Включай! ДЭЗовский сантехник проорал на весь подъезд это слово и Николай Семенович повиновался.
Он подошел к раковине на кухне и, волнуясь, открыл горячую воду. Кран фыркнул, выплюнул порцию ржавой жидкости, дернувшись, как пистолет при выстреле, и в раковину с шипением ударила струя. Николай Семенович потрогал пальцем толстую, упругую "водяную палку", убедившись, что она действительно горячая.
Сантехник уже стоял за спиной, на лице его застыла характерная гримаса - смесь скуки, усталости и похмельного страданья. Он как бы говорил миру и Николаю Семеновичу своим лицом: - "Нет, но вы гляньте на этого! Ну и чего ты пальцы суешь, горячее не будет, ты лучше пальчики то вытри и отслюнявь мне на лечение".
Но Николай Семенович не понимал языка мимики и жестов, физиономист он был никакой, он даже речь плохо понимал, если говорящий позволял себе вставить пару «новых» слов или просто неправильно строил фразы. Жена Николая Семеновича
уже лет двадцать считала его аутистом и чуть ли не идиотом, о чем постоянно говорила открытым текстом, поскольку Николай Семенович даже намеков не понимал. Он был филологом по образованию и по духу, причем настолько, что всю свою жизнь попросту не замечал других сфер деятельности человека, кроме его, человека, способности говорить и писать "буквами на бумаге". Может быть еще «ковыряние» в земле - на даче, и работа по дереву воспринимались им, как серьезное приложение сил. Он полагал, что любая деятельность начинается и заканчивается Словом, небезосновательно конечно, но слишком буквально.
Все мы, помимо прочего, так или иначе, занимаемся обычными бытовыми вопросами, живем в рутине покупок, оформлений, ремонтов, посещений поликлиник и ДЭЗов.
Николай Семенович не знал этой рутины. Светлана Васильевна, его супруга, была в их семье основной силой, приводящей в движение ржавые бюрократические колеса, "смазывая" их известными способами, производила замены унитазов и электропроводки, планировала перестановки мебели и семейный бюджет.
Она же и львиную долю денежных знаков добывала, о чем Николай Семенович как-то не особенно задумывался. Он уже несколько лет не получал самостоятельно даже собственное жалованье. С тех пор, как заработную плату перевели на банковские карты, деньги получала Светлана Васильевна…
У сантехника через некоторое время свело физиономию и он перестал "разговаривать" лицом. Он перешел на вербальный способ коммуникации и произнес:- "Ну чё, как, хозяин, нормуль?".
Николай Семенович, вытиравший руки, пока сантехник гримасничал, словно вспомнив о присутствии последнего, удивленно посмотрел на него. Сантехник вдохнул, собравшись что-то добавить, для «прояснения момента», но, наткнувшись взглядом на глаза хозяина, передумал, икнул и загромыхал каблуками кирзовых сапог, направляясь к выходу.
Ботаник, б****, подумал сантехник, когда хозяин квартиры с полуминутной задержкой появился в прихожей. Николай Семенович трясущимися от волнения руками попытался открыть дверь. Он промучился бы долго, но сантехник бесцеремонно отстранил его и, щелкнув замком, вышел на лестничную площадку.
Николай Семенович закрыл за мастером, потратив не мало времени, по-детски поджал губы и, шаркая, вернулся на кухню. Из-за закрытой двери спальни лениво тявкнул Маркиз.
Николай Семенович чувствовал сильнейшее волнение, давно забытое «сосание под ложечкой» и хаос в мыслях. Вчера вечером, вернувшись из своего издательства, где вот уже 30 лет работал редактором, он обнаружил на столе записку, оставленную Светиком.
"Я ухожу от тебя, филолог, все, не могу больше наблюдать, как ты погружаешься в маразм. Я терпела достаточно долго, но я женщина, в конце концов, а не психиатр. Тебе никто ни нужен только бумага. Вот и живи с бумагой. P.S. Кран на кухне потек,
вызови сантехника, вот телефон – 785-**-** ".
Николай Семенович, прочитав, автоматически отметил две грамматические ошибки и пропущенную запятую. Он ровным счетом ничего не понял. Светик куда-то уходит от него, но при чем здесь психиатр и бумага?
Это было вчера, а сегодня ему пришлось звонить в ДЭЗ, говорить какой-то малограмотной, судя по манере строить фразы, барышне о кране. Затем он полчаса вынужден был терпеть сильнейшую вонь, распространяемую позвонившим в дверь люмпеном, оказавшимся сантехником.
И вот теперь, когда все это позади, Николай Семенович понял - Светик не придет ни сегодня, ни завтра, а может и никогда больше. Эпопея с краном настолько убедительно продемонстрировала эту истину, что он попросту потерял душевное равновесие.
Горечи добавляло еще и то, что пришлось отпрашиваться с работы, к тому же по телефону. Он никогда этого не делал, считая себя не вправе. Николай Семенович именовал работу службой, своим долгом. А долг требует дисциплины и
самоотречения в некоторой степени. И вот он, человек, обремененный обязанностями, отпрашивается, причем делает это не в виде письменного заявления, заблаговременно поданного, а по телефону!
Ведь так обычно поступают практикантки его учреждения, безответственные 18 – летние девицы! Николай Семенович ощущал помимо волнения липкий стыд, словно его поймали
за руку при попытке взять нечто, ему не принадлежащее. Посторонний человек, волей случая сведенный с Николаем Семеновичем, покрутил бы у виска, узнай он о волнениях последнего относительно работы. Но всему есть свои причины. Странности Николая Семеновича, естественно, тоже их имели. Все мы «родом из детства», и характеры наши, видимо, оттуда же, и привычки, и странности.
