Глава 5. Круг пятый
И отвернул Светлый от той долины и путь свой держал далее по гребню каменистому на равнину выше прежней. И на равнине той слышны были звуки, словно гигантские торговые ряды кишат, шум тот издавая. И были многие колесницы в пути, волами могучими запряженные, возницы бичами щелкали. Но подле каждой колесницы огромные собаки бежали с лаем, и в пасти своей каждая держала части плоти.
И стал смотреть Несчастный в ту вереницу колесниц и увидел меж них людей зарытых в землю. Иные только ногами врыты, кто по пояс, по грудь, кто по шею. А иные врыты головой вниз и только их бренные тела корчились в смертельном танце.
И давили эти тела колесницы. Как и волы наступали копытами могучими на них. И бичи плетеные из кожаных ремней стегали их. И псы злые рвали плоть их.
Но вырастали части плоти отчлененные, без крови и ран. Тем самым только умножая боль обреченного.
Только сжалось сердце Несчастного от страха и ужаса. И представил он себя в этой участи. И спросил Светлого, за какие грехи люди терпят такое. И ответил ему Светлый: «Насильники и изуверы здесь нашли свое бытие. Кто истово творил жестокость ради наживы или своей страсти. Кто жизни отнимал чужие и не считал жизнь за дар Создателя неприкасаемый иными. По сему, наш путь лежит далее».
И в момент сей поднял Светлый камень у места того, но просыпался камень песком сквозь пальцы. А упав наземь, вновь сошлись песчинки в единый гранит, словно капли ртути.
Так и бытие наше кажется твердыней, но вмиг может просыпаться песком.
..........................................................................................................................................
Постепенно мои сны стали более явными. Все чаще я стал ощущать голод. Нужду. Холод и жару.
Я просыпался. Сознание было смутным. Голова тяжелая. Тело ватным.
С момента моего первого приема препаратов прошла не одна неделя. Был сентябрь. Я понял это увидев группу людей, посещающие больного из нашего отделения. Среди них была девочка в школьной форме. Темное платье. Белый фартук. Банты. Гольфы. Несуразный гадкий утенок ростом почти с родителей, но совершенно угловатый.
Уже сентябрь. Значит, я спал почти три недели. А может и больше. Но чувства возвращались ко мне. Я начал искать, за что зацепиться для дальнейшего существования. И первый, кто явно заговорил со мной, был Пашка.
– В столовую сам пойдешь или тебя опять кормить? Я могу позвать.
– Я сам. Хочу есть. Сколько время?
– Обед. Пахнет макаронами «по-флотски». И опять эта кислятина. Рассольник. Пошли в столовую.
Я встал и тут же сел опять на кровать. Сил не было. Ноги не держали. Голова кружилась. Низкое кровяное давление наводило темноту в глазах.
– Паша. Принеси мне макароны сюда. Не могу идти.
Пашка вернулся быстро. Он нес мне разнос с двумя тарелками, хлебом и пластиковой чашкой. Венцом натюрморта являлись две пластиковые кружки с компотом, стоявшими между тарелками.
– Ешь. Как смерть, серый. – Пашка, тепло и с заботой, как близкого человека подсадил меня к столу. – Ты пока спал, тут такое было. Миша Сероже по морде дал. Тот чего-то к нему полез. Ну и получил. Да хорошо отец его вовремя подбежал. А то санитару нашему хана была бы. Этот Минотавр его б замочил.
– И что?
– А что? Мише успокоительных дали. Он же не виноват, что его Серый достает. А Серому выговор влепили. Премии лишили. Он как по морде получил, закатил истерику как девка. Мол, у него производственная травма. Сотрясение мозга и прочее. Пока ему главврач не приказал тоже укол всадить. Ну его другие санитары скрутили и всадили.
– Реально укол сделали?
– Реально. Тот потом весь день спал. Даже обоссался. Все отделение бегало на него посмотреть. А сейчас ходит злой как черт. Мстит всем. Только Мишу стороной обходит. И Иваныча.
– Значит, еще спектакль не окончен.
– Иваныч говорит, у Серожи был перцовый баллон. Он вроде в этого придурка им прыснул. Решил попробовать, как действует. Ну и получил. Говорят, у него и электрошокер есть, и наручники.
