Беседа с Сергеем Барановым
… С его учениками я то и дело встречаюсь в Вологде и в самых отдалённых уголках нашей области, от его учеников получаю письма даже из-за границы… Мне не пришлось у него учиться, но при возможности я с удовольствием хожу на его публичные лекции в областной библиотеке имени Бабушкина. И когда появилась возможность вот этого разговора – я не преминул ею воспользоваться…
Итак: Сергей Юрьевич Баранов, заведующий кафедрой литературы филологического факультета ВоГУ, кандидат филологических наук, доцент, Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации.
Он не коренной вологжанин. Родился на Сахалине, но когда ему был год, семья переехала в Белоруссию, где прошли детство и юность, а после окончания школы Сергей Баранов уехал учиться в Ленинград...
Далее следует рассказ Сергея Юрьевича от первого лица – это обработанная мной диктофонная запись…
1. Истоки
- После окончания школы я уехал в Ленинград поступать в университет, поступил и учился в ЛГУ с 1966 по 1971 год.
Университет, это особое учебное заведение, с особым типом подготовки… Очень важно, что это был Ленинград, потому что ленинградская филологическая школа – особая школа. Из учителей назову Павла Наумовича Беркова. Это очень крупный учёный, член-корреспондент Академии наук, большой специалист по литературе 18-го века. Под его руководством я написал несколько курсовых работ. Но, к сожалению, в 1969-м году он скончался, и я перешёл к другому учёному, тоже очень интересному – Илье Захаровичу Серману, под его руководством я писал дипломную работу по Карамзину. Вот это были мои основные учителя. Но, кроме того, конечно, каждый преподаватель имел своё преподавательское, и филологическое «лицо», это были люди ответственные за своё профессиональное поведение, люди порядочные, аккуратные в плане взаимоотношений, и все они в какой-то мере на меня влияли.
Очень важно общение в студенческой среде. У нас студенческая среда была очень насыщенной профессионально, филологически – это разговоры о книгах, о писателях, о литературных процессах… Эта студенческая атмосфера многое дала мне, это тоже своеобразный университет, воспитание…
2. Просветитель
- Педагог я или учёный?.. Прежде всего, я считаю себя просветителем. Есть вещи, которые я знаю, представляю, которые продолжаю познавать. И мне хочется, чтобы эти мои знания влияли на культуру в Вологде, Вологодском крае… Мне кажется – это самое главное, что я пытаюсь делать…
И лекции в областной библиотеке (не говоря уж о работе в университете) – это как раз и есть просветительская работа. Продолжение того дела, к которому меня в университете приобщали. Сейчас я читаю лекции по Карамзину, а у меня, как я уже сказал, дипломная работа была по Карамзину, и я считаю себя обязанным что-то о Карамзине сказать и людей к нему приобщить…
3. О Батюшкове
- В содружестве наших классических литераторов очень трудно выстраивать иерархию. Конечно, Пушкин – символ… Но рассуждать о том, кто лучше: Толстой или Достоевский, Батюшков или Пётр Вяземский, мне кажется, не совсем правильно.
Батюшков самостоятельная фигура, очень важная, очень ответственная. Мне импонирует его творческое поведение – большая взыскательность к самому себе. Он очень пристрастно относился к тому, что он написал, что напишет. Отсюда не большой объём его творческого наследия.
Батюшков, очень привлекателен, как фигура культурная, как сознательный деятель культуры. Он прекрасно понимал, что то, что он пишет, влияет на состояние культуры.
Выработка литературного языка – одна из его заслуг, он очень многое сделал в этом направлении. Он многие вещи сумел выразить по-русски, что чрезвычайно важно, потому что языком культуры конца 18-го начала 19-го веков был французский. И когда представители дворянского общества заводили разговор о культуре, о философии, о политике и даже о любви, они автоматически переходили на французский язык, потому что проще было сказать – готовые формы, готовая лексика. Батюшков стремился сказать это по-русски. И результаты очень значимые.