Будучи еще ребенком, Николай Семенович нашел себе пусть маленький, но уютный и теплый мирок – в виде библиотеки, располагавшейся в подвале четырехэтажного дома на соседнем переулке. Там, тогда еще просто Коля, можно сказать, жил, отдыхал душою. Он был замкнутым, робким ребенком, его травили в школе, он не мог расслабиться дома. Его родители вели прямо таки спартанский образ жизни. Считали роскошью даже примитивные игрушечные машинки из фанеры и жести, на которые Коля глазел горящими глазами, во время походов в «Детский мир» за школьной формой.
Отец – военный, воспитывал сына в соответствующем духе – слово «долг» повторялось в любом разговоре и не один раз. Мать Николая Семеновича всю свою жизнь отдала
школе, была учительницей истории. Если Коля пытался попросить купить ему что-либо, подпадающее под определение «роскошь» (ту же машинку) мать неизменно приводила примеры из тяжелой жизни детей Африки или Китая, взывая к Колиной совести.
Вот и уходил Коля в свой мирок, где пахло сыростью и Книгой, на дубовых столах стояли модели паровозов, а три бабушки – библиотекарши всегда встречали его улыбками. Каким образом страстная любовь к языку и книге сплавилась с гипертрофированным восприятием долга, Николай Семенович никогда не задумывался. Он вообще не склонен был заниматься самоанализом.
Но текущая ситуация была настолько шокирующей, что филологу пришлось невольно
предаться рефлексии. Процесс шел очень трудно. Николай Семенович с таким трепетом
относился к жене, что даже в мыслях боялся обидеть ее. Он влюбился в нее сразу и безоговорочно, едва увидев, будучи на картошке, еще в институте. Детей у них не было, они жили втроем – супруги Статновы и пудель Маркиз. Маркиза то уж точно не в чем было упрекнуть, так что по всему выходило – Николай Семенович что-то сделал не так. Вот только он не мог понять что. И когда. Если Светлана Васильевна и называла его порою аутистом, так это нежно, без надрыва – так казалось Николаю Семеновичу. Они вообще за всю свою долгую семейную жизнь не поссорились не единожды! Что же могло послужить причиной ухода Светика?!
Николай Семенович только еще больше разволновался, он даже чуть не уронил свои очки – хорошие очки, в серебристой оправе, с «цейсовскими» линзами, подарок жены. Их стоимость составляла солидную сумму, но для Николая Семеновича они были бесценны.
Эта, чуть не произошедшая «катастрофа» вызвала тупое теснение за грудиной и Николай Семенович прекратил свой самоанализ. Он испугался. Произойди сейчас сердечный приступ, подумал он, и я, наверное, скончаюсь.
Приступа не произошло, валидол возымел свое действие. Почувствовав облегчение, Николай Семенович решил поспать…
Светлана.
А на другом конце города, в снятой недавно квартире, Светлана Васильевна тоже почувствовала сердце. Оно как-то нехорошо заворочалось, заставив сделать глубокий вдох. Светлана тоже не пошла на работу, она могла себе это позволить и без всяких
звонков. Достаточно было сделать скорее обратное – отключить телефоны и стать недоступной для всей своей клиентуры. Риэлтор - профессия «свободная». Светлана уже три часа кряду сидела на кухонном табурете и думала.
Как он там, думала она. Кран еще этот. Надо было самой, а потом уж.… Да что сделано, то сделано. Ну вот и правильно. Я ему еще и услугу оказываю, может теперь научится жизнь видеть, жизнь – это жизнь, она только в романах красивая. Может теперь поймет – ГДЕ он живет… Я не нянька. И не мать. Тут Светлана поежилась. Не мать.
Она вспомнила свою мать, и грусть теплым комком подкатила к горлу… Матери не было в живых уже двадцать лет.
Светлана Васильевна была беззлобным человеком. Не смотря на внешнюю напористость и энергичность, она так и осталась внутри той 12-летней девчонкой со Сретенки*, влюбленной в Московское лето, с веснушками на носу. Годы сделали ее, может быть, жестче и прагматичнее, но ведь вряд ли кого-то миновала чаша сия.
Света очень любила свою мать, ей нравилось помогать ей. Ходить в магазин, мыть полы,
стирать. Жили они вдвоем. Отец умер совсем молодым человеком. Мать много работала, на молочном комбинате днем, уборщицей по вечерам – мыла общепитовскую столовую.
Помощь Светы никогда не была лишней. Однажды со Светой произошла неприятная история. Мама попросила ее сходить за черешней, которая, как обычно, неожиданно и мгновенно появилась чуть не на каждом углу, разбавляя запахи бензина и раскаленного асфальта нежным ароматом.
Идти было совсем не далеко, но на улице стояла какая-то совершенно тропическая, густая жара, даже легкий сарафанчик казался сшитым из грубой дерюги.
Света нашла «точку» - прямо между двумя соседними улицами, на месте снесенного дома
громоздилась баррикада из пахучих ящиков, слева пустые, справа еще полные. Очередь
из двадцати с лишним человек уныло переговаривалась, все истекали седьмым потом.
