****************************************************************************** Друзья! Очень хочется знать ваше мнение. Не поленитесь, напишите. Жду вашу критику, замечания, дополнения возможно и возникшие вопросы. (Хотя главная моя цель донести ДО ВНУКОВ информацию о наших предках, ну, и немного о себе) *******************************************************************************
Говори мне мама, говори!
Жизнь свою рассказывай подробней,
Всю судьбу сначала повтори,
Не спеши, я сяду поудобней!
Что и как, кто был кому родня,
Всё меня, поверь, интересует!
Нам не хватит для беседы дня,
Ну и что ж, нас это не волнует!
Корни родословной глубоки,
Я мечтаю знать о них побольше,
Времена те были далеки,
Хочется, чтоб помнили их дольше!
Твой рассказ подробно запишу,
Ничего я, вроде, не забыла,
От волненья чувств своих дрожу:
Как же много в жизни всего было!
Связь времён легла на мой листок,
Стало ближе прошлое мгновенно!
Всех эмоций не сдержать поток,
И не нужно это совершенно!
Помнить всё и знать родной свой род
Я считаю, что обязан каждый
Может, это приведёт народ
В век неравнодушия однажды!
*******************************************************************************
« 1 сентября 1961 года – в первый класс »
Странно, но о первом дне в школе, к сожалению, в моей памяти осталось очень мало подробностей. Провожали меня бабушка, или мама, я вспомнить не могу. Стоит только сожалеть, что это событие не попало на фотоплёнку и что фотолюбительство тогда было ещё не очень распространённым увлечением. К тому же и не очень дешёвым. Наверняка я был с красивым букетом, потому что цветы в нашем саду не переводились.
Вспоминая, я даже предположил, что в первый класс вполне мог отправиться с сестрой, Любой, которая закончила семь и в 1961 году шла уже в восьмой.
После построения, после торжественной части, мы за учительницей, как утята за мамой уткой, засеменили к двери, за которой нам предстояло провести как минимум четыре учебных года начального образования.
Почему - то в момент, когда мы пересекали порог класса, очень чётко запомнилось состояние какой - то незащищённости, неуютности, или, скорее, попадания не « в свою тарелку». Возникало тревожное чувство окончания беззаботной вольной жизни и вступления в новую, неизвестную, с обязанностями, порядками и дисциплиной. Войдя в класс, мы, как стадо баранов, остановившееся перед опасностью, сгрудились в ожидании развязки. Чтобы разрядить обстановку, Валентина Ивановна, так звали учительницу, как мы впоследствии узнали, начала по-быстрому распределять нас по партам.
Всё это время, начиная с построения на улице, рука об руку мы крепко держались парой с Лукиной Мариной, моей подружкой с самого раннего детства. А так как Лукины жили во второй половине нашего дома, можно сказать, через стенку, она была ещё и соседкой. Вот так, держась за руки, мы и предстали перед учительницей, когда подошла наша очередь на получение персональной парты. В этот момент, как обычно бывает по закону подлости, мальчику, отправленному на очередную парту, не хватило пары. Не предполагая катастрофических последствий, Валентина Ивановна с лёгкостью оторвала мою напарницу и отправила её на пустое место к незнакомому парню. В следующий момент разразилась гроза. И пока нас не посадили вместе за одну парту, слёзы у моей соседки текли рекой. Вот с такого трагикомического сюжета началась наша школьная жизнь.
По- поводу «партийности» ничего выдающегося рассказать не могу. Звёздочку с изуродованным Володей Ульяновым я, конечно, как и все малыши, носил. Но «музеями Ленина», «Красными площадями» и «Мавзолеями» похвастаться не могу. Приобщали нас к «политике» в родной школе, далеко не удаляясь от нашего Головино. Не знаю, странно это или нет, но то, как после уроков учительница читала нам интересные книги, запомнилось на всю жизнь. А вот как вешали звёздочку или повязывали красный галстук,- хоть убейте, не помню. Пионерский значок, который красуется на фотографии выше, я, к сожалению, не носил. Он явно получился посимпатичнее октябрятского. Но в наше время таких не выпускали. Не знаю почему, но галстук быстро надоел, и носил я его чаще во внутреннем кармане, чем на шее.
А если немного забежать вперёд, хочу рассказать и о ВЛКСМ. В седьмом классе (когда все созревают к очередной ступеньке на лесенке, ведущей в ряды КПСС), наш завуч (Яговкин В.В.), дававший всем налево и направо рекомендации, мне лично отказал, причислив меня в ряды закоренелых хулиганов.
Понятно, что на коленках ползать и выпрашивать я не собирался. Быстро успокоившись и забыв свой порыв, из пионерского возраста я вырос, и автоматически влился в ряды «беспартийных». Впоследствии, когда одноклассники после уроков с недовольными физиономиями отправлялись в актовый зал на собрание, я же с огромной радостью бежал домой, хватал этюдник и отправлялся на природу заниматься своим любимым делом.
*******************************************************************************
« Месяц в больнице. Успехи самообразования. »
Сравнивая нас с современными школьниками, приходится только удивляться их подготовленности. В наше время, приходя в первый класс, практически никто не знал ни буквы, ни цифры, и что уж там говорить о чтении. Сейчас я задумываюсь о своей дошкольной подготовке и предполагаю, что виною всему сестра - семиклассница. Её желание побыть в шкуре учительницы и привело меня за один стол с ней, к тетрадкам и книжкам. Впоследствии, уже на школьных занятиях, особенно в начале, благодаря домашней подготовке, проблем у меня практически не было.
Когда в классе начались первые уроки чтения, и Валентина Ивановна писала на доске «Мама мыла раму», я уже почитывал сказки и рассказы. Именно в этот важный для школьников период меня угораздило на месяц загреметь в больницу с воспалением лёгких.
Помню, в первые дни обстановка больничная была для меня не лучше тюремной, да ещё и самочувствие не способствовало позитивному восприятию окружающего. Но когда отлегло, я сразу запросил, можно сказать, развлечений. И вскоре на тумбочке появилась большая стопка книг. По несколько раз перечитал я принесённые мне книжки, пока не закончился срок моего заключения. Даже сейчас не забывается, как здорово скрашивали они моё пребывание там, как далеко улетал я в мыслях с героями рассказов и сказок.
(Маленькое отступление. Конечно, не только книги были в посылочках из дома. Баловали и апельсинчиками, и яблочками. Но вспомнилось, что постоянно приносили мне консервированный компот из слив. До чего же вкусным казался тот компот. На всю жизнь запомнил его. Думаю, просто контраст был большой между нашей простой домашней пищей и всякими там магазинными штучками. Потом, по прошествии многих лет, мама, вспоминая этот период, рассказывала- Приходит она как - то в больницу, а врачиха - к ней, с жалобой: «Ваш сын, мамочка, от чёрной икры отказывается!». По- моему, она даже уточнила, что: «выплёвывал я её, после того, как попробовал». Надежда Николаевна не знала, что и ответить. Сам я почему-то не запомнил,- чёрт её знает, почему мне икра эта не понравилась. Скорее всего, непривычная была для нас такая еда, вот и всё объяснение)
Месяц прошёл. Слава Богу, я выздоровел. И в первый же день прихода в класс мне пришлось доказывать, что в больнице, стараясь не отстать от остальных, я не бездельничал. После нескольких слабых попыток моих одноклассников, недовольная их чтением по слогам, Валентина Ивановна решила проверить и меня. Помню, подняв меня, а мы тогда отвечали не у доски, учительница сказала: «А теперь послушаем Гаврикова Николая, давно мы его не видели». Стоя у парты, я более-менее бегло начал читать указанный мне текст. А когда я закончил своё выступление, Валентина Ивановна подошла к моей парте и сказала: «Вот с кого берите пример, месяц лежал в больнице, а прочитал на пятёрку».
