Давайте вспомним добрым словом одного из отцов-основателей, второго президента США Джона Адамса, вернее, его пророческие слова «Наша [американская то бишь] Конституция написана только для людей нравственных и религиозных. Для всех остальных она непригодна».
К чему это я? А к тому, что у свободы есть еще как минимум один интересный аспект: у хамов и свобода получается хамская. Причем если трамвайный хам всегда с нами и часто в нас, но он более очевиден, и его принято сдерживать, то библейский хам почему-то расцветает и радостно обнимается с трамвайным как раз под громкие крики о свободе.
=========================
– Поясни про библейского, пожалуйста, для непосвященных.
– Ну ведь человек по имени Хам звучит гордо в веках не вследствие каких-то личных достижений в пьянстве там или в сквернословии, а потому что он – смеялся над наготой пьяного отца. И вот с приходом Горби этот библейский Хам снова, во второй раз после 1917 года, когда тоже отринули всю предыдущую историю России, широко расправил крылья и парит над нами до сих пор, хотя его иногда робко пытаются усовестить.
=========================
Проще всего это заметить в сфере искусства. Тут сразу понимаешь, что, по Хаму, идеал свободного искусства – это автопортрет с геморроем. А давай нарисуем на прекрасном питерском мосту то, что раньше писали на заборах! А давай повертим задницами и споем срамную песенку перед ликом женщины, у которой казнили сына! А давай опубликуем картинки, оскорбляющие четверть человечества! – c подтекстом истинно европейским: раз мы сильные и можем вас убить, значит, мы ваши ценности в упор не видим.
Резня в редакции в Парыже – что это? А это вот так, через одно место, мусульмане вынуждены объяснять носопыркам-европейцам, что чванливое межнародное и межрелигиозное хамство наказуемо, даже если оно преподносится в якобы художественной форме (объяснять, увы, варварскими методами, но ей-Богу, иногда пожалеешь, что наша христианская культура их не одобрям-с). Ну нарисовал ты картинки, оскорбляющие всех мусульман скопом, так будь милосерден, не публикуй их почем зря массово, не дразни ни людей, ни бесов, а если ты упираешь на свои права и свободы, так с той стороны люди в своем роде тоже свободны – настолько свободны, что могут жизнью пожертвовать, чтобы тебя, козла непонятливого, наказать. Можно же приобщиться к культурке, вспомнить древнюю индийскую мудрость (Господи, какие же на свете были, есть и, может быть, еще будут идеалисты!): ты можешь говорить, если твой голос утратил способность причинять боль. Конечно, это тоже не абсолют, конечно, «надо сыпать соль на раны, чтоб лучше помнить – пусть они болят!», но – на настоящие раны, а не на нарисованные гримом.
Вот нам про оскорбление чувств верующих говорят: представьте, мол, список святынь. На хамском уровне со списком святынь формально, конечно, сложно. А вот если повыше зачуток подняться, то оказывается, что всего-то и нужно дать себе труд осмыслить, что на православных иконах изображены иногда подвижники, иногда защитники Отечества, но чаще всего – мученики, казненные за веру: обезглавленные, сожженные, распятые, зверями растерзанные, кому что выпало, словом, тогдашняя несистемная оппозиция. Нехорошо над ними хихикать, а тем более глумиться. Стыдно (было раньше такое слово). Ну ладно, вы выросли людьми невоцерковленными, сакральный смысл православных икон от вас скрыт, но просто о человеческом-то можно вспомнить. И если мы над ними глумимся, причем даже в музее Сахарова (вот что это – изощренная фантазия или просто дурость великая?), если вся прогрессивная общественность яростно защищает дам, повторюсь, обратившихся с разудалой песней, дрыгая ногами, крутя попками и употребляя не вполне печатные слова, к матери, у которой казнили сына, причем не через какое-нибудь человеколюбивое повешение или усекновение главы, а долгой, мучительной казнью, то какого после этого можно требовать сочувствия к мученикам ХХ века и далее везде? Чего ж тогда пищать, нужно быть готовыми к тому, что и через нас тоже кто-нибудь перешагнет, не поморщившись, типа «А чё такого? Вон святых Веру, Надежду и Любовь замучили, причем тоже не абы как по-быстрому, а подробно и обстоятельно, но вы же над ними смеетесь».
Вообще идея панк-молебна открывает для Хама Освобожденного необъятное поле деятельности. К примеру, всегда можно сказать: «Это не осквернение могил, а панк-поминовение усопших!». Это ж разлюли-малина, тут тебе и свастики на могилах евреев, и шашлыки на Вечном огне, и фюрер в «Бессмертном полку». И человеку творческому привлечь к себе внимание общественности проще простого. Всего и делов – так или иначе нагадить под портретом классика, связав себя с ним таким, мягко говоря, неоднозначным способом. Пришел человек в театр посмотреть «по мотивам повести Н. В. Гоголя», а ему хрясть по сусалам: «текст умер!» (это гоголевский-то!), получи вместо него хѣр, причем не в переносном, а в буквальном смысле, и кто тут вспомнит об истине горячей, от которой всем должно стать больно и светло? Но дело это стремное, бес силен и всегда возьмет свое, с ним играться – себе дороже. Это ж какие шедевры надо создать, какие горы своротить, чтобы перестали с придыханием вспоминать: «Ты что, он же гений, он в Большом голого Нуреева вывесил!». И тем отныне славен в веках.
И конечно, библейский Хам плотно устроился в наших родных СМИ. Но об этом и так много пишут, так что – умолчим со скорбью. Может, как-нибудь в следующий раз…
Всем удачи, включая «намёкнутых»!