И только продавец в заляпанном халате был бодр, криклив и нетрезв. Он стоял за импровизированным прилавком, сооруженным из нескольких ящиков же. На «прилавке» стояли весы, лежала кучка мелочи и пустая бутылка из-под лимонада. Деньги бумажные продавец небрежно совал в карман халата.
Света, заняв очередь, простояла всего минут пять и внезапно увидела звездочки, как бы истекающие из ее глаз…
Очнулась она на земле, вокруг стояли люди, продавец склонился над Светой.
Лицо ее было мокрым - продавец прыскал водой, которую набирал в рот из лимонадной бутылки. От асфальта, на котором Света лежала, в ноздри шел тяжелый запах, от продавца и вовсе воняло чем-то ядовитым.
Свете вдруг стало так неловко и противно, что она поднялась на ноги и с трудом, но побрела прочь. Люди зашумели: - « Куда? Сейчас неотложка приедет!» Но Света не останавливалась. И тогда какая-то тетка произнесла жалостливо – скрипучим голосом: - « Бедняжка, сухонькая какая, тростиночка, зеленая вся, слабенькая, как же рожать будет, ее лечить надо, а то ведь и жениха не сыщется…»
Света после этих слов не смотря на слабость, побежала, на бегу размазывая слезы и воду по лицу…
Фраза «сердобольной» тетки засела в сознании Светланы глубоко и надолго. Сначала воспоминания того дня скребли, словно когтями, где-то внутри груди, а затем переросли в комплекс, глубокий и «родной». Переходный возраст – сложная штука. Он способен превратить обычный детский страх в серьезную фобию. Светлана к двадцати годам окончательно укоренилась в мысли о своей непривлекательности для мужчин. Все попытки с ней сблизиться, предпринимаемые парнями, она расценивала как часть некоего розыгрыша или же просто, как обычный «сексуальный спорт». При этом таких попыток ухаживать было довольно много – Света в студенчестве была очень эффектной девушкой, что сама она совершенно не принимала в расчет.
Это продолжалось, пока она не встретилась с молодым человеком по имени Николай.
Произошло это в одном из совхозов, куда институты по осени высаживали студенческие десанты для «борьбы» с созревшим картофелем. Картофель в любом совхозе созревал совершенно «неожиданно» для руководства, и руководство взывало о помощи к студентам и школьникам, младшим и старшим научным сотрудникам, даже к министерству обороны взывало. Участки поля Светиного и Николая институтов были соседними и потому перекуры проводились совместно. На одном из таких перекуров к Светлане и подошел странный парень в очках. Он не мог найти пустые мешки, о чем и спросил ее. Светлана Васильевна много раз потом возвращалась в мыслях к тому пасмурному деньку. Она никак не могла понять, каким образом их случайная встреча переросла в большее. Ведь Николай Семенович, кроме чтения стихов, никаких действий, свидетельствующих о его интересе к девушке, не предпринимал.
Да и стихи он читал скорее для себя. Света их не понимала и не любила, они «пахли» для нее скукой урока по литературе. Она уже тогда поняла, что Николай Семенович невосприимчив к намекам, ведь даже когда она начинала покашливать и шумно вздыхать, даже когда демонстративно собиралась и почти уходила, Николай все равно дочитывал стих до конца. И только дочитав, спрашивал уже стоящую девушку:- «Вы хотите пройтись?».
Не может же быть, думала Светлана Васильевна, не может быть, что ему не у кого больше было спросить про мешки! Почему именно к ней он подошел. А она, что в нем такого она нашла??? Ей даже одно время снились грязные, влажные мешки из-под картошки, которые она перекладывала с места на место.
Все проходит, время заживляет любые раны и расставляет точки над i.
Светлана Васильевна поняла, что их соединило. Тот самый, дурацкий комплекс «гадкого утенка» заставил ее выбрать в качестве мужа филолога. Филолог. Светлана Васильевна уже и не помнила, когда впервые назвала мужа так. С ним она не ощущала никаких сомнений и терзаний, совершенно. Это, видимо, и стало решающим в судьбах обоих.
К тому же, при всей своей инфантильности и несерьезности Николай Семенович имел вполне привлекательную внешность. Было в нем что-то неуловимо-дворянское, благородное.
Сделав такие открытия, Светлана Васильевна взялась и за свою «тайную комнату», где хранились страхи, комплексы и предрассудки. Взялась и поняла с удивлением, что от былых демонов остались только скелеты. А еще она нашла в этой мрачной комнате желание уйти от филолога. И она ушла. Когда Светлана Васильевна писала записку о своем решении, она ощущала чуть ли не счастье. План ухода от мужа, включавший незаметное перемещение вещей, заканчивался этой запиской. Поиск квартиры проблем не составил, Светлана просто воспользовалась базой данных родного агентства.
Но теперь, когда все было позади, сидя на кухне, она испытала легкий стыд вперемежку с опасениями за филолога. Не смотря на долгие попытки самооправдания, опасения не уходили. И Светлана Васильевна решила просто не думать.
Будь что будет – решила она…
Филолог.
Николай Семенович проспал весь оставшийся день и всю ночь. Снились ему какие то обрывки. То он лихорадочно пытался закрыть кран на кухне, а из крана как хлестала вода, так и хлестала. То вдруг увидел он себя в вагоне поезда, вокруг сидели на мешках и фанерных чемоданах люди. У всех пассажиров были серые лица и потухшие взгляды. Николай Семенович силился что-то спросить, но его никто не слышал или не хотел слышать. А под утро и вообще приснился, почему-то Иосиф Сталин, он обращался к Николаю Семеновичу, называя его филологом: - « Вы, филолог, не верно понимаете некоторые решения партии, в частности – вы ведь не пошли гулять с Маркизом…».