Заслуга в этом, конечно же, была не моя. Сейчас вспомнилась, возможно, главная причина того, что я начал дошкольную подготовку. В то время, когда я играл в школу с сестрой дома, мои одногодки уже сидели за настоящими партами.
Не единожды я упоминаю о том, что первого сентября 1960 года семи лет - то мне ещё не сравнялось. Именно по этой причине моё первое сентября отодвинулось на год, и по этой же причине, наверно, завидуя ровесникам, я сел за книжки и тетрадки, ещё и подталкиваемый к этому сестрой и родителями.
*******************************************************************************
« Тапочки для Ленина »
Как ни странно, немного эпизодов из школьной жизни запомнилось навсегда. Да и не мудрено. В основном монотонные, однообразные дни. Один случай, который я хочу рассказать, произошёл на уроке.
Учительница, задавая прочитать дома какие -нибудь тексты, иногда предлагала пересказать прочитанное своими словами. В этот раз в рассказе, который нам был задан на дом, мы узнали о ссылке Владимира Ильича Ленина в далёкое сибирское село Шушенское. Автор писал, что все посылки, присылаемые ссыльным, тщательно проверялись. И, конечно , запрещённая литература, газеты и письма нежелательного содержания, изымались. Революционеры придумывали различные ухищрения, вплоть до писем, написанных молоком между строчек, в каких -нибудь безобидных книжках.
Для более важных текстов друзья Ленина придумали очень хитроумный тайник. Периодически ссыльным в холодный край присылали тёплые вещи и обувь. Ни один из охранников не мог додуматься, что в валенках из посылок не простая, а двойная подошва с тайником. Вот таким образом и пересылали наиболее ценные документы. Рассказать о прочитанном в этот раз Валентина Ивановна предложила нашей соседке Нине Иогансон, с парты, которая стояла перед нами. Запинаясь после каждого слова, Нина стала мучительно вспоминать то, что, скорее всего, и не читала. Она ловила подсказки со всех сторон. Ребята не могли равнодушно смотреть на это и шептали, стараясь выручить одноклассницу. Мне со стороны показалось всё это каким - то смешным спектаклем. Ведь учительница понимала, что Нина к уроку не готовилась, и с улыбкой наблюдала за происходящим. Ну, а когда дело дошло до валенок с двойной подошвой, наша одноклассница замолчала совсем. Валентина Ивановна стала подталкивать Нину вопросом, спрашивая, в каком же тайнике доставляли запрещённую корреспонденцию. Вот тогда - то я и решил пошутить. И когда с нетерпением ещё раз прозвучал вопрос «В чём же всё - таки пересылали?». Я шёпотом подсказал стоящей впереди Нине, загородившей меня от учительницы «В тапочках!». В следующий момент все покатились от смеха. Ведь моя подсказка была озвучена и даже Валентина Ивановна не смогла удержаться от смеха.
Одноклассница Марина Лукина 22 марта 2014 года, спустя столько лет, вспоминая этот случай, говорила, что Нина тогда сильно обиделась на мою дурацкую шутку.
*******************************************************************************
« Изостудия в Михалково »
В 1964 году пионерский лагерь в Михалково, скорее всего, «приказал долго жить». Мне тогда было уже почти одиннадцать. Предполагаю, что тогда в одном из помещений фабричного клуба или помещении, оставшимся от пионерского лагеря, появилась изостудия. Хотя, вполне может быть, что она существовала и раньше.
Территория Михалково с фабрикой, парком и клубом была ближайшим к Головино оазисом цивилизации. Много ребят со всей округи с удовольствием занимались в разных кружках при фабричном клубе.
Первым из наших протаптывал туда дорожку Саша Лукин. Он «пробовал себя» и в изостудии, и в музыкальном кружке. За ним в рисовальный пошёл Витя Видякин, а вскоре, наверно по его примеру, и я. Думаю, подтолкнула к этому одна картинка, нарисованная Видякиным, увиденная мной. Скорее всего, именно тогда, когда я увидел его осенний пейзаж с берёзами, появилось желание заниматься в изостудии. Потом было смешно вспоминать жёлтые листики на его берёзах, натыканные густой, еле увлажнённой акварелью. За нами в изостудию записался и Валера Дудаев, с которым мы вдвоём задержались там до самого её закрытия.
Первым нашим учителем был Воронцов Дмитрий Андреевич, совмещающий работу в студии с преподавательской деятельностью в художественном училище Памяти 1905 года.
Считаю, что нам сильно повезло в том, что, изучая азы рисования, мы могли брать пример со взрослых ребят, сидящих за соседними мольбертами, которых Воронцов, (видимо, занимаясь репетиторством) , готовил к поступлению в училище.
Тогда в студии была мода - иметь медицинский скальпель для заточки карандашей. Эта процедура была почти ритуалом. Старшие ребята обрабатывали карандаш так долго и тщательно, будто бы он не простая деревяшка, а как минимум деталь космического спутника. Ещё тогда самыми престижными были дефицитные, импортные ластики и не дешёвые наборы качественной акварели «Ленинград», стоившие тогда ДВА рубля ДВАДЦАТЬ копеек. Те малыши, у которых родители могли позволить себе такие покупки, конечно, были на седьмом небе от счастья.
Ранним утром в выходные дни, несмотря на сильные морозы, всей большой компанией, вместе с Дмитрием Андреевичем, мы выходили на этюды.
Обычно мы всей нашей большой компанией очень далеко от Михалково не удаляясь. Живописные места были и на Михалковской улице, и на Вокзальной, и на Соболевском проезде.
Тогда, с папками подмышкой и карандашами в кармане, ещё не имея своих этюдников, мы, по заданию преподавателя, занимались набросками. Дмитрий Андреевич частенько выручал нас бумагой. Но очень жаль, что не осталось ни одного наброска с тех времён, и я не могу показать, на каких листках оставляли мы свои «шедевры». Буквально десятками белых чистых листочков снабжал нас учитель. Но такими чистыми они были только с одной стороны. А с другой - были прекраснейшие рисунки наших старших ребят, которые по сравнению с нами уже имели очень хорошую подготовку. И те рисунки, (на обратной стороне которых мы пробовали свои силы), я уверен, могли поспорить с лучшими работами студентов художественных училищ. Мы тогда восхищались ими, но всё же портили обратную сторону своими каракулями. Жаль, но ведь учитель давал нам их как ненужные бумажки. Вот мы и портили.
Но считаю, что неоценимая польза была ещё и от того, что наша детская память впитывала то, что можно передать только личным примером. Во время тех вылазок мы имели возможность наблюдать, как писали с натуры акварелью и маслом старшие ребята и сам преподаватель Воронцов. Тогда впервые мы увидели, как масляная краска, загустевшая на морозе, причудливо и аппетитно ложится на холст, напоминая бутербродное масло. Как она играет под зимним солнцем всеми цветами радуги, перекликаясь с искрящимся снегом и блестящими, как алмазы, сосульками.
(Тут я размещаю одни из первых акварельные этюды с натуры, написанные мной в одиннадцать лет, - именно тогда, когда я делал самые первые шаги, изучая изобразительную грамоту в изостудии. Возможно, ребята, которые начинали заниматься лет с шести- семи, выдавали работы и посильней. Но так уж вышло. Я начал с одиннадцати).
Занятия наши в рабочие дни обычно начинались во второй половине дня, так как ребята приходили в изостудию после школьных уроков, да и преподаватель с утра тоже был занят в училище. Когда мы садились за мольберты, на улице в зимний вечер уже смеркалось, или даже совсем бывало темно.
На улице трещал мороз, а в студии было тепло и уютно. Мы просто не замечали, как пролетало время, и ужасно расстраивались, что пора уходить домой. А сигналом к этому бывал приход моего отца с овчаркой Примой на поводке.
