Расскажу-ка я короткую, но печальную байку. Все персонажи реальны, на сегодняшний день живы и здоровы...
Был в жизни математика Лёшки такой светлый момент. В районе Лёшкиного тридцатилетия... Вдруг оказалось, что он теперь не одинок: встретил Лёшка красавицу Зою. Зою Петровну, оренбургскую казачку, стройную брюнетку с открытым взором, чистой певучей речью и достойной переводческой специальностью. И лет всего - 26.
Понятное дело, радости Лёшкиной не было конца. Сам-то он был всем хорош - только, мягко говоря, полноват, но это гены - и с этим Лёшка честно, качественно боролся. Он был большой, добрый, чадолюбивый умница, совестливый и работоспособный, неприхотливый и нескандальный, искренне верующий в светлое будущее. Румяный такой блондин, чуть рыжеватый, светлоглазый и бесконечно трогательный.
Зоя Петровна - как девушка тонкая - ему, казалось, подходила просто идеально. Будучи разных мастей, они потрясающе оттеняли красоту и своеобразие друг друга. Каждый из них был далёк от шаблонности, каждый был немножко не понят окружением. Они были в полной мере созданы друг для друга - оба справедливые, трудолюбивые и тотально грамотные. Ровня, без натяжек.
И всё же была одна досадная нестыковочка, коренившаяся в глубоком детстве наших героев.
Зоинька была у мамы одна, и выросла без отца, начиная с четырёх лет. То есть отец физически существовал, и даже временами появлялся в жизни девочки, но некогда оставил семью в поисках лучшей жизни... На выпускной в школу, конечно, пришёл, картинно целовал дочкину золотую медаль - и ронял умильно скупые слёзы.
Лёша рос в гармоничной семье, будучи средним из троих товарищей. Старшая сестра была для него примером организованности, младший же братик учил великодушию. Родители, бабушка и дедушка лезли из кожи вон, лишь бы детям хорошо жилось.
Лёшка сызмальства верил в то, что семейное счастье, в принципе, при желании возможно. Достижимо. Просто надо постараться.
Алексей Игоревич много говорил об этом со своей невестой, но Зоя была крепко разочарована в институте семьи. Лёша убеждал, доказывал, тысячу раз настраивал Зою на позитив. В качестве примера приводил многодетные завоевания своей старшей сестры, успевшей к тому времени трижды стать на путь материнства.
Знал бы он тогда, насколько ошибочной была изначально подобная стратегия.
Лёшка привёз Зою к родителям, познакомил с братишкой, сестрой-учительницей и её выводком. Зоя с лёгкостью и грацией носила на руках трёхмесячного малыша, сладко пахнувшего молоком, участливо наблюдала сцены купания и одевания, просила провести для неё "грудной" мастер-класс. Каталась с горы на лыжах вместе с подрастающими дошкольниками. Она искренне тянулась к такой вот жизни - неспокойной, некомфортной, но жертвенно-прекрасной. Она силилась эту жизнь принять и полюбить. Но внутри бушевал ураган... Слишком чужеродно всё это было для неё, Зои Петровны, сколько бы она ни старалась вовлечься.
Зоя видела, что Лёшкина сестра эмоционально выгорела, чертовски устала, родив троих в течение пяти лет. Женщина периодически срывалась на крик, когда малыши шалили. Рассказывала Зоиньке про каких-то светлых деятелей от медицины, которые помогли ей обрести потомство.
А Зоинька слушала внимательно - и не могла взять в толк, почему же вновь вся жизнь - борьба. Разве нельзя без этого? В конце концов, какое отношение она, Зоя Петровна, имеет ко всему этому прорыву?
На одну из следующих семейных встреч Лёша привёз Зоинькину маму. Все гуляли - огромной и дружной компанией - по набережной Волги. Анна Григорьевна не раз прослезилась на чудесных малышей - Лёшкиных племянников. Им с Зоей были открыты все двери нового дома. Даже Лёшин отец, суровый и замкнутый учёный человек, открыто улыбался и внутренне ликовал от радости за сына.
Только сама-то Зоя мыслила, в конечном итоге, по-другому. Она честно признавалась себе в том, что не справится с моральными обязательствами... которые неизбежно наложила бы на неё эта семья.
В стане детоцентристов она чувствовала себя никчёмной, ненужной, чужеродной.
Зоя полагала - и справедливо, должно быть, полагала, - что счастье знает другие измерения. В этой семье все трудились много и качественно, жили с безусловным вкусом - но вдохновлялись по-настоящему только детьми.
И вот Зоя приняла решение, которое Лёше откровенно озвучила.
Уйти.
Уйти, чтобы не лицемерить. Уйти от людей, чьим стандартам добродетели не сможешь соответствовать. Уйти, чтобы далее не искажать ничью жизнь, волю и судьбу. Уйти, чтобы освободиться от неправды.
Горько, больно, но всё же - уйти.
Лёшка, будучи нормальный мужик, за свою любовь дрался и бился. Вся семья его поддерживала - и, казалось, дело уже пошло на лад.
Узнав, что ждёт ребёнка, гордая девушка одумалась. Но беременность замерла, а планы сорвались насовсем.
Лёша - это мой любимый брат, и я знаю, какой он хороший человек. Понятно, что за него я бесконечно переживаю.
Зоя и Алексей остались добрыми друзьями. Зоя спокойно приняла новость о моих четвёртых родах в прошлом году, тепло поздравив меня.
У каждого своя дорога.
За последний год Лёша променял Газпром на Сбербанк, выиграв в зарплате, - и разделался, наконец, с ипотечным кредитом. Его как специалиста высоко ценят, за него борются.
У родителей не случилось пока внуков с их же фамилией.
Мама не любит говорить на эту тему.
А я, закономерно, не устаю винить себя в несчастье брата. Совершенно того не желая, я косвенно поспособствовала их разрыву с прекрасной девушкой Зоей.
Но, поверьте, я так и не могу взять в толк... Неужели детоцентризм настолько токсичен, даже в кругу интеллигентов-единомышленников?
А ведь я показала юной красавице материнство без прикрас, материнство нерафинированное, но при этом абсолютно органичное. Но она восприняла это как агрессию, как чужеродное вторжение в её мир.
А мне просто Лёшку жалко...