Николай Семенович проснулся при упоминании вождем Маркиза. Пес лежал рядом с кроватью и грустно смотрел на хозяина. Николай Семенович, совершенно не понимая людей, очень хорошо понимал своего пса. Маркиз был единственным существом, которое Николай Семенович мог бы назвать другом с полным на то основанием.
Они отлично ладили, обходясь без слов. Светлана Васильевна никогда не лезла в эту идиллию, лелея мысль о том, что Маркиз поможет филологу стать хоть немного адекватнее по отношению к реальности. Впрочем, этой надежде было ровно столько же лет, сколько и псу, без малого десять…
Прогулка вышла очень непродолжительной, Николай Семенович не мог допустить опоздания. По дороге на работу он переживал из-за собаки. Ему было неуютно и стыдно.
Желудок его ныл от непривычной пустоты. А мысли о том, как он будет объяснять вчерашнее отсутствие, вызывала легкий озноб. Светик так и не позвонила - ни на домашний, ни на мобильный телефоны. Филолог настолько пал духом, что не заметил, как проехал свою остановку. Он вышел на следующей, перешел на другую сторону и принялся ждать автобус. Автобуса все не было и не было. Посмотрев на часы, Николай Семенович отчетливо понял, что опоздает…
В метро снова дало знать о себе сердце. Николай Семенович огляделся по сторонам в надежде найти свободное место, но все места были плотно заняты. Он подумал, что если сейчас выйти и присесть на станции, то опоздание будет еще более серьезным. Попытавшись попросить уступить ему место, Николай Семенович так переборщил с всякими «видите ли», «если можно» и « будьте так добры», что девчонка с красными волосами, к которой филолог обратился, произнесла:- «Вы в себе ваще, дедуля? Чего хочу то? Сесть? Ща, я на следующей соскочу, положишь зад.»
Сидящий рядом с девчонкой плотный мужчина посмотрел на соседку и пробасил: - « Э! опухла совсем, сопля епт!» Затем он встал и обратился к Николаю Семеновичу: - «Садись, отец. Не обращай внимания на шлынду эту, крашеную». Николай Семенович опустился на сиденье и хотел уж расслабиться, но мужчина и барышня устроили словесную дуэль. От произносимых ими слов и выражений у филолога начала еще и голова кружиться. Он силился абстрагироваться, но вместо этого еще отчетливее слышал – «курва, б*****», «чмо фабричное», «простипома», «алкОта лимитная», «ах ты пилотка»…
Когда филолог вышел на поверхность и вдохнул свежего воздуха, он чуть не расплакался.
Ему было так плохо, что даже опоздание не вызывало уже никаких эмоций.
Придя, наконец, на работу, Николай Семенович принялся что-то мямлить начальнику своего отдела. Начальнику было явно не до этого, он страдал гипертонией и, судя по цвету лица, у него был приступ. Начальник только вяло махнул рукой, понял, мол, все нормально. Николай Семенович занял рабочее место и попытался сосредоточиться.
Практикантка Юля, худенькая девица с птичьей головкой, смотрела на своего «наставника» смешливыми, острыми глазками. Она пришла на пару минут раньше филолога (очень неплохой для нее результат) и еще даже не успела поговорить с одногруппницами.
Старикан выглядел как-то затравленно. Он то и дело поправлял очки, лицо его было серым, а руки заметно дрожали. «Опоздал, святоша, нервничает» - подумала Юля.
«Вчера не было. Событие! Может, метеорит где упал по такому случаю».
Юля улыбнулась своим мыслям и отправилась за кофе к Ольге, подруге своей.
Николай Семенович так и не смог полноценно поработать. Он больше думал о том, чтобы позвонить Светику. Мобильный телефон лежал на столе и молчал. Филолог надеялся, что жена позвонит, но телефон молчал. Надо было самому. Но на это Николай Семенович так и не решился.
Домой он ехал еще мучительнее, чем на работу. Осенние пасмурные, сумеречные вечера сами по себе угнетают, даже если все нормально. Николаю Семеновичу казалось, что дождь специально моросил, чтобы досадить. Стекла очков покрывались каплями, когда филолог стоял на остановке. Сумерки давили на глаза, было знобко и неуютно-сыро.
