- Такие вещи случаются, Ана. От них никто не застрахован.
- Да, разумеется, только все они случаются со мной, всегда.
- Какой узкий взгляд на предмет, - я фыркаю, и все так же не поднимаю головы.
Мы в больнице, again. Мы — это я, Брэндон и Фрэнк, приехавший тотчас, как новость о неудачнице, скрывающейся теперь под фамилией Грин, достигла его ушей. Ну это ведь надо же! 25 случаев на 1000 человек! Двадцать пять, Карл! Когда врач-невропатолог сообщал мне эту информацию, уголки его рта скользнули вверх. Я бы тоже не прочь улыбнуться, посмеяться, чего уж там, над всем происходящим, вот только увы, в рабочем состоянии у меня лишь правая сторона лица. Ах, да, я ведь еще не сказала какая зараза медицинского толка свалилась на меня на этот раз — невропатия лицевого нерва. Вследствие переохлаждения (в моем случае) поражается лицевой нерв (в моем случае левый), все мимические мышцы с данной стороны отказываются работать.
Накануне я немного замерзла в аэропорту (рейс задерживался и шел промозглый вредный дождь, внутри было слишком душно и я ждала начала посадки на улице, — дождалась!) и, как водится, не придала этому событию должного внимания, а утром я могла выражать эмоции только наполовину. Я плакала в ванной, не понимая, что происходит, а когда увидела свое отражение — рассмеялась, до того комично выглядели плач и смех с полупарализованным лицом. После услышанного диагноза мне хотелось только плакать, хотя смех и улыбки предписаны в качестве лечебной гимнастики для мышц.
- Не смотри на меня, - резко бросаю я в сторону Брэндона, прикрывая ладонью левую щеку. Ко всему прочему в комплекте идет много неприятных сопутствующих симптомов, например, повышенное слезотечение и боль за ухом. Мне хотелось провались сквозь землю, оказаться в России, в своем темном уголке на пятом этаже и пережить этот удар в одиночку, только бы не 24 часа под его обеспокоенным взглядом.
- Что это ещё за блажь такая?!
- Не хочу... не хочу, чтобы ты меня видел в таком состоянии.
- В каком состоянии? Не понимаю.
Брэндон садится передо мной на корточки, его голос принимает тональность, с которой обычно говорят с маленькими детьми. Быстро и неуверенно смотрю в его глаза и вновь утыкаюсь в пол. Волосы падают на лицо, он заправляет их назад, скользит пальцами по правой щеке, стирая непроизвольные слезы. Ежусь, будто от холода, от проигрываемой сцены мне становится не по себе. Я убираю его руку от себя и, со взглядом, полным решимости... пропадаю в океане синих глаз.
- Неужели тебе хочется видеть это?..
- Не это, а твое лицо. Будь аккуратнее в выражениях.
- Кого это волнует?
- Меня! Даже тебе, слышишь, даже тебе, миссис, я не позволю дурно выражаться о моей жене!
- Брэндон...
- Что?
- Думаю, будет лучше, если...
Он не дает мне договорить — прыжком выпрямляется во весь свой немаленький рост. Теперь его голос, как и сам Брэндон, начал пугать. Я сильнее вжалась в стул, дрожь усилилась, температура, определенно, повышалась.
- Только произнеси то, о чем думаешь, и я тебе этого никогда не прощу.
Как он узнал, что я собираюсь сказать? Глупый вопрос. Большинство мыслей в моей голове известны ему прежде, чем те постучатся о черепную коробку. Он знает меня лучше чем я сама? Не вопрос, а просто утверждение. Как такое возможно? Хороший вопрос.
На горизонте появляется Фрэнк.
- Все у меня, - он машет небольшими желтоватыми листками, видимо рецептами, и весело улыбается, - можем ехать домой. Эй, что за хмурый вид?
- Я правильно понимаю, что тебе придется задержаться на пару дней? - Фрэнк кивает в одобрение, затем вопросительно смотрит на меня, и снова на сына. - Отвези ее домой, а у меня дела.
- Ты не едешь?!
- Кажется, я так и сказал. Меня ждут, - Брэндон уже практически ушел, но не тут-то было.
- Брэндон! Что произошло, пока я говорил со врачом?! - Фрэнк не унимался. Он передал мне те самые листочки, исписанные латинскими названиями и цифрами, казалось, что со свободными руками ему было легче разбираться с сыном.
- Ничего, - Брэндон разводит руками в стороны подобно Траволте, находит глазами мои глаза и замирает. - Ана?! У нас что-то произошло?! Ну же, отвечай! Мне не поверят, чтобы я сейчас не сказал.
- Нет.
- Вот видишь, у нас как обычно все просто блестяще! Приеду поздно, не скучайте! Ах, еще, будь добр, покорми ее, хоть насильно, она со вчерашнего обеда ни крошки не съела!
Брэндон наконец уходит. Снизу раздается какой-то грохот, хочется верить, что это не его рук дело. Фрэнк вздыхает и садится рядом, приглашая облокотиться головой на плечо. Отличное предложение.
- Что бы у вас не произошло, все пройдет.
- Ага, пройдет. Фрэнк, можно я задам вам прямой вопрос, а вы прямо и честно на него ответите?
- Я всегда честен с тобой.
- А как же тот случай с соком, в котором оказалось успокоительное? - я улыбаюсь.
- Это была хитрость, а не обман. Что ты хочешь знать, милая?
- Как он может любить такую развалину, как я?
- Невероятно сильно, - очень мягко говорит Фрэнк и целует в макушку. Слезы обиды перемешиваются с симптоматическими, образуя на моем лице подобие Ниагары. Фрэнк обнимает мое дрожащее тело и просит не сдерживаться. - Поедем домой? Я приготовлю что-нибудь вкусненькое, посмотрим какой-нибудь фильм, и назло этому мальчишке будем радостны и веселы!