Я медленно черпал из миски макароны и тяжело пережевывал их в единую тестообразную кашу. Мяса в макаронах почти не было. Мелкие нитки мышечных волокон, перемолотые сухожилия и жир. Но запах жареного лука порождал желание и аппетит. Лука тут не жалели. Его было много. Да и сезон на этот продукт был в самом разгаре. Наверное, именно жареный лук возвращал мне силы и порождал вопросы:
– А Иваныч где? Найди мне его.
– Он территорию метет.
– Паша. Найди мне его.
Пашка в согласии мотнул головой. Набитым ртом что-то промычал и потянулся за компотом. Я тоже взялся за кружку. Отхлебнул сладковатый «узвар». Мне стало хорошо. И я опять захотел спать.
Ближе к вечеру мое сонное тело толкнули в самое плечо.
– Ты искал меня?
– Иваныч?
– Я. Очнулся? Что хотел, родимый? – пожилой человек по-отцовски присел на край кровати.
– Поговорить … Скажи, а сколько тут обычно держат?
– Ты уже месяц. Скорее всего, еще столько же. Выспался? Тут обычай, новеньких кто чуть с норовом, под препараты загоняют. Теперь живи как все.
– А все как?
– Все по-разному. Но если хочешь в себя прийти, ищи, чем займешься. Лучше работать. Что-то делать. Время быстрее идет. Да и цепляются меньше.
– Возьми меня к себе.
– Какой из тебя дворник? Да и инвентарь главный приказал никому из больных не давать. Вот только я один и остался… Ладно. Посмотрим. Поговорю с завом. Может, отдаст тебя мне.
Так по ходатайству Ивана Ивановича я стал помощником дворника-садовника. Конечно, все не гласно. Ставку на себя делил кто-то из руководства больницы. Но меня это совершенно не возмущало. Через две недели я уже мог выходить в парк самостоятельно. Старшая медсестра иногда давала мне ключи от кладовой с граблями и вениками. А с Иванычем мы нашли общий язык и частенько тихо курили, спрятавшись в дальнем углу территории больницы.
Наше лечение свелось к двухразовому приему таблеток, которые мы научились ловко прятать, не принимая препарат внутрь.
– Жора. А ты когда будешь на посту лекарство принимать, еще так можешь сделать. Взял стаканчик, но перед тем, как опрокинуть его себе в рот, плюнь туда. Таблеточки ко дну так и приклеятся. А ты делай вид, что выпил, а стаканчик сразу в урну кидай.
– Так его ж сдавать надо ей на стол?
– А ты сминай и в урну его. Поворчит и успокоится. Они ж эти стаканчик одноразовые по кругу пускают. Так что до тебя из него все отделение уже принимало. А тебе эти лекарства нужны? Ты и без них вон ходишь, шатаешься.
– Штормит меня еще. Хорошо хоть на улицу пускают поработать. – я задумался. Мне увиделся в саду тот сумасшедший Арам Оганесян, с которым мы оказались в приемной палате. – Иваныч, ты его видел?
– Кого?
– Того. Аврама. С которым мы в приемной лежали. Он сейчас там был. Шел по дорожке в саду.
– Эээ. Да тебе еще мерещится. Арам сейчас спит привязанный. Он ночью гулял по отделению. Вот его и спеленали. Арам умеет сквозь стены проходить. Развязываться. Может даже из наручников вылезти. Он раньше вором был. Домушник и форточник. Умеет все замки открывать. Вот и гуляет, где хочет. Его только барбитурат и может утихомирить.
– Мерещится значит. С чего бы это? - я не верил в это. Я явно видел человека.
Но Арам реально виделся мне. В дымке. Как приведение, выплывающее из земли. Или как образ святого идущего по воде, не касаясь поверхности и ног не намочив.