К тому же Николай Семенович постоянно слышал разговоры людей. Он никогда не прислушивался к тому, что говорят люди в транспорте, на улице или даже на работе. Исключение составляли только разговоры с его участием. А теперь вдруг слова словно приобрели вес и лезли в уши, как сентябрьская сырость за шиворот. Значительную часть из услышанного филолог попросту не понимал. Это были какие-то странные словечки. Иногда они смутно напоминали плохо озвученную транскрипцию из английского. А чаще всего звучали как некая дикая тарабарщина. И весь этот словесный мусор был обильно пересыпан матерными выражениями. Хуже всего, когда какой нибудь подросток, одетый во все цвета радуги, образно говоря, обращался к филологу с каким-то вопросом, изъясняясь на своем «варварском» наречии…
Товарищ Николая Семеновича по работе, Георгий Розов (Георгий – для Николая, для всех – просто Жорж) буквально наизнанку выворачивался, пытаясь доказать филологу, что в этом новоязе нет ничего зазорного или противоестественного. Мол, привычные для нас сегодня выражения, рожденные обычным техническим прогрессом, звучали бы для образованного человека девятнадцатого столетия, как неприличные звуки, лишенные смысла. Все движется и язык тоже. Но Николай Семенович, сам считавший язык не пыльным пластом или чисто техническим средством коммуникации, а скорее – рекой, пластичной и переменчивой, все равно упорно не желал заниматься изучением бесчисленных сленгов и всей той жизни, которая является для них естественной средой. Не потому, что это было, по его мнению, мерзко или безнравственно по отношению к языку, нет. Просто потому, что считал это баловством, ну как если бы его серьезно призывали изучать, систематизировать и запоминать лепет годовалого ребенка…
С Маркизом он гулял долго. Та же самая промозглая погода теперь, когда рядом был пёс, не казалась мрачной. Было даже как-то уютно. Николай Семенович смотрел на бусинки влаги, покрывавшие тугие колечки шерсти Маркиза и ему невольно казалось, что псу не важна погода, псу всегда тепло. От этих мыслей Николай Семенович и сам перестал мерзнуть. Придя домой, он накормил собаку и приготовил себе яичницу, глазунья почти не пригорела. Выпив чаю с лимоном, филолог отправился спать.
Спал он плохо. Сны бесконечным калейдоскопом перетекали из одного в другой, все было цветное и резкое. Николай Семенович ворочался, просыпался несколько раз, ходил пить на кухню. Под утро он, наконец, заснул крепко и без снов, но будильник не позволил как следует отдохнуть…
Прогулка с собакой, дорога на работу – утром все это показалось продолжением сна.
Желание позвонить, наконец, жене. Желание услышать долгожданный сигнал телефона и увидеть надпись на дисплее – «Света»… Тревога и разговоры вокруг, разговоры, диалоги, слова, смех и опять слова… Головная боль и снова пустой желудок.
Только когда Николай Семенович оказался за своим столом, он немного пришел в себя. Положив телефон на привычное место, он твердо решил дождаться обеда и, если жена не позвонит, позвонить самому. Работы было много, впрочем, как всегда. Вчера он не сделал практически ничего, надо было наверстывать вчерашнее и делать сегодняшнее.
На свою практикантку Николай Семенович не надеялся. Когда она появилась, он попытался, было, объяснить ей суть самого процесса работы с рукописными текстами, но девушка только улыбалась и не задавала никаких вопросов. Юле достался стол и компьютер, подключенный к сети. Это и была ее практика – бесконечные сайты знакомств и переговоры с подругами по электронной почте. Николай Семенович немного стеснялся практикантку и потому больше не говорил с ней.
Он достал рукопись – труд одного доктора технических наук о железных дорогах.
Аккуратно открыл папку и приступил к работе. Рукописные тексты встречались совсем редко, люди предпочитают теперь клавиатуру компьютера печатной машинке, не говоря уже о шариковой ручке. Но все-таки они время от времени появлялись в издательстве. В основном рукописями и занимался Николай Семенович.
«Железнодорожник» писал свой труд лет двадцать, судя по разноцветью чернил и изменениям почерка.
Работа затянула, заставив забыть на время о жене и головной боли. Николай Семенович проработал до обеда и, как всегда, ровно в час дня пошел в столовую.
Он уже занимал место за столиком, когда к нему присоединился Георгий. Он некоторое время пристально смотрел на Николая, а затем произнес:- « От тебя жена ушла что ли? Что-то ты совсем неважно выглядишь, Коля и, заметь, уже второй день!»
Сказав это, Георгий поднял вверх указательный палец.
Естественно, Георгий сказал это в шутку, для примера. Но Николай Семенович принял вопрос абсолютно всерьез и, не сдержав эмоций, быстро вышел из столовой. Он заперся в кабинке туалета и беззвучно плакал. Ощущение собственной неполноценности и никчемности вдруг настолько овладело Николаем Семеновичем, что он впервые за всю свою жизнь подумал о суициде. Точнее подумал он не впрямую, просто в голову полезли «самоубийственные» эпизоды из биографий писателей, ученых и просто каких то давних знакомых, воспользовавшихся этим «лекарством».
С Георгием в этот день он демонстративно не разговаривал, а Розов, зайдя пару раз в отдел, только пристально смотрел Николаю Семеновичу в глаза и с вопросами больше не лез.
Жене филолог так и не позвонил, он не знал, что сказать ей. А может, просто боялся услышать что-то такое, чего он уже просто не выдержит.
По дороге домой Николай Семенович, видимо поддавшись инстинкту самосохранения, зашел в магазин. Решил купить какой нибудь полуфабрикат, который можно легко приготовить. Главным образом интересовали его пельмени, о способе варки которых он помнил по студенческим своим годам. Пройдясь вдоль витрины с замороженными продуктами, он нашел, как минимум, пять видов пельменей. Все они отличались упаковкой, размерами и ценой. Причем цена особенно сильно разнилась. Николай Семенович затруднился с выбором. Наконец ему в голову пришла здравая мысль, он полез за кошельком – определиться с наличием денег.
Денег хватало только на самые дешевые пельмени, в бело-красной картонной упаковке.
Упаковка была мятая, что несколько смущало, но оставшийся без обеда (да и без завтрака тоже) желудок, заставил забыть об этом.
Николай Семенович взял упаковку и занял очередь в кассу. Достигнув кассы, он аккуратно положил пачку на резиновый конвейер и приготовился расплатиться.