Да, Пушкин не всегда хвалил Батюшкова. Но Пушкин судил о Батюшкове с позиций своего времени, а любой литератор – это величина растущая. Лермонтов 1830-х годов и Лермонтов 1930-х годов – это разные величины. За сто лет Лермонтов вошёл в сознание публики, «вырос». Книга становится больше и толще с каждым её прочтением. Это касается и Пушкина. Это касается и Батюшкова. И отношение к Батюшкову у Пушкина изменялось. Пушкин, когда он делает пометки на полях «Опытов в стихах и прозе» Батюшкова, находясь в Михайловском, смотрит с литературно-редакторской точки зрения – это особая точка зрения. То что Пушкин написал там на полях – не предназначалось для печати. Это мы теперь публикуем всё…
Существует нормальный человеческий принцип – чужие письма читать нельзя, но письма писателей публикуются, и мы читаем чужие письма в собраниях сочинений. То же самое и пометки на полях – Пушкин их делал для себя, это следы его размышлений. Я не думаю, что там со всем можно согласиться, и сам Пушкин, наверное, по прошествии времени не со всем соглашался.
Часто говорят о Батюшкове – предтече Пушкина. Но он повлиял и на многих других писателей. Например, в записной книжке Батюшкова озаглавленной «Чужое мое сокровище» (тоже, между прочим, не предназначавшейся к публикации), есть воспоминания о том, как он общался с генералом Раевским, и они в некоторых местах удивительно напоминают страницы «Войны и мира»…
4. Тенденции и традиции
- Кого мы готовим в университете сейчас – сказать трудно. Тут есть определённого рода конфликты между нашими представлениями и какими-то тенденциями и установками. Например, преподавательское сообщество не очень согласно с тем, что мы являемся «сферой услуг». Мы, преподаватели, пытаемся сохранить традиции, которые существовали до этих тенденций. Традиции, например, глубокого знания своего предмета. Это очень важно, потому что есть тенденции совершенно противоположного характера – мол, чего предмет знать, вот интернет, там найди справку и всё…
Или ещё тенденция (дай Бог, чтобы не получилось её внедрить) – предметов в школе – физики, химии и т. д. – не будет, а будут темы, в процессе изучения которых, сотрудничают разные преподаватели. Допустим, тема – Великая Отечественная война. Историки говорят о ней со своей точки зрения, математики со своей (там ведь что-то считали), преподаватели пения – со своей (песни ведь пели) и т. д. Это рассматривается всерьёз. Мне кажется, что такие вещи пытаются реализовать люди плохо понимающие, что такое образование. Чтобы человек получил знания, нужно провести его от элементарных понятий к более сложным, в рамках одного предмета…
А вот ещё тенденция – засилье бумаг (всевозможных отчётов). Это что-то невообразимое! Такого никогда не было, это такой громадный поток, который создает фикцию, а реальное дело отодвигает на задний план. Есть «бумага» – значит, что-то есть, а нет «бумаги» – значит, нет. Но практика жизненная показывает совсем другое – можно написать много бумаг, которые что-то показывают, но в реальности этого нет…
Ещё одна, не очень хорошая, мягко говоря, тенденция: слабая подготовленность абитуриентов и студентов. И нам приходится компенсировать то, чего не дала школа да ещё дать новые знания. А срок обучения при этом сокращают с пяти лет до четырёх, сокращены две школьные практики…
Так вот – тенденций, которые нас не удовлетворяют, много, а мы всё-таки пытаемся сохранить облик нашей дисциплины, которую считаем очень важной в культурном отношении. Литература, литературоведение, филология – они в значительной степени определяют лицо культуры.
5. О школьной программе
- Абсолютно точно, что пересмотр школьной программы нужен. Нужно очень хорошо подумать о том, в каком времени мы живём, что это время диктует, согласны ли мы с тем, что оно диктует, в чём не согласны. Нужно понять, кем являются современные молодые люди, как они выглядят (я имею ввиду духовный облик)… И считаясь со всем этим – сделать программу. Но программу, не подлаживающуюся под мнение публики. Не очень модно сейчас цитировать Ленина, но процитирую. Когда его спросили: «Как вы относитесь к Демьяну Бедному?» - он сказал: «Идёт за публикой, а надо бы немного впереди». Мне кажется, это касается и средств массовой информации, образования, культуры – не в поддавки играть, а идти немного впереди. Это касается и школьной программы. Её нужно пересмотреть и определить в чём мы должны идти немного впереди.
Конечно, в школьной программе должны остаться какие-то базовые вещи. В каждой национальной культуре есть непреходящие ценности, без которых эта культура перестаёт существовать. Без Толстого русская культура не будет русской культурой, без Пушкина она не будет русской культурой… Это то, что обязательно должно остаться в программе. Другое дело – в какой мере? С «Войной и миром» современным молодым людям трудно справиться даже в силу объёма. Они не привыкли читать такие толстые книги. Значит, здесь нужно как-то очень умно подойти, чтобы всё-таки познакомить школьников с «Войной и миром», учитывая их возможности. Как это сделать это уже другой вопрос, над этим нужно работать.
Очень важна личность учителя. У хорошего учителя и «Войну и мир» читают.
6. Человек читающий
- Читающий человек – это особое культурное измерение. Чтение процесс непростой, это иллюзия, что человек выучил буквы и умеет читать. Это навык, который формируется годами. Говорят, что самые образованные те, кто в детстве много читал. Не исключено, потому что вместе с книгой, с чтением, приходит колоссальное количество знаний. И школа должна постепенно, по крохам выработать в человеке навык и привычку к чтению.
Наверное, раньше больше читали. Этому много причин. Ну, куда деваться – телевидение, ну куда деваться – интернет. Это ведь занимает и время, и духовные силы… Сам я читаю много, но меньше, чем когда-то… Я пишу какую-то статью – начитываю материал по этой теме. Прислали сборник на рецензирование – сижу, читаю сборник. То есть – читаю я много, а вот художественную литературу по своему желанию – меньше, чем раньше.
В университет, зачастую, приходят нечитающие студенты. Может, они так и не станут сознательными читателями за время учёбы в университете. Но, по крайней мере, мы пытаемся через их сознание пропустить как можно больше текстов. По крайней мере, значимость чтения они должны понять.
Что касается «любимого писателя» – я избегаю ответа на этот вопрос. Я не могу выделить одного. В разные периоды жизни больше хочется читать разных писателей. Но, прежде всего, – классиков.
Классика и есть, собственно, литература. И перечитывая классику я нахожу, что она очень современна… Мой брат, живущий в Белоруссии – не филолог, у него нет высшего образования… Этим летом он мне говорит: «Я недавно взял «Ревизора» в руки и не мог оторваться. Хохотал, удивлялся. Как здорово! И написано будто про сегодняшний день!» Вот это признак классики – она всегда современна.
7. Вологодская школа и не только
- В 1971-м году я приехал в Вологду. Приехал из Ленинграда с его филологической школой, культурой. И, не скрою, о Вологде и вологодских писателях мало что знал. Но про «Привычное дело» Белова я слышал. В Ленинградском университете преподаватели нам о нём говорили. И я его читал. Хотя, наверное, тогда прочитал поверхностно – потрясающего воздействия не было, это произошло чуть позднее, когда я перечитал повесть.
О Рубцове вообще не слышал. В Вологде, я познакомился с художниками, а они Рубцова весьма почитали. «Это вологодский Есенин!» - говорили. Я немножко скептически к этому относился. Современные авторы меня не очень интересовали.
А потом когда начал уже здесь жить, работать, конечно, узнал не только Белова и Рубцова. И обнаружил, что литература Вологодчины весьма разнообразна и интересна.
Что касается «вологодской школы», то она очень разная. Я согласен с литературным критиком Всеволодом Сургановым в том, что «вологодская школа» не вполне территориальное понятие, в «вологодскую школу» он зачисляет и Астафьева, и Носова, и Распутина… Он говорит о том, что в творчестве вологодских писателей того периода (60-е годы) наиболее ярко наметились тенденции, которые проявлялись и у других литераторов, и вот комплекс этих тенденций называют «вологодской школой».
Самый сильный представитель этой школы – Василий Белов. Его «Привычное дело» - безусловная классика русской литературы. В самую взыскательную антологию русского рассказа обязательно вошёл бы какой-то из рассказов Белов.
И сегодня есть писатели, продолжающие традиции «вологодской школы», но фигуры равной Белову мы пока не видим. Авторы есть интересные, есть интересные тенденции. Белова нет. Подождём.
Но в Вологде и вологодском крае есть писатели, не относящиеся к «вологодской школе», и при этом – писатели огромной величины, о которых мы узнали, по большому счёту, относительно недавно. Например, ну кто такой был Клюев в то время, когда я учился в университете?.. Разве что в отрицательном контексте могли о нём упомянуть. А ведь он один крупнейших поэтов 20-го века. А Шаламов? Впервые я случайно услышал о нём по радио «Голос Америки», у нас, в СССР, его «не было»… Я думаю, что не такого масштаба, но интересные писатели и ещё есть, были, которых мы не знаем или которые не очень известны. Этот пласт надо поднимать.
Плохо, что нет в Вологде литературного издания, журнала. «Лад вологодский» - это всё-таки не литературно-художественный журнал, об этом говорит и сам его редактор Андрей Сальников. А нужен бы именно, исключительно литературный журнал, потому что в Вологде, не смотря ни на что, интерес к литературе есть и пишущих много (другое дело как пишущих). Но, к сожалению, даже на местном уровне литературный процесс расколот, и этот раскол надо бы преодолевать, хотя очень уж непримиримые позиции занимают представители разных лагерей. Но ведь литература, в первую очередь, инструмент взаимопонимания – я не очень принимаю то, что ты пишешь, но я понимаю, то, что ты хочешь сказать. Это должно быть.
И особенно нужна литературная критика. Создаются интересные произведения, а критики нет. А ведь это обязательное триединство для нормального литературного процесса: писатель-читатель-критик. Но нужна настоящая литературная критика, не погромы в стиле «сам дурак», а анализ, обсуждение, стремлением понять…
8. О литературном краеведении
С Беловым и особенно с Рубцовым есть опасность – много «болтологии». Масса слов, за которыми мало сути. Огромное количество самодеятельных литературоведов, которые выступают с «докладами», дублирующими друг друга. Эти бы усилия обратить на других писателей, на окружение Белова и Рубцова, на «литературное краеведение», здесь могут быть очень интересные открытия. И пусть прозаики и поэты, которых мы пока не знаем или знаем мало, конечно, уступают по масштабам Белову или Рубцову – их надо знать, помнить, они и создавали ту среду, в которой выросла «вологодская школа».
Я и сам прикоснулся к «литературному краеведению». Покопавшись в старых газетах – «Вологодские губернские ведомости», «Вологодские епархиальные ведомости», «Эхо» и в других, я увидел там массу литературных материалов. Там есть примечательные фигуры, которыми стоит заниматься. Например, я открыл для себя и рассказал другим о поэте Дорогине, он жил в конце 19-го века в селе Кубенском, погиб молодым. Дорогин – не состоявшийся поэт, но то, что он писал стихи, тяготел к культуре, пытался сам её создавать – это ведь важно.
Или, например, поэт Белозёров, который публиковался в Вологодских изданиях в начале 20-го века наряду с Ганиным. Я не знаю, кто такой Белозёров, то ли это кто-то скрывался под псевдонимом, то ли реальное лицо…
Ещё пример: я опубликовал несколько произведений поэта Вересова (конец 19-го - начало 20-го века). А Леонид Вересов, писатель-краевед из Череповца, заинтересовался однофамильцем, нашёл данные о нём, портрет… Вот так бы и надо работать всем нашим краеведам! И тогда их ждут интереснейшие литературные находки.
9. Заветное желание
- У меня есть желание, но оно никак не исполняется, чтобы издавалась серия – «Вологодская библиотека», чтобы томик за томиком в типовом оформлении: Батюшков, Иваницкий, Клюев…
Как знать, может и сбудется это желание Сергея Юрьевича… Должно бы сбыться…