Со временем я все чаще стал видеть галлюцинации. Привидения всплывали в моем сознании в минуты тишины и одиночества довольно часто. Оценивая, я связывал это с новыми препаратами. Это были не таблетки, а порошки, которые медсестра сама всыпала в рот больным и тут же заливала воду. Спрятать не было возможности. Выплюнуть тоже. И главное этот препарат всем начали давать только неделю назад. Перед ужином. Перед окном раздачи. И никого не отпускали из столовой, пока больной не примет пищу. Мне казалось, что на нас проверяли новое успокоительное. От него мне все реже хотелось работать. Полное отсутствие каких-либо желаний овладевало мной. Лень и апатия были моим состоянием. Несмотря на это, каждый день я выходил подметать дорожки парка. Я не хотел лишаться этой привилегии и главное, этого развлечения, за полным отсутствием других занятий.
Но и в самой больнице было много странностей. Некоторые моменты я списывал на специфику заведения. До моего психического срыва и попадания в эту лечебницу, я немного знал о данном месте. И никогда не придавал этому значение. Больше всего мне были интересны взаимоотношения между персоналом. Я чувствовал дымку тайны. Сговор или сектантство. Ни одно внешнее проявление не говорило об этом. Ни тебе платочков у сестер на головах, ни тебе наглухо застегнутых рубашек в суконных костюмах на братьях. Все обычно: джинсы, сигареты, современная музыка в наушниках телефонов. Странность наблюдалась, когда некоторые начинали разговаривать наедине. Их органы речи и слуха словно сливались в единый аппарат переговоров для полного исключения утечки информации. Они настороженно озирались, смотрели вокруг, замолкали при каждом шорохе со стороны. Это точно был сговор. Или точнее заговор. Но какой был тайный смысл этого заговора, мне еще не было понятно.
В этот вечер ко мне в палату зашел медбрат Минос. Он протянул мне стаканчик с таблетками и воду.
– Твои лекарства. Пей.
Это было впервые, чтоб мне приносили таблетки в палату. Но я совершенно равнодушно взял пластиковый стаканчик. В нем были одна большая белая таблетка и два желтых драже.
– Но это не мое? - я возмутился. Было не понимание ситуации и назначения препаратов.
– Пей. Так надо. – Минос напирал на меня своей тучной фигурой.
Я закинул все себе в рот и явно почувствовал знакомый вкус аскорбиновой кислоты. Вкус детства. На моем лице сложилась гримаса изумления и благодарности. Минос сунул мне к лицу кружку и кивком головы указал необходимость выпить воды. Я подчинился. Я пил медленно, мелкими глотками процеживая воду сквозь губы. Я пытался сделать экспресс анализ воды. Но вода была обычной. Необычной была поза медбрата. Он стоял так, как будто хотел от всех закрыть то, что сейчас происходило. Своим широким телом он полностью закрыл меня от взгляда окружающих. Он дождался, когда я опустошу емкость, забрал ее и ушел. Ушел молча, но несколько раз взглянув на меня, пытаясь что-то понять.
Я не мог понять, почему сегодня меня отгородили от принятия медицинских препаратов. Дали детские витамины и все это обыграли в полном секрете. Но на данный момент меня это устраивало. Не нужно было придумывать, как избавиться от лечения.
Я уснул рано. В момент моего покоя легкое прикосновение руки пробудило меня. Над моим лицом наклонился фельдшер Федор.
– Вставай. Пойдем.
– Чего надо? Куда?
– Вставай. Переоденься в это, и пойдем.
Фельдшер сунул мне скомканную длинную застиранную пижаму, больше похожую на женскую ночную рубашку. Я не понимал, что ему было нужно, но проведенное в стенах больницы время научило меня не задавать много вопросов. Я снял свою полосатую больничную одежду и натянул через голову странное застиранное рубище.
– И трусы снимай.
– Зачем?
– В баню пойдешь. Снимай и пошли. Тебя уже ждут.
Я так и сделал. Рубаха казалась грубой, но от множества стирок стала тонкой, мягкой. Она была широкой, и поглотило мое тело практически полностью. Оставались открытыми только голова, кисти рук и ноги ниже колен. Вдыхая воздух, я явно слышал запах стирального порошка. Значит, рубашка была чистой. Но я никогда не видел ее на ком-либо из больных. Было не понятно, откуда она взялась и какой цели служила. Но я уже шел, слегка шатаясь по темному коридору. Мы проходили через несколько тяжелых дверей, которые отворялись передо мной и также замыкались несколькими щелчками замков за моей спиной. Было понятно, что мы прошли через другое отделение, где пахло спертым воздухом, человеческим потом и нечистотами. Это отделение было для буйных. «Острое». Все двери запертые, с маленькими смотровыми окошками. За одной из дверей кто-то плакал. Было слышно бормотание и тихие тупые ритмичные удары, словно кто-то сильно бьет в стену, но стена не отвечает звонким эхом, а поглощает звуки мягкой обивкой.