Девушка-кассир назвала сумму и немного довернула монитор, на котором высветились цифры, в сторону Николая Семеновича. Тот уж собрался отдать купюры, но…
Денег явно не хватало, совсем немного, но не хватало. Николай Семенович кашлянул и дрожащим голосом принялся за свои «видите ли», «дело в том…».
Девушка молча взяла пачку, крикнула куда-то в зал: - «Надюша!» - затем убрала пачку на полочку перед собой. Она поклацала клавиатурой кассового аппарата, беззвучно что-то проговорила одними губами и произнесла вслух: - «Следующий!»
Николай Семенович с зажатыми деньгами в руке застыл на одном месте. Он был обескуражен. Даже можно сказать – раздавлен. Он медленно пошел к выходу из магазина.
У самых дверей Николай Семенович почувствовал на своем плече чью-то руку и обернулся. «Вот, держи отец, не расстраивайся, мелочи это все, случается…по нашей жизни-то» - огромный розовощекий парень в кожаной куртке нараспашку протягивал Николаю Семеновичу красно-белую пачку пельменей…
Только уже около своего подъезда филолог осознал, что продолжает шептать «спасибо, благодарю, спасибо…»
Прогуливая Маркиза, Николай Семенович почувствовал сильнейшую тягу Почитать. Стихи, они всегда приносили гармонию. Магия рифмы, ритм, смысл, таящийся где-то в междустрочии – все это заставляло сознание успокоиться, замедлиться, а потом войти в резонанс. Филологу отчаянно нужен был этот резонанс. Он начал с Лермонтова, затем принялся за Тарковского, продолжил вечер с Блоком… Стихи, как всегда, заставляли мурашки бегать по телу, лечили, делали окружающее пространство более насыщенным, осязаемым и понятным.
Николай Семенович заснул с томом Блока в руках, так и не распечатав красно-белую пачку, оставшуюся лежать в прихожей.
Утром Николай Семенович чувствовал себя несколько лучше, чем все эти кошмарные дни. Он с удивлением узнал, что наступил четверг, включив радиоприемник. Наткнувшись взглядом на пачку пельменей в прихожей, решил все-таки их сварить. Пельмени превратились в один слипшийся ком, который пришлось разрезать ножом. Желудок с благодарностью принял пищу. Попив чаю, Николай Семенович пришел прямо таки в бодрое расположение духа. Учитывая то, что этой ночью его не терзали никакие сновидения, он чувствовал себя вполне неплохо. Голова не болела, и сердце билось ровно.
Даже мысли о жене не вызывали приступов тоски и паники, казалось даже, что все наладится, Светлана вернется, надо только подождать. Пора было идти гулять с собакой.
Филолог и Маркиз вышли на улицу, день обещал быть солнечным, судя по чистому небу.
Маркиз чувствовал перемены в настроении хозяина и потому носился по двору словно щенок, а не солидный десятилетний пес.
На службу Николай Семенович пришел за двадцать минут до начала рабочего дня. Он решил сразу приступить к работе, чтобы не растерять те силы, которые принесло ему это утро …и вчерашнее общество Поэтов. Труд доктора наук был объемен, а в столе лежала стопка машинописных листов, небольшая брошюрка по технике безопасности. Николай Семенович почти уже закончил с ней, оставалось несколько страниц, и он решил заняться брошюрой.
Юли еще не было, что тоже радовало филолога. Правда, как только он вспомнил о практикантке, она тут же и появилась. Влетела в отдел, на ходу расстегивая пальто, и прошелестела задыхающимся от бега голосом: - «дрась Никаай Сменч».
Он поздоровался и снова погрузился в работу. Во время обеда сотрудники издательства перешептывались, глядя на филолога. Но Николай Семенович не замечал этого, он поглощал пищу и улыбался чему-то.
День складывался хорошо, подозрительно хорошо. Николай Семенович не узнавал сам себя, ему было легко и весело. Он поймал себя на мысли, что даже спел бы, если б был один!
Он уж хотел пойти к Розову и попросить прощения за вчерашнюю минутную (как теперь ему казалось) слабость, но на столе завибрировал телефон. Филолог ощутил, чуть ли не шок. Кровь прилила к голове, сердце судорожно вытолкнуло гигантскую порцию крови в артерии. Дрожащей рукой филолог взял трубку и произнес в нее «алло».
Звонила не Светлана. Звонила соседка по лестничной клетке, у нее были телефоны всех соседей – на всякий случай. Она сухим голосом, правильно произнося слова, отчетливо
рассказала Николаю Семеновичу, что вернувшиеся из поездки в деревню соседи снизу, живущие под квартирой Статновых, обнаружили свою квартиру затопленной - сантиметровым слоем воды. Что найдено место протечки – сантехнический стояк в туалете, скорее всего вода течет именно из квартиры филолога, так как были проверены все квартиры, находящиеся выше и нигде течи обнаружено не было…
Пока Николай Семенович отпрашивался, пока ехал домой, его била нервная дрожь. Он не мог с ней справиться, как не пытался.
Он стоял на площадке и никак не решался нажать на кнопку звонка, в конце концов, дверь открылась сама и на филолога уставился, появившийся на пороге сосед. Он был взъерошен, голубая растянутая майка его была мокра, с рук на пол капала вода.
- Аааа! Ну здрасьте, будьте любезны! Пошли, прафесар!
-Здравствуйте…извините не помню как Вас по им…
-Василий Карлович!!! Меня по имени-отчеству!
