Роман Фартовый
ВСТУПЛЕНИЕ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Жизнь лесная
Мне казалось, что Шолья, это деревня, где-то в глухом лесу, который надо было вырубать топором. А, оказалось, что это был светлый поселок на берегу Камы. Темный лес был, но где-то, там, вдалеке. А, на опушке этого леса, среди высоких сосен была небольшая улица из офицерских, как говорил отец,, землянок, с большой комнатой и кухней с «русской печью», оставшихся после
формирования, на этом полустанке, во время войны, сибирской дивизии. Рядом со станцией, в тупиках, оставалась еще целая гора разбитой в боях и обгоревшей нашей и ихней техники. Там, я, потом, нашел увеличительное стеклышко и оранжевый, типа портсигара, бокс с непонятными пробирками и очень гордился их владением. А еще, мы, с друзьями, из соседних землянок, монопольно владели доступом на бывшее учебное стрельбище. Это вообще был «Клондайк», по тем временам, потому, что там можно было найти пули, служившие единственным источником, кроме пломб, сорванных, с дверей грузовых вагонов, свинца для грузил. А какая "камская" удочка без грузила…. Землянка же, потом, очень мне понравилась. Большая, офицерская: котельная, кухня-столовая, зало- спальня. Хотя зимой было холодновато.
Да, что, еще, там вспоминается. Где-то, через пару лет, я потерял одного из первых своих друзей. Его звали Ленькой, хотя он и был татарин. Жил, тот, с отцом, матерью и двумя сестрами, Веркой и Соней, в соседней землянке. Отец, его, воевал в партизанах, в Белоруссии. Но, что-то, пошло не так и его, с семьёй, выслал Смерш в Закамье, на Урал. Весельчак, он, был неимоверный, гармошку из рук не выпускал. На пару с дядей Сашей Горюновым они устраивали целые представления для соседей.
А его дочь, Соня, была самой красивой девочкой в округе и, я, конечно же, в неё влюбился. Даже цветы, подснежники, ей дарил. Говорят, умерла она, потом, рано, при первых родах.
Так вот, поскольку некоторые землянки были уже разобраны на дрова, то мы любили копаться в песчаных котлованах, оставшихся после них. В основном рыли пещеры в боковых стенках ям. Взрослые нас ругали, смеясь, называли нас «землеройками», но мы продолжали копаться. И, вот как-то раз, одна из пещер обвалилась и засыпала землей, Леньку. Судорожные попытки, его, откопать, не удались. Освободить его смогли, только, подбежавшие, на наши крики, взрослые, но было уже поздно. Ленька, не дышал. Врачи установили, что у него был переломлен "лен". Это, что-то, вроде разрыва связок в районе шеи. Горю, моему, не было предела. А, пока я горевал, его уже похоронили. Я, тогда, ещё не знал, что мусульман хоронят в течение суток.
А, работа у отца спорилась. С Иосифом, они проворачивали какие-то сделки. Вахтанг, то уезжал, то приезжал. Приезжал всегда с подарками. Он снял повязку, вставил стеклянный глаз, стал не такой страшный. Когда он приезжал, ему стелилась хозяйская кровать, а сами родители спали на полу.
Помню, мрачные люди кавказской национальности, постоянно терлись около нашей землянки, трясли перед отцом какими-то бумагами, уговаривали, его, о чем-то.
А, однажды, я выступил "павликом морозовым". Как-то ночью, эти мрачные люди занесли в нашу землянку с десяток мешков и поставили их в угол, за печку. Утром я проверил. Оказалась кукуруза. На следующую ночь мешки, вместе с кукурузой, исчезли. А, еще через день, утром, нагрянули милиционеры. Спрашивают, где «государственное добро». Отец и мать говорят, что ничего подобного не было, что ничего они не видели и первый раз слышат. Поскольку меня учили не врать, то я с искренним возмущением, стал доказывать родителям, что "...вот тут стояли мешки и, я сам смотрел, с кукурузой..., забыли, что ли...". Меня быстро выпроводили на улицу, а милиционеры, пошептавшись между собой, быстренько собралась и уехали. Маманька, потом говорила, что они, там за печкой, нашли только мешки из - под картошки.
Школяр
Через два года меня стали “собирать” в школу. Купили школьную форму с ремнём, фуражку с кокардой и кирзовые сапоги. На кокарде и пряжке ремня была выпуклая буква “Ш”, чем я очень гордился и даже бабулю встречал на вокзале в одетый по форме, как школьник.Относительно учебы в первом классе помнится еще одна история. Как мы называл свою первую учительницу, «классная дама», Елизавета Петровна, была, еще, из «тех», ссыльных, то ли из Питера, то ли из новой, для них, столицы. Всегда в темном платье с кружевными воротничками и нарукавниками. Она была вдовой местного лесничего, погибшего на фронте. Жили, они, со его матерью в лесу, за нашими огородами в большем доме и при большом хозяйстве: пара лошадей и птичник, включая полдюжины гордых индюков, диковинную для наших краёв птицу. Её матушка-свекровь,, через много лет, стала, в моих воспоминаниях, мерещится мне в образе старухи из «Пиковой дамы», Пушкина.
Иногда нас приглашали «отведать» киселя из диких ягод и, мы, как бы нехотя, соглашались.
Все стены в доме были увешаны зеркалами с черными ленточками по углам, охотничьими ружьями, фотографиями мужа Елизаветы Петровны и отца, погибшего, как говаривала старуха:
-В первую германскую.
Даже были два рисованных портрета какого – то военного при эполетах и орденах. Когда мы спрашивали, то «старая» отмахивалась:
-Да, я уж и не помню, кто это, давно уже тут висят, наверное, со времён «кутузовской компании».
Поскольку, мы, со товарищами, были очень внимательны, то заметили, что к Елизовете Петровне частенько наведывался директор нашей школы Геннадий Вячеславович. Наша «разведгруппа», в составе меня и Леньки Татарина, пока он был жив, взобравшись на пригорок отвала былого танкового рва, часами наблюдали, как они пьют чай и о чем – то говорят в гостиной, пока не переходили в другую половину дома, где был кабинет и спальни. Наши вылазки прекратились, когда я расспросил у маманьки:
- Чо, это, он там ходит?
А, маманька, развеяла все мои сомнения, ответила:
-Наверное тетрадки, с вашими каракулями, помогает проверять.
Чем и удовлетворила моё любопытство….
Продолжение следует. ставьте лайки, подписывайтесь на Дзен канал Фартовый ! Ваша поддержка очень важна.