Гармонис
О. Истомин
Самые важные вещи в нашей жизни
происходят без видимого начала.
Только в шахматах у тебя есть время
обдумать первый ход.
(Хайне)
Гармонист
Яркие лучи солнца осветили лицо Степана, так, что он даже зажмурился, не открывая глаз. Он давно уже не спал, да и как тут уснешь, если Раиска, не обращая на него внимания, гремела посудой, шуршала какими-то пакетами, топала как слон, бегая из дома на улицу и обратно. Но он притворялся спящим, чтобы только с ней не разговаривать, и ждал, когда она убежит из дома. Слава Богу, что она сегодня уезжала на неделю и спешила на автобус до райцентра, где должна сесть в свой поезд. Раиска работала проводницей.
Степану надо было ехать на свадьбу. У его бывшего сослуживца Федора сын должен был сегодня жениться, и опоздать значило подвести своего старинного друга.
Степана звали на такие веселья чаще всего только ради его задорной гармошки. Он это хорошо понимал, но тут было другое дело. Федор приглашал его, конечно, от души. Степан бы поехал пораньше на день, но жена Раиска из вредности вряд ли бы его отпустила без скандала и рукоприкладства.
Степану хорошо бы уехать этим же автобусом, но, к сожалению, это было невозможно. Он надеялся быстро поймать попутку и успеть на автовокзал, где пересядет в автобус до Фроловки.
Как только за Раиской захлопнулась дверь, Степан быстро и легко собрался, взял гармошку и бегом, задирая правое плечо, чтобы она не сползала, помчался на остановку.
Как назло, не видно было ни одной попутки. Уже давно осела пыль после автобуса, а оказии все не было.
Вскоре наконец ему повезло, его подобрал веселый паренек на старом, скрипящем расхлябанным кузовом и надрывно гудящем мотором «газике».
Когда они подъехали к автовокзалу, его вожделенный автобус до Фроловки, разбрызгивая лужи и заметая вихрем бумажки и окурки, уже заворачивал за угол.
Степан негромко выругался и дрожащими от возбуждения и расстройства руками закурил.
Следующий автобус до Фроловки по расписанию должен быть только вечером.
Как убить время до вечера, Степан не знал, но скоротать эти несколько часов, кроме как здесь, на автовокзале, ему было негде.
Степан был не падок на выпивку, но от безделья купил у щербатой продавщицы бутылку пива местного розлива с гордым названием «Баварское» и, вяло потягивая на прогнивших ступеньках автовокзала дрянное и теплое пиво, наблюдал за неторопливой суетой старого, пыльного автовокзала.
Голова тихо заболела, и Степан закурил. Покуривая, он стал мысленно с удовольствием представлять, какие «коленца» он исполнит на своей гармошке и как народ будет плясать и нахваливать гармониста.
Детей у Степана не было, и гармошка стала его самой любимой подругой, на которой он вечерами, после работы, когда не было Раиски, разучивал все новые и новые веселые плясовые, песни и частушки, иногда сочиненные им самим.
Даже опоздав, он все равно постарается наверстать упущенное. Перед глазами проплывали радужные картинки предстоящего веселья.
Неожиданно прямо напротив, окутав его клубами пыли, резко затормозила «газель» с надписью «ВАХТА». Дверь гостеприимно отодвинулась – на него призывно смотрело одно свободное место возле двери.
Такой удачи Степан не ожидал, но сразу понял, что это его единственный шанс не опоздать на свадьбу.
Вахтовики ехали на буровую, находившуюся за Фроловкой, и Степану как раз было с ними по пути.
Буровиков местные побаивались и уважали за их, видимо, непростую прошлую и нелегкую нынешнюю жизнь. Иногда с ними можно было доехать до Фроловки или, наоборот, в райцентр.
Степан под впечатлением от своих мыслей о свадебных потешках схватил гармошку в охапку, подбежал к вахтовке и важно уселся на свободное место. Весело улыбаясь, он воскликнул, не обращаясь ни к кому конкретно: «Вот же повезло! Спасибо!» Затем, окинув затихших в недоумении и хмуро глядящих на него буровиков, уже не так уверенно, заискивающе произнес: «Здрасте!» И вопросительно с утвердительными нотками: «До Фроловки доедем?! Я… рассчитаюсь».