Поднявшись с Василием Карловичем на этаж, Николай Семенович открыл дверь квартиры. Сосед сразу устремился в туалет, громыхнул там чем-то и буквально завизжал.
- Ах ты прыщ кабинетный! Гнида! Чепчик с собачкой, падла! Ты что ж творишь таа?!!
Ну чего рылом водишь, сюда иди, б****, шевели поршнями!
Николай Семенович подошел на ватных ногах к туалету, и сосед буквально протолкнул его внутрь. Затем, ухватив филолога сзади за шею, резким движением нагнул его куда-то за унитаз. Там, среди труб Николай Семенович увидел болотце, некую жижу из грязной воды, пыли и плавающих насекомых.
Николай Семенович мгновенно вспомнил, как именно из туалета, в понедельник, сантехник призвал его включить горячую воду…
На крики в прихожую выбежал Маркиз, дремавший видимо, потому не вышедший встретить хозяина. Он залился лаем и, остановившись в полуметре от соседа, принял боевую стойку.
- Убери собаку! - визжал сосед. – Убери, урод!
- Я сейчас. Маркиз! Ко мне! Ко мне Маркизушка.- срывающимся голосом проговорил Николай Семенович.
На крики и лай пса из соседских квартир вышли все находящиеся дома жильцы.
Николай Семенович держал рычащего Маркиза, а соседи выясняли отношения теперь между собой.
- Да как же ты с человеком разговариваешь, пьянь ты!
-Я тебе сейчас устрою – пьянь! Умоешься сейчас, курица!
-Прекратите, прекратите немедленно! Вера, вызови милицию!
- Ой, Господи, да уже, уже вызвала.
-Что же это вы так неаккуратно, Николай Семенович…
События развивались в рваном темпе, страсти то затихали, то возобновлялись. Милиция так и не приехала, зато через час появились еще соседи – вода из затопленной квартиры
начала проявляться разводами на потолке квартиры, находящейся уже на пятом этаже (Статновы жили на седьмом).
В конце концов, разбирательство по поводу ущерба решено было перенести на понедельник, когда смогут придти одновременно - страховой агент и сотрудник из ДЭЗа.
Николай Семенович, запутавшийся в объяснениях, решил все-таки позвонить жене, но в трубке прозвучало холодное «абонент временно не доступен или…»
Для Николая Семеновича этот день закончился вызовом неотложки…
Утром следующего дня филолог очнулся, именно очнулся, а не проснулся, с ощущением, будто он всю ночь разгружал вагоны. Он не пил чай, он только умыл лицо, оделся и вышел из дома. Маркиз скулил, глядя вслед хозяину, но Николай Семенович только растянул губы в резиновой улыбке и проговорил: - «Потерпи, дружок, я не могу сейчас, потерпи».
Оказавшись в редакции, филолог не пошел к начальству. Все его сознание занимала только одна мысль – доработать до вечера, продержаться. Он не поздоровался с Юлей, не обратил внимания на вопрос «как ты?», заданный Розовым. Достал из стола брошюру, отредактировал и отпечатал оставшиеся несколько страниц, сложил листы в новую папку и хотел нести ее техническому консультанту, но ноги не слушались. Встав из-за стола, он чуть не повалился на пол. Юля, наблюдавшая за наставником, удивленно хлопала глазами.
Николай Семенович попросил ее отнести папку, на что Юля ответила «что сейчас отнесет, только месагу отправит». И тут Николай Семенович совершенно неожиданно для себя громко произнес не своим голосом: - « Чем вы тут занимаетесь, уважаемая? Почему вы позволяете себе заниматься всяческой ерундой на рабочем месте? Сколько можно терпеть ваши выходки?!!»
Юля вытаращила глаза, а Николай Семенович, не смотря на «ватные» ноги, вышел из помещения. Он заперся в кабинке туалета и, обхватив голову руками, бормотал: - «Боже, какой стыд…какой позор. Чем же я все это…заслужил…»
Практикантка после ухода Николая Семеновича сидела некоторое время неподвижно, а затем, словно очнувшись, принялась яростно щелкать клавишами, оповещать подруг о небывалом хамстве «этого ботаника и придурка». «Я вот его даже чуть не пожалела, а он мне хамить!» - извещала девушка свои «контакты». «Ну ничего себе, да все они, совки эти такие» - получала она сообщения в ответ. «Ты, Юлька, иди, жалуйся или ваще – кнопок ему наложи на стул!» - сыпались советы.
Кнопки Юля класть не стала. Она вышла на середину комнаты и закрутила головой.
Темно-карие глазки ее вдруг округлились, она сделала глубокий вдох - ах!
Затем прикрыла рот ладошкой и хихикнула. Убедившись, что никого поблизости нет, она, изогнув спину, на цыпочках пробежала к своему столу и принялась что-то лихорадочно набирать на клавиатуре. Время от времени выглядывая из-за монитора, Юля провозилась минут пять и снова на цыпочках подбежала, теперь уже - к столу Николая Семеновича, держа пальчиками распечатанный лист. Юля лихорадочно переворошила кипу страниц в папке, лежащей на столе, после чего аккуратно вложила свой А4 куда-то в первую десятку страниц. Выровняв листы, уже нормальной походкой вышла из комнаты.
Полдня сотрудники наблюдали, как Юля хихикает с подругами, перемещаясь от отдела к отделу. А вскоре произошло событие, которое самые прозорливые тут же увязали с поведением Юли.
Николай Семенович, который и так уж почти неделю выглядел и вел себя не вполне адекватно, сошел с ума...
Это случилось после обеда. Утром он, бледный и сгорбленный отнес готовый материал техническому консультанту, а в два часа дня багровый от злости и возмущения "технарь" басил на все здание: - "Что вы себе позволяете?! Что это за порнография?? А??? Я Вас спрашиваю?! Как вы смеете унижать меня подобными ...подобными...".
Он так и не нашел нужного определения. Произнося свой монолог, он размахивал рукой с зажатым в ней листком прямо перед носом бледного, как мел, Николая Семеновича. Наконец, замолчав, консультант протянул лист Николаю Семеновичу, тот взял лист, поправил трясущейся рукой очки и с минуту изучал текст. А потом... Потом Николай Семенович зарыдал, словно ребенок. Он сел прямо на пол, очки сползли с его носа и упали на колени. Он размазывал слезы и сопли по лицу и вскоре уже не рыдал, а выл.
Ему совали под нос нашатырь, пытались поднять под мышки и усадить, но Николай Семенович превратился в ватную куклу и все равно валился со стула. Через некоторое время он перестал выть и принялся бубнить что-то нечленораздельное,
вращая ошалелыми глазами во все стороны. В какой-то момент он вдруг удивительно быстро скомкал лист, запихал в рот и, почти не разжевывая, съел его!
Вот тогда, наконец, кто-то вызвал скорую. Машина пришла как ни странно, быстро. Скучающий врач вколол Николаю Семеновичу целых три укола, перевернув его сначала на бок - прямо на полу.
Затем два санитара с такими же скучающими лицами ловко подняли больного и потащили под руки на улицу, в машину. Плащ филолога и его берет так и остались висеть на вешалке.
Когда Николая Семеновича вели по коридору, он наткнулся блуждающим взглядом на Георгия Розова. Глядя на него, Николай Семенович шептал: - " Ммм...аааркизза, мммаркиии...за, мммарк..."
"Что? Что он говорит?"- взволнованными голосами, переглядываясь, вопрошали сотрудники друг у друга.
Никто ничего не понял, маркиза какая то... Потом Розов объяснил - собаку так зовут, Маркиз.
Он же, Георгий Розов, позвонил Светлане Васильевне на мобильный телефон (и сразу дозвонился), сообщил ей - в какую больницу увезли ее филолога, и про собаку не забыл сказать.
Что содержалось в тексте злополучного листка осталось тайной. Консультант после такого стресса и сам попал в больницу с гипертоническим кризом, а по выходе его на работу никто не решался об этом спросить.
Юля после того, как Николая Семеновича увезла скорая, никого не предупредив, незаметно ушла. Больше в редакции она не появлялась. Подруги только пожимали плечами, не знаем, мол, мы ничего, им никто не верил, но спрашивать со временем перестали.
Светлана
А Светлана Васильевна приехала в больницу лишь немногим позже, чем туда доставили Николая Семеновича.
Она очень быстро получила всю необходимую информацию, прорвалась в отделение, не смотря на протесты персонала.
Николаю Семеновичу только-только был назначен лечащий врач, поэтому в отделении Светлана первым делом выяснила, кто именно будет лечить ее мужа. Затем она побеседовала с врачом, который, не имея еще даже первичной картины заболевания, неохотно согласился на беседу.
Врач не смог сказать, что за болезнь поразила психику Николая Семеновича. Он только предположил, что это форма реактивного психоза, а может и еще чего, и поинтересовался насчет алкоголя и травм головы.
Не получив от врача нужной информации, Светлана потребовала отвести ее в палату немедленно. Ее отвели в палату.
Она сидела на краешке кровати и смотрела на мужа. Он находился под действием уколов и потому спал.
Препараты были сильными, но Николай Семенович все равно шевелил губами и подергивал конечностями.
Светлана Васильевна смотрела, а в глазах ее стояли слезы. Ее буквально душили жалость и чувство вины.
Коленька, шептала она, филолог ты мой... Какая же я дура, черт, ну хоть бы телефон…Дура, вот дура. Ну…ну ведь знала, что добром не кончится, а? Знала же…
Выйдя из больницы, она села в машину, но трогаться не спешила, ждала пока глаза отойдут от слез, думала.
И чем дольше думала Светлана, тем спокойней ей становилось.
"Он - мой крест. Я бросила его, пыталась бросить, но забыла, что сама же и приручила.
Это почти как Маркиза вышвырнуть на улицу. Почти. Я смогла решиться бросить филолога, потому что больше не боюсь остаться одна, изжила я свои комплексы, всему приходит конец. Только вот и желания пользоваться своим новым состоянием нет. Почти. А Коля... Он не выживет без меня, я нужна ему. Если бы раньше, эх, если бы раньше, может и началось бы что-то новое, а теперь сама не хочу. Никого не хочу. Никого. А его приручила, он - мой крест, навсегда, дурачок мой, Фииилооолог...".
И Светлана Васильевна, улыбнувшись, запустила двигатель. Нужно было спешить, дел много, соседка позвонила, потоп, вот же…а еще узнать, да ладно, это потом. К тому же там, дома, находится еще одно прирученное существо. Маркиз. Надо к семи часам быть, Коля обычно в семь приходит. Собаки тоже умеют сходить с ума, будет выть ведь, еще чего не хватало…
Александр Г. 2008г.
…девчонкой со Сретенки* - Сретенка, улица в историческом центре города Москва.