Он почти всегда встречал нас, потому что дорога до дома была не близкой и, видимо, по мнению родителей, не совсем безопасной. Но по причине крайней самостоятельности я, конечно, был недоволен его такой излишней заботой, и постоянно высказывал протесты по этому поводу. Но где- то в глубине души у меня шевелилась гордость по поводу того, что меня встречают с такой серьёзной и красивой собакой. Тем более, все пацаны в этот момент вскакивали со своих мест и просили разрешения хоть немножко пообщаться с нашей красавицей.
Валера Дудаев вспоминал эпизод, почему-то забытый мной, когда по дороге домой на сильном морозе я отморозил щёку, а отец оттирал её снегом. Вполне вероятно, что в школе занятия в такие морозы отменяли, но изостудия - это было святое.
*******************************************************************************
« Отличник с синяками »
В начальной школе я подружился с одним из своих одноклассников. Это был Федотов Саша. Их дом стоял в середине посёлка, недалеко от колонки. Его мама была учительницей в нашей школе. И ещё я запомнил, что он сильно увлекался всем военным. Оружием, оловянными солдатиками, и прочей такой амуницией. Да и сам он сильно напоминал подтянутого, стоящего по стойке смирно, солдатика. Даже школьная форма у него была старого образца, как военная гимнастёрка, подпоясанная ремнём, с большой блестящей пряжкой. Иногда, в свободное от уроков время, Сашка приглашал меня к ним во двор покататься с горки, которую, видимо, его родители, сооружали из снега и старательно заливали водой. Катались с горы мы в основном на ногах, но конечно, если удержишь равновесие. Ну, а если не удержишь, то доезжаешь до финиша на пятой точке. То, о чём я хочу рассказать, началось как раз на этой горке.
В очередной раз, весело носились мы на перегонки, как заводные, вокруг горки, стараясь, чтобы товарищ не обогнал, и не помчался вниз не в свою очередь. Закончилась эта карусель тем, что Сашка, спускавшийся за мной, сумел разогнаться так сильно, что в конце ледяной дорожки упал, догоняя меня, и в следующий момент я уже летел через него, как подкошенный. Приземление моё было, мягко выражаясь, не очень удачным. После этого приземления под глазом у меня светился огромнейший синяк.
На следующий день в школе пришлось долго объяснять учительнице, где и каким образом я приобрёл такое украшение. Выслушала она меня с подозрением, но одному из отличников класса, конечно, поверила и успокоилась.
Но этим не закончилось, было и продолжение. Прошла неделя или две, от синяка остались только воспоминания. К этому времени, благодаря отцовским стараниям, в моём распоряжении уже имелся персональный скальпель, под лезвием которого карандаши превращались в подобие острого шила.
Ничего не предвещало беды. Я , как всегда в свободное время , рисовал. Сестра занималась своими делами, не обращая внимания на меня. Когда в очередной раз карандаши затупились, я отправился на кухню. Обычно точил я их над тазиком, который стоял на табуретке под умывальником.
Сто раз было всё нормально, а вот на сто первый вместо карандаша острое лезвие черкануло мне по пальцу, и кровь, сначала медленно, а потом всё сильней, заструилась на пол. Откуда появилась сестра, не знаю, видимо, проходя мимо, она случайно увидела мой окровавленный палец. Для меня же это было так. Из - за плеча, над моим ухом, раздался её ужасный вопль, от которого, в прямом смысле, у меня зазвенело в ушах, голова закружилась, а в глазах стало понемногу темнеть. Наверно, уже теряя сознание, на вялых ногах, я, не понятно зачем, побрёл в дальнюю комнату. Даже сейчас мне кажется, что всё происходящее тогда запомнилось практически до последнего момента. Отключаясь, я начал падать через всю комнату, в сторону тумбочки со столетниками, которая стояла в проёме между двумя окнами.
Придя в себя и посмотрев в зеркало, я увидел привычную картинку двухнедельной давности. Единственное отличие было в том, что ещё более живописный синяк украшал не левый, а уже правый глаз. На этот раз Валентина Ивановна даже не стала спрашивать: «Что случилось?», увидев одного из лучших учеников класса опять с фингалом, да ещё и забинтованной рукой. Видимо, предположив самое худшее, она просто сказала, чтобы я завтра в школу без родителей не приходил.
*******************************************************************************
« Наш наставник -
Волк Владимир Алексеевич »
В то время, когда я начал ходить в изостудию, в школе я учился в четвёртом классе. В классе я был одним из отличников, и, видимо, поэтому, наша учительница Валентина Ивановна Волкова поддерживала меня, отпуская на занятия в изостудию с уроков труда, пения, рисования.
А началось это после одного урока, на котором Валентина Ивановна, в меру своих художественных способностей, старалась научить нас рисовать яблоко. Изобразив мелом на доске более - менее правильный кружок и разделив его пополам, она объясняла нам, что одна освещённая половинка яблока должна быть светлой, и закрашивать её надо жёлтой акварелью. А другую, которая в тени, соответственно тёмную, красить зелёной краской. Ну, а в финале этому красавцу сверху надо было пририсовать какой -нибудь хвостик - «наверно, чтобы не спутали с резиновым мячиком», - подумал я.
К этому времени в изостудии, написав акварелью уже не один натюрморт, в которых присутствовали и яблоки, и груши, и огурцы, и помидоры, я вряд ли стал бы превращать яблоко в жёлто- зелёный мячик. Не согласившись с такой постановкой вопроса, открыв альбом, я начал рисовать, представив одно из тех яблок, которое вырвали из композиции, где оно занимало своё законное место. Конечно же, я начал с плоскости стола, на которую положил тень от румяного, объёмного плода, в конце концов, неплохо получившегося в меру моих одиннадцатилетних способностей. До Сезанна, правда, было далеко, но, когда учительница увидела мою работу, подняв над головой альбом, она сказала : «Ребята, яблоко рисовать надо вот так!».
В это время мой дружок Валера Дудаев учился в классе шестом или седьмом, и, соответственно, урок рисования у него вёл специалист, художник. Впоследствии я узнал, что преподаватель - Волк Владимир Алексеевич - это племянник директора нашей школы. Шёл 1965 год, Волку, рождённому в 1939 году, тогда было двадцать шесть лет, и, конечно, преподавательской солидности ему не хватало. Потом он жаловался, что ребята на его «не серьёзном» уроке баловались, и не обращали внимания на замечания. Валерка Дудаев тоже не отличался примерным поведением.
Владимир Алексеевич запомнил урок, когда он спросил моего друга, болтающегося по классу, - «Почему он не рисует?». А тема урока была: «Рисунок гипсового орнамента». Валера откровенно ответил: «Что ему это не интересно». Тогда Волк предложил ему нарисовать то, что ему по душе. Тот взял лист бумаги, подошёл к окну и выдал неплохой набросок с натуры. Владимир Алексеевич удивился, но способности хулиганистого парня отметил.
Так в 1965 году началась наша дружба с человеком, которого я всю жизнь считаю учителем, наставником и просто старшим товарищем, другом. Я благодарен судьбе, что она свела нас с тем, кто привил нам любовь к живописи и рисунку, чеканке и гравюре, к старинным иконам и книгам, к старым милым вещам, помнящим и хранящим тепло рук своих хозяев и создателей.
Но, если вернуться немного назад, по воспоминаниям Лукина Саши,- наше знакомство, а скорее, первая встреча,- состоялась чуть раньше. И было это, видимо, перед тем, как наш директор школы - родной дядя художника В.А. Волка,- устроил его к себе «под крылышко» учителем рисования. В тот день наша компания, которая состояла из моего отца, меня, Валеры Дудаева и Лукина Саши, направлялась в очередное небольшое путешествие. Отец часто ходил с нами на прогулки, и, как ни странно, никто из ребят никогда не был против этого. Скорее, наоборот, - пацанам нравился его общительный характер, а также весёлые шутки, и интересные рассказы о войне. Наша дорога проходила через территорию Головинского монастыря, который, видимо, стоял на пути нашей компании в Михалково и к Головинским прудам.