За очередной дверью, большой двухстворчатой, с тяжелыми крашеными эмалью филенчатыми вставками атмосфера полностью изменилась. В помещении был полумрак, пронизанный светом сотни горящих восковых свечей. Свечи были сложены в окружность. За периметром светового кольца на матрацах и одеялах сидели люди. Комната была свободна от мебели. По центру круга, переступая через кольцо свечей, и вновь возвращаясь осторожно ступая, медленно, почти на кончиках пальцев ходил лохматый человек в больничной пижаме. Я сразу узнал его. Арам Оганесян. Это его я видел тогда в парке именно в этой пижаме. В руке он держал сухую хворостину, и водя ей по полу чертил невидимые диаграммы. Криволинейное движение кончика ветви легким шуршанием обводило то одну свечу, то другую, то диагонально пролетала через круг, вновь рисовал знаки бесконечности вокруг очередной пары зажженных свечей. Иногда Арам вскидывал голову вверх, очерчивал над собой сферу и вновь возвращался к загадочным рисункам на полу. И всю тишину комнаты наполняли рой еле слышных звуков. Бормотание Арама, шуршание ветви по полу и монотонное мычание всех сидящих. Протяжное «мммм» доносилось изнутри людей. Оно шло сквозь их закрытые рты. И поэтому, было тихим и казалось почти загробным.
Я вошел и рука фельдшера опущенное на плечо, усадили меня в круг присутствующих. Я стал привыкать к темноте. Начал всматриваться в лица людей. Напротив меня, с закрытыми глазами сидела санитарка Саша. Рядом с ней, перебирая по-восточному четки, сидел Вахтанг Минос. Справа от меня, протягивая непрерывное «ммммм» сидел Харон, старший карантинного блока. Были еще люди. Человек восемь. Но больше я никого не знал. Кто-то был в больничных пижамах, кто-то был в медицинских костюмах. Две женщины, явно из больных были в махровых банных халатах. Они стояли на коленях за спиной у Миноса, и сложив руки в молитве тянули свое «ммммм».
Из темноты появилась эмалированная белая миска с отбитыми краями. В ней плескалось что-то похожее на густой чай. Все по кругу стали пить по нескольку глотков, с покорностью на лице приподнимали для глотка подбородок, тем самым вытягивая шею. «ММММ» этот звук становился четче, хотя был все так же еле слышен. Когда миска дошла до меня, я не спрашивая покорно пригубил темную жидкость. Это было похоже на крепко-заваренный чай «чифирь». Терпкий вкус говорил о заваренных травах с добавлением сахара или чего-то сладкого. Я сделал глоток, но чужие руки прижали ко мне миску заставляя принимать в себя питье больше моего желания.
Вопреки моему ожиданию напиток не был отвратительным. Он был терпким. Густым. Сладким. И после него осталось послевкусие неизвестного мне медикамента.
Мое сознание поплыло. Арам вывел меня на центр круга, посадил на пол и начал бормотать непрерывный стих. Это было похоже на песнь шамана, словно сура из Корана. Я едва различал его слова и совершенно не мог соединить их в один смысловой ряд: «Имя земли… Лес рождает воздух… Свет нам дарует… Ветер несет воду… Простить … Уверуй… Отрекись во имя...»
Я совершенно провалился в бессознательное состояние. Это было похоже на опьянение. Закрытые глаза видели движение мира, вращение небесного свода, парад планет. Все голоса и звуки слились в единый гул. И только жгучая боль однажды пронзила мою грудь. Словно раскаленным железом выжгли на моей коже вечное тавро. Секундная боль и пустота.
________________________________________________________________________________________
Надеюсь вам понравилась эта глава. Совсем скоро выйдет 6 часть. Подписывайтесь на Евгений Бакало, чтобы не пропустить дальнейшие главы. А так же смотрите предыдущие главы романа Десятый круг: