двадцатом, правда, уже по далёким от идеологии причинам.
Вскоре, режиссёр поссорится, кажется, вообще со всеми, захочет сорвать ещё и Авиньонский фестиваль, будет призывать сдавать билеты на свой же фильм про Роллингов, да и в принципе не станет безусловным героем бунтующей молодёжи. Но это будет уже неважно.
Так, киношники во главе с Трюффо и Годаром, ещё недавно бывшими вне политики, станут одними из главных действующих лиц и, в тоже время, певцов протеста. Выступления студентов и рабочих продолжатся, у Кон-Бендита приедет брать интервью Сартр, Камю выйдет со своими студентами к баррикадам, а уже через год Шарль де Голль подаст в отставку.
Франция навсегда станет безоговорочно свободной.