Именно там мы и увидели двух художников, писавших живописные постройки монастыря, доживающего, можно сказать, последние дни. Конечно, нам было любопытно посмотреть на их творения, тем более, ведь все мы уже понемногу приобщились к «братству» художников. Саша запомнил, что наш разговор дошёл до обсуждения применяемых материалов,- красок, кистей и прочего. Художник, который был постарше, (и с которым мы впоследствии подружились на долгие годы), стал жаловаться, что это занятие не из дешёвых. Ведь цена двух - трёх небольших тюбиков сравнима с ценой сытного обеда. И, в итоге, с небольшим раздражением схватив из этюдника самый маленький тюбик, наверно, с каким-нибудь кобальтом, воскликнул: вот эта «говнюшечка» аж сорок восемь копеек стоит! И можно понять. Ведь каждый работающий мужик, имеющий утром в кармане рубль, мог оплатить автобус до работы и обратно, купить пачку сигарет, а в обеденный перерыв на оставшееся пообедать. Вот такие недешёвые тогда были художественные красочки.
В то время шло массовое строительство, и под слом попадали сотни домов в Ховрино, Головино, Аксиньино. В старых домах переселенцы оставляли массу интересных вещичек, которые, по их представлению, вряд ли могли найти место и применение в новых «хрущёвках». Мы с азартом собирали глиняные крынки, горшки и кувшины.
(На рисунок, размещённый выше, попали именно те «горшки черепки», которые в большом количестве были собраны нами в соседних посёлках, уничтожаемых наступающими новостройками. Передний план украшает подсвечник, сделанный руками нашего учителя Волка В.А., и любезно подаренный тогда нам).
Частенько мы использовали их для постановки натюрмортов. Тогда представители наших коллекций неоднократно попадали на наши «полотна». Иногда, но, правда, реже, можно было найти брошенные иконы, оставшиеся от бабушек и отправленные за ненадобностью на чердак.
В те годы, приходя к Владимиру Алексеевичу в гости, (если можно так назвать наши посещения его старого ховринского домика с целью показать наши последние работы и услышать советы, замечания), мы будто попадали в небольшой музей.
Не замечая, как пролетает время, мы разглядывали старые иконы и подсвечники, древние ржавые замки, ключи, и всевозможные кованные изделия. С завистью смотрели на большую коллекцию керамической посуды, на массу интересных книг о художниках и изобразительном искусстве.
Один раз он решил продемонстрировать нам какое - то странное приспособление, глядя на которое, мы просто не могли понять его предназначение. А когда увидели, как Владимир Алексеевич, взяв большое спелое яблоко, вставил его в странную машинку, будто деталь в токарный станок, вообще были в недоумении. Увидев же результат, в финале этой демонстрации, просто пришли в восторг. После того, как было сделано один или два оборота маленькой рукояткой, яблоко, как по щучьему велению, буквально в секунду осталось без своей румяной шкурки. Я точно помню, что глаз просто не успел уловить хитрое движение лезвия, которое срезало кожуру ровной, непрерывной лентой. Нашему удивлению не было конца, потому что в советских хозяйственных магазинах примитивная машинка для закатывания железных крышек при домашнем консервировании, была верхом совершенства и пределом конструкторской мысли. А ведь этой старенькой «яблоко–очищалке», судя по её внешнему виду, вполне можно было отмечать столетний юбилей. (По крайней мере, нам так показалось). И на самом деле было интересно, когда и где придумали эдакое чудо, как оно сохранилось, да ещё исправно работало ?
*******************************************************************************
« Резиновая грелка. 1965 год »
В апреле 1965 года, когда у меня сильно разболелся живот, врачиха, пришедшая по вызову, сказала: «что ничего страшного», и посоветовала поставить грелочку. Вот эта грелка и стала причиной ужасных последствий для меня. Очень странно, что детский дипломированный врач мог отчебучить такое. Когда же температура у меня быстро перевалила за сорок, родители поняли, что шутки закончились.
Прибежавший в поликлинику отец в полном смысле поставил там всех на уши. Впоследствии я узнал, что он, стукнув своим мощным кулаком по столу, сказал: «Вам не жить, если мой сын умрёт!» И думаю, что вряд ли кто засомневался в том, что фронтовик, доведённый до такого состояния, не выполнит своих угроз. Рассказывали, что к нам принеслись сразу несколько машин с перепуганными врачами, которые, конечно сразу поняли, что медлить нельзя.
Очень быстро я попал в больницу, которая находилась на Шмитовском проезде. Помню, когда в приёмной в большом и холодном помещении, пожилая нянечка поливала меня, стоящего в ванне, тёплой водой, я заметил и сильно удивился что ногти мои почему- то синие. Ещё через несколько минут, когда я уже лежал на кровати, ребята успокаивали меня, и со знающим видом инструктировали, что после того, как мне оденут наркозную маску, я должен посчитать до десяти и спокойно уснуть. Не успел я опомниться, как уже лежал на операционном столе. Всё вышло, как предупреждали ребята, но после того, как я в уме отсчитал до десяти и открыл глаза, врачи засуетились, в нос мне ударил какой -то резкий запах, от которого всё вокруг поплыло и растаяло в тумане. Три часа врачи возились с последствиями аппендицита, разорвавшегося и разлившегося после той горячей грелочки.
А после ещё неделю я лежал в отдельной палате, с большим кислородным баллоном у изголовья. Мама находилась в больнице со мной практически неотлучно. Когда я потихоньку начал выкарабкиваться, ей рассказали, что мне до путёвки на кладбище оставалось в тот день часа полтора. Так как после операции всё время я лежал на спине, большое количество ужасно болезненных лекарств кололи мне то в руки, то в ноги. А когда врач разрешил вставать с кровати, буквально после первого шага я упал. Слава богу, что на руки мамы и нянечки, которые подстраховывали, потому что исколотые ноги меня просто не держали.
Прошёл месяц, несколько дней оставалось до первого мая. Многие, с ними и я, настраивались на выписку. Конечно же, всем хотелось отмечать праздник за домашним столом. Как всегда, в печке, которую называли «чудо», бабушка Оля испекла рулеты с маком и клубничным вареньем. Вкусную посылку от бабули передала мне мама, прибавив к ней ещё и праздничную бутылку газированного лимонада. Долго можно рассказывать, почему мама бесконтрольно имела возможность проскакивать ко мне, да ещё и с не проверенной персоналом посылкой. Пирог и газировка сделали своё подлое дело. Такую тяжёлую пищу мой организм не выдержал, живот заболел, температура поднялась и накрылась моя выписка медным тазом. Хотя всё нормализовалось очень быстро, но о выписке на праздник не могло быть и речи.
Сидя на подоконнике в пустой палате, со слезами на глазах, делая в своём блокноте наброски Шелепихинского элеватора, который был аккурат напротив окна, завидуя выписанным пацанам, с которыми подружился за месяц, я считал себя таким несчастным, и даже не задумывался, где был я одной ногой месяц назад, и откуда с таким трудом выбрался.
*******************************************************************************
« В пятый класс в новую школу. – 1965 г. »
Шёл 1965 год. Вовсю заселялись новостройки. Конечно, потребовалась новая школа, и её построили. Белоснежное пятиэтажное здание встало на перекрёстке Смольной улицы и Кронштадтского бульвара. Весной мы распрощались с начальной школой, а заодно и со старой двухэтажкой, в которую ходили несколько лет. С первого до четвёртого класса нас довела одна прекрасная учительница Валентина Ивановна Волкова. Мы так привыкли к ней, и казалось, что прощаемся мы со второй мамой, которая нянчилась с нами последние четыре года.
Настала осень, и в новой школе номер 157 мы встретились и с новыми одноклассниками из новых домов, и с новыми учителями. В эти годы наш класс потихоньку «разваливался». Строились школы и в других микрорайонах. А в связи с этим, наших друзей, с которыми мы учились с первого класса, переводили,- кого на «кирпичный», кого - на улицу Лавочкина, а некоторых- в школу по соседству с улицей Флотской. Это напоминало конвейер. Было ужасно неприятно, но - что делать! Новые дома росли как грибы. Новосёлы всё прибывали и прибывали.