Здоровый мужик, сидящий напротив него, пододвинул свою рябую рожу и, глядя прямо в глаза Степана, источая аромат табака и чеснока, прошипел: «Местов нет, мужик! Вали отсюдова!» Степан оторопел, еще не понимая, что происходит, вяло пролепетал: «А вот же! Это же место свободно».
На переднем сиденье, возле водителя, спиной к Степану, сидела крашеная блондинка неопределенного возраста, а возле двери – мужчина в галстуке, перебирающий бумаги со схемами. Мужчина полуобернулся и визгливым голосом, с расстановкой, как тупому ученику, произнес: «Молодой человек! Вам же сказали – мест нет. Освободите место, не мешайте людям работать».
Теперь до Степана дошло, что ждали совсем не его и придется выходить, ждать автобуса. Обидно было до слез, и Степан предпринял последнюю попытку доехать с буровиками. Он согласен был ехать на ступеньках или даже стоя все 55 километров по условно асфальтированной трассе. И Степан жалостливым голосом с драматическими нотками простонал: «Ну, товарищи! Мне очень надо! У меня… теща умерла. На похороны вот еду!»
Тещу он не знал, Раиска была детдомовская, поэтому ложь не такая уж страшная.
Из дальнего угла паренек в засаленной зеленой тюбетейке, из-под которой выбивались рыжие вихры, весело и громко проверещал: «А гармошку для веселья на поминках прихватил! Как в анекдоте: хоронили тещу – порвали два баяна». И захохотал собственной шутке.
Про гармошку Степан совсем забыл, такая нестыковка его смутила, и он стал лихорадочно придумывать новую версию срочной необходимости добраться до Фроловки.
«Да там сегодня свадьба, вот он и лезет, лишь бы на халяву нажраться. От него уже разит. С утра похмелился. Гад!» – с завистью и злобой громко, чтобы все услыхали, выкрикнул мужик, сидящий рядом с ним.
Планы Степана рушились, как карточный домик, но то, что его раскусили, не остановило мысли Степана о новой версии.
Неказистый мужичок в тельняшке и джинсовой бейсболке с надписью «Ну, погоди!» и полуоторванной аппликацией из знаменитого мультика сиплым голосом миролюбиво прохрипел: «Да пущай едет. Жалко, что ль? На гармошку свою сядет и поплывет до помершей тещи на свадьбу».
Тут подал свой голос водитель, который молчаливо, по-хозяйски наблюдал, полуобернувшись, за перепалкой. Он спокойно и безапелляционно заявил:
«Стоячего не возьму! Че с него, плюгавого, взять! Его «рассчитаюсь» на полштрафа не хватит. У него богатство – только одна гармошка, да и та вся обшарпанная, как он сам».
Степан понял: доехать с буровиками не удастся, и нарочито медленно, рассчитывая, что вдруг пожалеют и остановят, начал собираться выходить. В этот момент мужик напротив Степана злорадно произнес: «Вон Леха идет! Щас зубами, блин, будешь рассчитываться, Вася!»
Видимо, присутствие женщины и мужчины в галстуке не позволяло окружающим выразить свое отношение к поведению Степана подходящими в данной ситуации русскоязычными эпитетами.
Вразвалочку подошел Леха, коренастый парнишка лет двадцати пяти, с наушниками в ушах, из которых громко раздавалось:
«…Владимирский централ…
….когда я банковал…
….ветер северный….
…зла немерено…»
Степану тоже нравилось «Радио Шансон» с правдой жизни в каждой песне о мужественных и честных людях, беззаветно любящих Россию, маму и друзей–товарищей. И он заговорщицки, как старому другу, заулыбался навстречу Лехе. Окружающие громко заговорили и с интересом стали ожидать продолжения спектакля.
Увидев Степана, нагло улыбающегося и сидящего на его законном месте, Леха, выпучив глаза, тупо на него уставился и губами с прилипшей сигаретой произнес: «Это че?.. Это кто?.. А я куда?»
Мужчина в галстуке полуобернувшись раздраженным писклявым голосом произнес: «Вечно опаздываешь! Алексей! Ждем тебя постоянно! Теперь сам разбирайся! Поедешь вот у ЭТОГО… – он окинул Степана уничтожающим взглядом – на коленях, тогда поймешь», – победно закончил он и отвернулся.
Леха окинул отрешенным взглядом окружающих буровиков, гармошку, прижатую Степаном к груди, и с облегчением воскликнул: «Дык у него гармошка на коленках, и ващще–то я не баба сидеть у мужиков всяких на коленках. Да я ему щас сопатку-то начищу, гаду».
Степан понял, что пора выходить подобру-поздорову. Но Леха поднес к носу Степана свой пахнущий табаком и солярой волосатый с корявой надписью
«СЕВЕР» кулак и прошипел: «Вылазь, падла, я тя щас окучивать буду!» Степан понял, что если он сейчас выйдет за пределы «газели», то будет долго и с болью вспоминать этот день. Ему не очень–то хотелось приехать на свадьбу со свежей подсветкой под глазами.
Степан перехватил правой рукой стойку поручня, крепко обнял лежащую на коленях гармошку, как в молодости свою, ныне необъятную, Раиску, и сцепил пальцы замком.
При виде этих маневров Степана у Лехи глаза вылезли из орбит и стали красными, как у быка на корриде. Схватив его за ворот рубахи, Леха медленно замахнулся, подальше отводя руку для более сокрушительного удара, но в этот момент раздался спокойный голос водителя, который, как рефери на ринге, внимательно следил за каждым движением Лехи: «Леха! ЗДЕСЬ, пожалуйста, без мордобоя. Весь салон мне кровищей забрызгаешь. Знаю я тебя!»
Леха покорно опустил руку, губы его плотно сжались, ноздри раздувались, как у запыхавшегося скакуна. Он взял Степана двумя руками за грудки и начал вытягивать его из машины. Степан с ужасом понимал, что только порог «газели» отделяет его от неминуемой расправы и, собрав все свои силенки, упершись ногами в пол, цепко держал оборону.
Водитель опять вмешался и ненадолго спас плачевное положение Степана. Он таким же размеренным тоном произнес: «Хватит, Леха! Вы мне щас сиденье оторвете, и так еле держится. Разбирайтесь на улице». Леха удивленно, переводя дыхание, обиженным голосом возмутился: «Так он не выходит. Сссс… Падла! Как клещ, блин, вцепился. Как его выдернуть–то?»
Вдруг мужчина в галстуке повернулся к Степану, истерично вереща: «Вы понимаете, что мы опаздываем из–за вас? Вы что – идиот? Вы видите: мест свободных нет. Убирайтесь немедленно из машины!» И несколько раз ударил Степана листками со схемами по голове.
Степану, конечно, было не больно, но достаточно обидно, что его, как школяра, решили отлупить бумажными листочками.
Степан деланно возмутился: «Вы это... Вы потише, потише! Вы прекратите рукоприкладство! Не имеете права бить людей. Я тоже человек. Нельзя так с людями обращаться!» Из угла подал свой ехидный голос «рыжий узбек»: «Ты чо, гнида, нюх потерял? Мы тебе щас, тебе устроим еще и ногоприкладство. Сказано же: вали отсюдова!» Пока Степан лихорадочно придумывал тактику отступления, подала свой, довольно приятный, голос женщина: «Ребята! Душно же в машине, давайте быстрее поедем. Надоело уже. Мужики тоже. Не могут справиться с каким–то недомерком. Мне, что ль, с ним разбираться? Я разберусь. Не с такими справлялась».
Водитель заулыбался прокуренными зубами и задумчиво протянул: «Маринка разбере-е-ется. Мало не покажется».
Видимо, воодушевленная такой поддержкой, женщина решительно командирским тоном потребовала: «Ну-ка, ребята, освободите ненадолго машину, я щас его угомоню, не таких уродов обламывала, не то что уйдет, он у меня убежит».
Все знали, что спорить с Маринкой было бесполезно, и покорно, в том числе и водитель, с ворчанием и недовольством стали потихоньку вылезать из салона.
Каждый, кто протискивался возле Степана, старался вроде ненароком, но побольнее задеть его локтем или коленом, но Степан терпеливо сносил все неудобства. Он уже подумывал под шумок выскочить из «газели» и убежать, но Леха стоял прямо перед ним, сжимая свои кулачища и сверля его горящими глазами. Степан перевел свой взгляд на приближающуюся Маринку и лихорадочно стал соображать: «Что она хочет сделать? Как разбираться-то будет? Драться, что ль, станет? Лишь бы не Леха».
Он знал по личному опыту, что лучше вступить в драку с тремя мужиками, чем с одной разъяренной бабой. От Раиски ему доставалось часто и чем ни попадя, так что это дело привычное, но Леху он боялся еще больше.
Степан уже сто раз пожалел, что связался с буровиками. Прошло всего-то несколько минут, как он уселся в «газель», а вот надо же – вляпался в такую историю. Ситуация, как снежный ком, каждую секунду обрастала новыми, еще более усугубляющими проблемами. Вдруг его накрыла безысходная жалость к самому себе. Почему ему всегда так не везет? Вроде не вор, не убийца, не пьяница, работает не хуже других, а жизнь какая-то беспросветная. Вот забрезжит впереди лучик надежды, сунешься туда, там тупик или того хуже – капкан, как сейчас.
Пока Степан так раздумывал, все буровики вышли из машины, а Маринка, отодвинув локтем Леху, подошла к дверке и, приблизив свое лицо к Степану, со злорадной усмешкой, вкрадчиво спросила его: «Ну что, не выйдешь сам?»
Степан, вопросительно глядя в довольно симпатичное лицо Маринки, в ее васильковые глаза, заикаясь и не понимая, что ответить, как бычок, мотая головой, проблеял: «Да. Не-е-е-т».
В этот момент ловким и неуловимым, как у фокусника, движением она выхватила из своей сумочки газовый баллончик и со словами: «Не таких дефективных отваживала» – пшикнула из него Степану прямо в его наполненные страхом и надеждой глаза.
Как будто огромная горсть песка попала в глаза Степана. Горло перехватил удушающий кашель. Слезы градом полились из глаз.
Спасаясь, он вывалился из машины, упал на четвереньки на грязный, заплеванный асфальт, гармошка с треском и басами грохнулась рядом.
Ничего не соображая, размазывая грязными кулаками заливавшие все лицо слезы, надсадно кашляя, он стал кружиться на одном месте, задевая гармошку, жалобно отзывавшуюся на каждый его невольный удар.
Чья-то грубая рука схватила его за шиворот, подняла и поволокла в неизвестность.
Ничего не видя, он не понимал, куда его ведут, и даже не пытался сопротивляться. Вскоре рука бесцеремонно усадила его на скамейку, раздались удаляющиеся шаги и веселое гыканье.
Затем Степан сквозь свой кашель услышал приближающиеся быстрые шаги. Кто-то весело гоготнул, раздался визг и тяжелый, долгий выдох гармошки. Грубый голос Лехи прямо в ухо Степана громким шепотом насмешливо произнес: «Доигрался. Гармонист хренов».
Леха, насвистывая, удалился, раздались короткие хохотки, стук закрывающейся двери и звук отъезжающей машины. Все затихло, только остался обычный для автовокзала шум.
Степан еще долго тер кулаками свои глаза, пока наконец слезы перестали бежать и он стал различать окружающее.
Первое, что он увидел отчетливо, – это свою любимую гармошку, насаженную мехами на штакетник палисадника.
Крупные слезы покатились из глаз Степана, прокладывая чистые дорожки на его покрытых грязью и разводами впалых щеках.
октябрь 2015 г.
с. Олха