*******************************************************************************
« Этюды с крыши сарая – 1964 - 66 »
Как говорится: «Лучше один раз увидеть, чем..». На самом деле, что тут рассказывать. Единственное, что можно уточнить,- это то, что на моих рисунках в этот период в основном были головинские пейзажи. Писал всё, что было вокруг нашего дома.
Было иногда и исключение. Как- то зашёл к нам в гости наш наставник художник Владимир Алексеевич. На улице был сильный мороз. Ко мне в очередной раз привязалась простуда. В школу я не ходил. Но как только стал чувствовать себя получше, схватился за кисточки. Натюрморты уже надоели, на улицу погода не позволяла, ну, и решил я тогда заняться копированием импрессионистов и Ван Гога. Вот за этим занятием и застал меня художник Волк. Он, конечно, был большим сторонником работы с натуры. Но, увидев ученика с завязанным горлом, Владимир Алексеевич, видимо, решил подбодрить меня. По его мнению копии получились неплохо. Но самое смешное для меня было следующее. Он высказал мнение, что на эти работы вполне могут найтись покупатели, так как есть люди, которые интересуются копиями. Я смеялся от души. А он продолжал убеждать меня, что не шутит, и что я зря отношусь к этому несерьёзно.
Жалко, конечно, что те «шедевры» не сохранились. По крайней мере, сейчас можно было бы сравнить, у кого круче,- у меня или Ван Гога.
Прошло 50 лет. Появилась другая копия Ван Гога. И, как ни странно, Волк был прав. Нашлись заинтересованные люди, и копия была продана. Возможно, и те копии, созданные в шестидесятые годы, могли дождаться своих покупателей. Я ведь вкладывал в них душу, потому что и тогда, и сейчас импрессионисты- мои любимые художники.
*******************************************************************************
« Сашка спортсмен »
Я часто упоминаю соседа, своего дружка Сашку. Понятно, мы же родились в одном доме, потом переселились опять же в одну новую пятиэтажку. И сейчас, в 2020 году, когда я пишу это, мы не теряем связь. В 1965 году моему дружку было уже пятнадцать лет, и, как многие пацаны, он попробовал свои силы и в музыкальном кружке, и в изостудии, и в спортивных секциях.
В этом возрасте симпатии его остановились на классической борьбе. Соответственно, это занятие требовало усиленной физической подготовки. Вот именно тогда и появились у Саши во дворе гири, гантели, и прочие приспособления для занятий. В этот период он часто обращался к нашему отцу. Михаил Тимофеевич делился опытом общения с чугунными гирями, и даже научил Сашку «жонглировать».
Частенько можно было увидеть, как над глухим забором Лукиных то взлетает, то падает этот тяжёлый снаряд. Именно про это время вспоминали иногда один эпизод. Как- то бабушка Оля отправилась в огород. Ну, это примерно так же, как сейчас протянуть руку и залезть в холодильник. Тогда, если вдруг на кухне понадобилась морковка, или петрушечка, надо было просто прогуляться на грядки. Соседи часто встречались на огородах. Вот и в этот раз не успела бабушка ступить на стёжку, как услышала приветствие соседки тёти Вари, которая, наверно, сильно обрадовалась появлению собеседницы. Тётя Варя была женой Лукина Петра Васильевича, дяди моего дружка Сашки. Она всегда дружила и с бабушкой, и с моей мамой, можно даже упомянуть, что те хорошие, добрососедские отношения сохранялись долгие годы и после переселения в новый дом.
Не прошло и пяти минут, не успели соседки обменяться последними головинскими новостями, как вдруг лицо тёти Вари резко изменилось. Глаза её округлились, она крестила себя, и что- то быстро шептала. Бабушка оглянулась, и уже вдвоём они наблюдали завораживаюшую картину. Над глухим забором наших соседей сначала вправо, а потом влево, не вооружённые крылышками или пропеллером, медленно по воздуху проплывали обыкновенные коричневые ботинки. Только потом, через некоторое время, выяснилось, что никакая чертовщина тут не причём. Виновником этого волшебства был мой дружок. Оказалось, что Михаил Тимофеевич учил Сашу не только обращаться с гирями, но и ходьбе на руках. Саня быстро научился, и впоследствии соседи, выходившие на огороды, частенько видели, но уже не удивлялись по поводу летающей обуви над забором Лукиных.
Выше я разместил фотографию примерно того периода, когда Михаил Тимофеевич выступал в роле тренера – любителя для нашего соседа. Но не могу не рассказать о некоторых событиях, о которых напомнил именно этот снимок. По- моему, отец в это время ещё работал на Братцевской птицефабрике. Я уже упоминал, что там он занимался установкой сложной автоматизированной линии, закупленной в США. Возможно, поэтому ему предложили пройти обучение на курсах механиков по ремонту счётно-пишущих машин.
Кажется, обучение проходило с отрывом от производства. Отец с большим усердием осваивал новое для него дело, и даже из-за скромного своего деревенского образования частенько обращался к молодым сокурсникам по сложным теоретическим вопросам. Ребята в группе его очень уважали и избрали старостой. Во – первых, он же был там самым старым «учеником». Ему уже стукнуло сорок пять лет, и многие называли его «батя», потому что на самом деле годились ему в сыновья. Во- вторых, возможно, он единственный среди них был фронтовик- орденоносец. А в- третьих, что самое удивительное,- из-за своего упорства к выпускным экзаменам он подошёл одним из самых успевающих студентов!
После обучения на производство он вернулся с дипломом, в котором были только отличные оценки. Но, как ни странно, вместо должности, соответствующей диплому, он получил одни обещания. Не понятно, зачем его посылали на курсы, если, «по убеждению отца», такие «тёплые местечки» занимали блатные, родня, или, по крайней мере, «механики» не той национальности, которая красовалась в паспорте Михаила Тимофеевича. Вот если бы он был Ефимычем или Абрамычем… Было бы другое дело.
Жаль, конечно, что так вышло, но отец был добрым и отзывчивым человеком, и никогда не отказывался помочь машинисткам или бухгалтерам, обращающимся к нему из-за поломок техники. Думаю, «благодарность» их была безгранична. Наверняка уж зарплату в день получки по блату в бухгалтерии ему выдавали первому, без очереди. Я точно знаю, что и на других предприятиях, в которых он работал после птицефабрики, отец всегда безвозмездно помогал на эту тему в меру своих возможностей. И даже рискну предположить, что он сам для себя просто решил отказаться от «войны» за «тёплое местечко». Думаю, войны и нервотрёпки отцу хватило и на фронте.
*******************************************************************************
« Икона на чердаке – 1964 - 66 »
Как говорится: « Дурной пример заразителен ». Вот и мы, глядя на своего наставника, художника В.А. Волка, старались от него не отставать. Я уже писал, что трудно было не заразиться, не попасть под эту эпидемию, взяв в руки старую вещицу, от которой так и шло тепло рук мастера, который вложил в неё свою душу. Я всю свою жизнь с тех пор вспоминал и приводил в пример деревянную расписную ложку, которую и в руки- то приятно взять, и обжечься невозможно. Вот что значит, вещь делалась для человека. Это вам не алюминиевые, которые штамповали для выполнения и перевыполнения плана.
В какой - то момент мне пришло в голову обшарить чердак и в нашем доме, к которому у меня никогда не было никакого интереса. А что там могло быть интересного ? Пыль да хлам. Но покопавшись, на глаза мне попался большой ящик, похожий на чемодан, но со стеклянной крышкой, и закруглённый с одной стороны. И, как ни странно, закиданный, будто замаскированный, разными ненужными вещами.
Протерев пыль, я увидел под стеклом икону размером примерно сантиметров двадцать пять на тридцать.
Остальное же пространство вокруг иконы занимало украшение, похожее на венок из позолоченных дубовых листьев и желудей. А наверху всей этой композиции восседала птичка, от которой, как от солнца, веером расходились золотые лучики. Все детали того венка были вырезаны из дерева, покрыты белой грунтовкой и сусальным золотом. Мне сразу показалось, что из - за этой позолоченной мишуры, самой иконы- то практически и не видно. Вытащив её и поднеся к небольшому чердачному окошку, я разглядел несколько надписей, которые располагались по кругу.
Правда, в центре было самое большое изображение, а над ним два слова:« ВОСКРЕСЕНИЕ ХРИСТОВО ». Потом я разглядел остальное:« РОЖДЕСТВО ПРЕ. Б.ЦЫ », « ВВЕДЕНИЕ ВО ХР. ПРЕ. Б.ЦЫ », « БЛАГОВЕЩЕНИЕ ПРЕ. Б.ЦЫ », « РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО », « БОГОЯВЛЕНИЕ ГОСПОДНЕ », « ПРЕОБРАЖЕНИЕ ГОСПОДНЕ », « ВОЗДВИЖЕНИЕ... », « УСПЕНИЕ ПРЕ. Б.ЦЫ », « СТАГА ТРОИЦА », « СТРЕТИНЬЕ », « ВХОД ГОСПОДНЕ ВО ЕРУСАЛИМ », « ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДНЕ ».
Забрав доску, я навсегда распрощался с тем ящиком, который здорово помог сохранности этой ценной семейной реликвии. С годами я понял, что икона попала на чердак неспроста. Вряд ли приветствовались тогда иконостасы в «Красном углу» дома у человека, который состоял в рядах КПСС. Вот от греха подальше и убрали. Наверно, с войны и до конца жизни отец оставался партийным. Но в конце жизни говорил: « что членских взносов, которые отдал, хватило б на две машины, а что получил он от партии ? Да ни хрена ! ».
А по поводу иконы бабушка рассказала, что досталась она ей от её матушки. Более подробной информации я не запомнил.
*******************************************************************************
« Золотой крестик в иконе – 1964 - 66 »
В те же годы была и ещё одна находка. Найденная где- то икона была похожа на нашу , домашнюю. Правда, похожа она была тем, что находилась в таком же ящичке со стеклянной крышкой, но маленьком, чуть – чуть побольше самой иконы.
Когда я начал освобождать икону из этого плена, в глаза сразу бросилась маленькая красная ниточка, выглядывающая из щёлки между ящиком и иконой. Потянув за неё, я выудил небольшой нательный крестик из жёлтого металла. Впоследствии, я даже провёл примитивную экспертизу, капнув на крестик стопроцентной соляной, а может быть, и серной кислотой. Когда эксперимент показал, что кислота никаким образом на металл не подействовала, я убедился, что крест золотой.
Точно не помню, в каком возрасте я начал носить этот крест, но место на цепочке ему уступил кулончик, который был сделан из старой монеты достоинством в ½ копейки. В 1972 году, в городе Гагра, этот крестик чуть не был продан мной ювелиру, который оценил его в двадцать пять рублей. Слава богу, продавать не понадобилось, и крестик благополучно вернулся со мной обратно в Москву. Ну, а через два месяца, 23 ноября, когда я уходил в армию, мама и бабушка уговорили меня оставить его дома. Наверно, это было не потому, что среди офицеров и солдат почти поголовно коммунисты и комсомольцы, которые меня могли не понять. Скорее всего, оглядываясь на суеверия, они не хотели, чтобы я нёс чужой крест, да ещё в таком небезопасном месте, как армия. В 1975 году, после службы, затерявшиеся следы того крестика меня особо не интересовали. Я понимал, что произошло это не просто так. Пришлось согласиться с родственниками и не начинать войну против их веры в примету, по которой мне грозили плохие последствия за моё легкомыслие.
*******************************************************************************
« Метро - 1964 »
Немного странно, но ещё проживая в деревенском доме, ровно за два года до переселения, мы получили метро, станция которого появилась на расстоянии примерно метров девятьсот от нашего порога. Когда линия ещё только продвигалась по району в сторону Речного вокзала, конечно, было интересно посмотреть на это масштабное строительство. Мне тогда было лет девять- десять, и во время прогулок, попадая в район улицы Адмирала Макарова, или туда, где сейчас проходит Конаковский проезд, мы буквально застывали с открытыми ртами перед огромнейшей глубокой траншеей, аналогов которой мы никогда в своей жизни нигде не встречали. Вот так, в раннем детстве мы воочию увидели, как строится метро, но, конечно, простым, открытым методом. Впоследствии, сравнивая нашу ветку с другими, я всегда думал : «Слава Богу, что наш район минула судьба Измайлова и Фили». Ведь из-за той хрущёвской экономии и нашему Ленинградскому району могла достаться электричка, называемая метро. И нам тогда пришлось бы искать объезды не только Октябрьской железной дороги и канала с водохранилищем, но ещё и такого уродства, которое досталось другим районам. Конечно, мы тогда об этом и не думали. Ведь цивилизация давила на нас со всех сторон. Примерно в те годы относительно недалеко от нас росли кинотеатры Нева, Рассвет, Ленинград. В каждом микрорайоне появлялись телефонные станции. По новым, только что проложенным улицам открывались автобусные маршруты. И очень быстро наша деревенская местность превращалась в город.
Дата открытия нашей станции « Водный стадион » - 31 декабря 1964 года.
*********************************************************************************
« Прима »
Примерно в 1964 году, после того, как наш Джек состарился, заболел, и ушёл в иной мир, отец купил щенка немецкой овчарки. Знаю, что в этом помог сосед дядя Витя, который проживал напротив, через дорогу. У него тоже была овчарка, но восточно-европейская. Здоровый такой был овчар, Рексом звали. А нашу назвали Примой. Хорошая была собака, умная. Легко поддавалась дрессировке и была в меру злой. Скорее, излишне доброй.
*******************************************************************************
« Картофельные грядки. Прима по следу »
Особенно вспоминаются моменты, когда собака подрастала из маленького щенка в неуклюжего подростка. Мне ужасно нравилось с Примой играть в прятки. Это было так весело, что к нам даже бабушка Оля подключалась.
Я всё время просил её подержать собаку за ошейник, потому что у Примы никогда не хватало терпения ждать, когда же я, наконец, спрячусь. Удивительно, но будучи ещё такой маленькой, Прима схватывала на лету и выполняла команды, как взрослая. Уходя прятаться, я оставлял собаку на крылечке, и она послушно сидела, но, видимо, не понимая, когда же ей всё - таки будет разрешено отправляться на поиски, срывалась и очень быстро догоняла меня. Убежать от неё и спрятаться я никогда не успевал.
Вот поэтому и приходилось просить бабушку помогать. Когда она держала Приму на крыльце, я убегал далеко в огород, потом наугад сворачивал со стёжки в картофельные посадки. Пробежав ещё несколько шагов, нырял между грядками и затихал носом вниз, под кустами высокой и жирной картофельной ботвы.
Через несколько секунд на весь посёлок разносился мой крик, смех и визг. Все, кто видел наши игры, всегда удивлялись, что Прима, отпущенная бабушкой, неслась как по рельсам, точно по моему маршруту. Последний же её прыжок был аккурат мне на спину. Он напоминал такое действие, будто бы она втаптывала меня в грядку, сначала высоко поднявшись надо мной на задних лапах, а потом опускала весь свой вес мне на спину, придавив толстенными передними.
И ничего не было удивительного в том, что чувствительный овчаркин нос вёл её по моему следу, без каких -бы то ни было проблем. Да и игра ей нравилась не меньше, чем мне. Выполнив такую важную работу, довольная Прима сопровождала меня к дому, показывая всем своим видом, что «нарушитель границы» задержан. Возможно, она показывала, что найден один из её стаи, потерявшийся в огороде.
*******************************************************************************
« Охота на кур »
Я часто вспоминаю эту собаку, а особенно, как мы с ней охотились на соседских кур.
Начиналось это с того, что я замечал в нашем саду под яблонями кур соседки тёти Груши, нагло разгребающих землю, наверно, в поисках червяков. Почему - то мне это сильно не нравилось, и я тут же направлялся за помощницей.
Держа за ошейник, выводя Приму из сарайчика, в котором она жила вместе с кроликами, я представлял себя проводником служебной собаки, направляющимся на задержание преступников. А она, предчувствуя интересное дело и боясь спугнуть, можно сказать кралась, прижимая уши и приседая к земле, двигаясь чуть ли не ползком.
Выйдя из хоздвора в сад, я показывал рукой направление атаки, и, отпуская ошейник, шёпотом давал команду «взять!». Прима срывалась с места как пуля, сразу выбирая жертву, начинала преследование. Обычно она выбирала одну и гоняла её по саду, пока не настигала под какой -нибудь яблоней. С интересом наблюдая за погоней, в момент поимки я понимал, что совсем не собирался уничтожать тёти Грушиных кур, а только хотел немного попугать и выгнать.
В следующий момент я уже нёсся на помощь несчастной. Поймав, Прима держала курицу в зубах и ещё придавливала лапой к земле. Команду она слушалась и добычу отпускала сразу. Слава богу, курица была жива, правда немного помята и в шоке. Потом я отправлял её в полёт через забор, который её подружки как - то перемахнули и без посторонней помощи. Наверно, от страха, а не от больших лётных способностей. Вот так с Примой мы боролись за неприкосновенность нашей территории.
Иногда мы водили Приму гулять на окраину посёлка, где располагалось поле, которое тянулось до Головинских прудов. За компанию с нами прогуливались и наши соседи дядя Витя с Рексом. Собакам там было раздолье. Да, там было где им поиграть и поноситься в своё удовольствие.
Одна из таких прогулок запомнилась мне на всю жизнь. С тех пор я стал относиться к чужим собакам с опаской и недоверием. Как обычно, между играми с Рексом, Прима подбегала ко мне, ставила на меня лапы и облизывала языком. В тот раз Рексу что - то не понравилось, и он набросился на меня. Мне ужасно повезло, так как вместо моей ноги досталось носовому платку, лежащему в кармане, в который и вцепился соседский пёс.
*******************************************************************************
« Прима и вороны в парке Дружбы »
Самые интересные и содержательные прогулки с собакой, конечно, были в парк Дружбы. Мы уходили обычно надолго, потому что у нашего гулянья всегда получалось несколько этапов, которые сократить как- то не получалось.
Во – первых, для наших молодых и резвых ножек никакие длительные походы совсем и не казались особенно длительными и утомительными. С удовольствием мы обходили и дальние и ближние окрестности.
Во – вторых, Прима никогда не упускала возможность искупаться. Разве можно было, гуляя вокруг прудов, случайно не намочить лапы, или не рвануть вдогонку за уплывающей уткой, имея огромное желание поплавать.
А в- третьих, всё время возникали разнообразные непредвиденные обстоятельства, которые удлиняли наше путешествие.
Как- то, нагулявшись и накупавшись, мимо пруда, который называли «катушка», мы направились домой. Но, когда пруд остался за спиной, Прима , видимо, решила, что удовольствие не помешало бы продлить. Как назло- мне, а ей - на радость, у пруда собралась большущая стая ворон, которая и привлекла всё внимание собаки. Ужасно то, что берег с нашей стороны выглядел так, что его можно было назвать «заливные луга». Но луга эти были покрыты не сочной травой, а жидкой грязью, состоящей из ила и глины. Именно по этой поверхности и гуляли вороны, находя там что - то интересное для себя.
В такой ситуации останавливать Приму было бесполезно. Прижав уши, вытянувшись как торпеда, включив максимальную скорость, она неслась на свою жертву, не обращая внимания ни на препятствия, ни на мои команды. Густая грязь, облепившая лапы, сильно смахивала на копыта. А дробь, которую Прима, гоняющая ворон, выбивала этими копытами, была точной копией лошадиного галопа.
Это было так смешно, но правда, до того момента, пока охотница, изгвазданная в грязи до ушей, не подходила ко мне. Она всем своим видом извинялась и показывала, что иначе при виде этих наглых и хитрых каркуш, поступить просто не могла.
Ну, а перед тем, как отправиться домой, мне приходилось полчаса отмывать в пруду эту «хрюшку», а потом, посадив её на поводок, обходить за километр ворон и грязь, чтобы опять непредвиденные обстоятельства не продлили нашу прогулку.
*******************************************************************************
« В парк Дружбы за грибами »
Как - то осенью мы отправились с Примой на обычную прогулку. Пройдя до конца посёлка за домом Видякиных, мы повернули налево и мимо футбольного стадиона и пруда потопали к полю, которое отделяло наши Головинские посёлки от Ховрино и Аксиньино.
Между полем и парком Дружбы до Аксиньенской церкви, но, возможно, и дальше, тянулась теплотрасса, имеющая вид высокой насыпи, по верху которой проходила тропинка, утоптанная ногами прохожих.
Обычно весной, когда вокруг насыпи ещё лежали сугробы, дорожка, подогретая изнутри, была сухой, а её обочина украшалась зелёными побегами и ранними цветами «Мать и мачехи».
Рядом с насыпью лежали ржавые трубы большого диаметра, видимо, приготовленные когда-то для ремонта теплотрассы. Но мы с Примой облюбовали их для тренировок. И никогда не упускали возможность побалансировать на скользкой трубе. Для собаки это был прекрасный заменитель бума с дрессировочной площадки. Ну, а я- вообще представлял себя на канате под куполом цирка.
Когда мы приблизились к этим трубам, глазам своим не поверили. С каждым шагом мы стали натыкаться на прекрасные шампиньоны, которые небольшими семейками прятались под трубой. Поняв, что такой урожай собирать нам не во что, мы с Примой развернулись и помчались домой. Скорее всего в голове у меня тогда крутилась одна мысль: «как бы кто не опередил, и не оставил нас с носом».
Вернувшись с ведром, собрав вокруг труб все белоголовые шампиньоны, остановиться я уже не мог. А грибы увлекали за собой всё дальше и дальше. В парке Дружбы тогда было немноголюдно, и в такой грибной год там можно было почувствовать себя почти что как в настоящем лесу. Когда я добрался к сильно заросшему карьеру, не заполненному водой, как остальные, (сейчас он располагается практически вплотную к улице Фестивальная и метро Речной вокзал), обалдел оттого, что под каждым кустом красовалась свежайшая свинушка, а иногда попадался и подберёзовик. Не обращая внимания на сырость, мы продирались сквозь заросли, от одного гриба к другому, и даже не заметили, что скоро ведро наше наполнилось до самых краёв.
Вот тогда - то, я, посмотрев на свою мокрую от ушей до хвоста «помощницу», опомнился, и сразу ощутил неподъёмную тяжесть ведра, сырую насквозь одежду, и с ужасом вспомнил дальнюю дорогу до дома, по которой нам предстояло ещё топать и топать.
*******************************************************************************
« Прима в Машкино »
Последняя глава, связанная с Примой, самая печальная. Когда первого декабря 1966 года мы получили ордер на новую квартиру, вопрос переезда собаки в новый дом, наверно, даже и не стоял. Деревенские собаки поголовно все имели персональные будки, и всю свою собачью жизнь проводили на улице, охраняя сады и огороды.
Понимая , что женщины ни в какую не согласятся, отец подыскал для Примы новое место караульной службы. Ну, а самое неприятное, сопровождение её на новое место жительства, выпало на мою долю.
Лукин Анатолий, сын дяди Пети и тёти Вари, согласился нам в этом помочь. В то время он работал водителем большого самосвала ЗИЛ – 130, и, видимо, имел возможность выделить время для перевозки нашей Примы в деревню Машкино, которая находилась за Куркино. Когда же мы вернулись домой, вместо овчарки, Анатолий помог выгрузить из машины полмешка картошки, которой нас отблагодарили за нашу Приму.
Прошёл почти год. В конце лета или отцу, или мне, сейчас уже не вспомню, пришла идея наведаться в Машкино, проведать нашу Приму. Большую часть путешествия мы проделали пешком. А когда мы подошли к калитке нужного дома, просто не поверили своим глазам и ушам. Прима, отрабатывая кормёжку, встретила непрошенных гостей, как положено хорошему сторожу. Сначала облаяв, но потом, услышав наш голос, узнав, она сильно обрадовалась. Скорее всего, Прима решила, что долгая командировка окончена, и хозяева пришли, чтобы забрать её. Пока отец разговаривал с новыми хозяевами нашей овчарки, я находился рядом с ней, а она всем своим видом показывала огромную радость. Уходить не хотелось. Но всё - же мы уже смирились, что Прима живёт у новых хозяев.
Через некоторое время мы узнали, что наш визит не прошёл бесследно. На следующий день Прима оборвала цепь, и ушла искать своих старых хозяев, которые приходили, но почему - то забыли забрать её с собой. Наверно , такие мысли были в её голове.
Ужасно, но дорогу к нам в Головино она не нашла, а обратно в Машкино, возвращаться ей, видимо, не хотелось.
*******************************************************************************
« Инвалидный рынок. Курочка Ряба »
К моменту переселения в новый дом в нашем хозяйстве, скорее всего из живности оставались куры, немного кроликов, и собака Прима. Наступающие новостройки, конечно, подталкивали родителей к вопросу предстоящего обустройства новой квартиры.
Часто вспоминали, что в этом здорово помогла очень своевременная подработка на Братцевской птицефабрике, где в то время работал отец. Она была связана со срочной установкой Американских автоматических линий, которые одновременно обслуживая куриные домушки, могли раздавать корм и воду, собирать яйца, да к тому же ещё и убирать помёт, делая в клетках уборку. За эту работу отцу, видимо, отвалили неплохую премию, которая пригодилась для приобретения новой мебели.
Но в этом ещё помогли и наши домашние курочки, которые дружно несли яйца и вносили свой вклад. Правда, Надежда Николаевна вспоминала это время совсем не позитивно. Потому что, когда скапливалось приличное количество яиц, она, собрав их в большие ведра, несмотря на время года, отправлялась торговать на холодный, (вероятно, в те годы неотапливаемый), Ленинградский рынок, который тогда называли Инвалидный.
(На фотографиях выше- самое близкое место к Ленинградскому рынку, куда в те годы была возможность подъехать на общественном транспорте. Остановка тогда называлась – то ли «протезный завод», то ли «инвалидный рынок». Перейдя шоссе, и пройдя примерно 700 метров, можно было добраться до рынка. Получается, что до открытия метро - сначала надо было добраться от Головино, до троллейбуса на Ленинградке, около - 1200 метров. Далее - около шести километров на транспорте, если не ошибаюсь, - с пересадкой. Ну, и плюс - те 700 метров, о которых я написал выше).
Потом всё время мама обвиняла эту экстремальную торговлю, чуть ли не во всех своих болячках. Можно добавить, - немного с юмором. Хотя и не смешно, но напрашивается фраза, что инвалидность, полученную в старости, мама заработала на Инвалидном рынке.
Вот таким путём происходила подготовка к переселению. Зато, въезжая в новую квартиру, мы распрощались со старыми железными кроватями, изъеденными жучками столами и табуретками, грубыми, похожими на гробы комодами и сервантами. Без сожаления, забыв за калиткой нашу привычную, деревенскую жизнь, и вступая в городскую, мы оставили за спиной дымящую при растопке печку, постоянно коптящие керосинки, колонку с питьевой водой на другом конце посёлка, и все прочие прелести головинской жизни.
(Эти фотографии рынка сделаны почти в то время, когда Надежда Николаевна ездила туда с излишками нашего подсобного хозяйства).
*********************************************************************************
« Новостройки »
« Концерт для строителей »
Дом строился медленно. И мы, можно сказать, привыкли, что практически сразу за нашим забором катался по рельсам башенный кран. А стрела его целыми днями летала над садом, неся- то поддон с кирпичом, то- ёмкость с раствором, или даже- огромную бетонную плиту, чуть ли не чиркая ею по макушкам яблонь.
Так же вскоре перестали замечать растущие над нами стены, которые сначала медленно росли над фундаментом, и даже не были видны из-за забора, а потом незаметно обогнали в росте наши яблони, и стали скрывать небо, восходящее солнце, и нашу красавицу колокольню.
То, что я вспомнил,- происходило весной, а возможно,- и летом 1966 года. Мне тогда было двенадцать с небольшим. Сашке- соседу почти пятнадцать. Иногда, когда его дядька давал послушать пластинки, (так называемые, на рёбрах),- отрывались мы по полной. Тогда в моде был твист. Выдавали мы этот твист под Пресли уж как могли. Но на всю катушку, аж дом ходуном ходил. Сашка сначала занимался в музыкальном кружке, и осваивал азы игры на балалайке.
Если немного забежать вперёд, и вспомнить, когда с годами он неплохо освоил инструмент, то без проблем выдавал на балалайке и твист, и шейк, а иногда добирался и до песен Высоцкого. Балалайка, конечно,- дело хорошее, но мода есть мода. Да, гитара вытесняла и гармошки, и баяны, что уж там говорить о трёхструнной. Купив гитару, дружок мой, на удивление быстро, да ещё и самоучкой, стал подбирать на семиструнке, а впоследствии - и на шести. Глядя на него, и я мог бы заразиться, но почему- то на это дело меня не тянуло. Видимо, это было не моё, и даже попыток попробовать я не предпринимал.
Но пели мы дуэтом постоянно. Вспоминая то время, постоянно удивляемся, откуда мы знали так много песен. А потом приходит простое объяснение: ведь радио в доме практически не выключалось, и те песни, которые гоняли с утра до вечера наша детская память впитывала, как губка. Удивительно было и то, что стихи, которые задавали выучить наизусть,- приходилось зубрить, а вот песни, - какие-нибудь дворовые, запоминались с первого раза.
Сидим мы как-то у нас в саду с гитарой. Саня вспоминает одну за другой песни, которые нам нравятся. Я, как обычно, подпеваю, и выкапываю из памяти следующую, которую ещё не пели. Погода на улице прекрасная- тепло, солнышко пригревает. Забыл сказать, что сидели мы спиной к стройке и солнцу, наверно, потому что слепило, вот и отвернулись. В начале я упомянул, что со временем мы перестали обращать внимание на эту стройку, будто бы,- что находится за забором,- это другой мир. Вот и в этот раз, нам и дела не было, что на стройке начался обед, что рабочие со своими бутербродами, кефирными бутылками, и прочими припасами, уютно разместились: кто на балконах, а кто - и на крыше.
Как ни в чём ни бывало, мы продолжали концерт, даже не подозревая, что амфитеатр всё больше и больше заполняется зрителями, а мы, на нашей сцене перед ними - как на ладошке. В какой-то момент, мы, наверно, немного затянули паузу между песнями, а может, просто закончился наш репертуар, - над садом повисла тишина, но не надолго. Через несколько секунд над нашими головами разразились бурные аплодисменты. Обернувшись, мы увидели «полный зал». Кажется, строители не кричали «бис, браво». Но возгласы- «давай ещё, давай ещё»,- неслись сверху. Понятно, что мы просто обалдели оттого, что попали в концертный зал, да ещё и на сцену. Реакция наша была предсказуема. Смущение и самокритика подсказали нам бежать без оглядки, пока, слава Богу, не освистали.