Я всегда подбираю пластинки под людей, которые приходят ко мне. Каждому нужна своя музыка, и я могу с первого же взгляда понять, какая именно. Red Hot Chilly Peppers – для мальчиков и девочек c дредами и татуировками, которые в свои 16 лет только начинают понимать себя в этом мире. The Carpenters – для сентиментальных девушке за 25. Битлы подходят почти всем, и я включаю их, если облик посетителя не сообщает мне ни его мысли, ни чувства, что за всю мою пятилетнюю практику случалось, пожалуй, всего пару раз.
Я работаю в книжном магазине и, хотя он расположен в самом сердце Москвы – на Старом Арбате – замечать его среди пестрых вывесок кафе и сувенирных закутков довольно сложно. Однажды мне стало скучно сидеть тут одному целыми днями, и я на свой деньги купил виниловый проигрыватель, чтобы можно было слушать музыку. Потом купил пластинки. Какие-то, конечно, «одолжил» бессрочно у родственников.
Мне всегда казалось, что у каждого человека – своя, только ему свойственная музыка. Та, которая трогает сердце и лечит душу. Так мне пришла в голову мысль подибрать пластинки под посетителей: наши постоянные покупатели только поэтому и предпочитают наш книжный магазин тем, что встроены в бездушные здания торговых центров. Говорят, мои пластинки помогают им выбрать нужную книгу.
Наша smm-щица очень вдохновилась этим концептом, сказала, надо сделать серию постов про винил и книги. Видео с крутящимися пластинками. Отзывы посетителей. Книги под винил. Винил под книги. И всё в таком роде. Она бодро начала, но через полгода уволилась – сказала, что тут нет перспектив и ей от этого скучно. Больше у нас smm-щиц не было.
Директор магазина – старичок лет 75-ти, еще бодрый и активный, но совсем не чувствующий трендов времени. Раньше у него была квартира с большой комнатой под книги, потом он сдал ее под библиотеку, библиотекари через какое-то время съехали (нашли помещение получше), и заведение превратилось в книжный магазин. Он существует здесь уже лет 10 точно, хотя я не очень понимаю, на какие шиши…
Зарплата, конечно, здесь небольшая, но меня устраивает. В свои 32 года я больших планов не строю и жениться не собираюсь (что очень огорчает мое осевшее в Саратове семейство). Пока мне нравится слушать винил и болтать с посетителями, я отсюда никуда не денусь.
***
Сегодня я узнал страшное: наш магазинчик собирается снести крупная гостиничная компания, которая хочет построить здесь апарт-отель. Приходили люди в смокингах, оглядывались, принюхивались. Я включил им Show Must Go On, но они, похоже, не поняли намёка. Директор впал в тоску: говорит, я, конечно, знал, что этим рано или поздно закончится, но магазинчик жалко. Всё-таки душу в него вложил. И деньги. И книги. Поэтому доживаем здесь последние три месяца и пускаем всё на распродажу. Пластинки и проигрыватель я решил оставить себе.
***
На днях к нам зашла девушка с большими глазами. Из-за своего блуждающего по полкам взгляда она казалась растерянной.
- Вам что-то подсказать? – спросил я.
- Да нет, я просто смотрю. Милый у вас магазинчик.
- Спасибо. Знаете, мы иногда для посетителей – самых хороших – включаем старые пластинки. Выбираем для каждого музыку. Хотите, включу ту, которая подходит вам?
- Как интересно, очень хочу.
Я пригляделся к ней внимательнее: элегантное черное пальто контрастировало с красной сумочкой, аккуратные стрелки подчеркивали выразительность глаз, в руках у нее был стакан кофе из Старбакса. Я включил Жака Бреля. Она улыбнулась, заслушалась, потом сказала:
- Как вы догадались, что мне нравится именно такая музыка?
- Просто внимательно посмотрел в ваши глаза. Они – как раскрытая книга, - я всегда говорю эту фразу девушкам, которые мне нравятся. Они от нее тают.
Но постетительница, похоже, не очень воодушевилась:
- Вот как? Вы могли бы стать писателем, если умеете читать людей, как книги, - ответила она.
- Я лишь продаю книги. Писать их самому мне совсем не хочется, да и таланта нет, наверное.
Она замолчала, еще раз задумчиво осмотрелась по сторонам.
- Хорошо тут у вас, да. Ну, мне пора.
- Если хотите купить книгу, поторопитесь. Через три месяца мы закрываемся.
Она расстроенно ахнула:
- Как же так?
- Здесь хотят построить отель.
- Так-так. А вы знаете, я ведь журналист. Могу написать о вас в газете, чтобы привлечь внимание к магазину. Тогда его, возможно, удастся сохранить.
- Вы думаете? По-моему, журналистика, простите мне мою дерзость, сейчас уже ничего не решает. Вот сколько было шумихи вокруг кинотеатра «Соловей», а ведь его все равно снесли. Остались жалкие останки, на них даже смотреть больно.
- Но мы должны попытаться. Расскажите мне всё про ваш магазин.
Она включила диктофон…
***
Публикация в газете, действительно, вышла. Причем не где-нибудь, а в «Вечерней Москве». Утром мне принес ее директор, но по его эмоциям было довольно сложно определить, рад он или возмущен: «Надо же, написали о нас! Откуда они вообще узнали? Это ты им сказал? Вот гады, с тобой целый кусок интервью, а про меня – ни строчки… Но ты молодец, что общаешься с прессой! И всё-таки, вот гады…»
Он что-то еще пробурчал себе под нос и исчез. А потом нас по-настоящему атаковала пресса, приезжали даже телеканалы – правда, оппозиционные. К моей обычной работе прибавилось регулярное общение с журналистами, от которого я, если честно, быстро устал. Директор, хотя и назвал корреспондентов «Вечерней Москвы» гадами, решил от всех спрятаться и поручить право спикера мне.
Поклонники литературы и винила даже создали петицию на Change.org и без моего участие собрали там 317 тысяч подписей. В какой-то момент я даже стал верить, что нас не закроют.
Но гостиничной компании на общественный резонанс было наплевать, ведь у них было главное – деньги. Поэтому в один пасмурный мартовский день нас попросили освободить помещение. Директор выглядел таким потерянным, что на него было грустно смотреть… Пока мы складывали в коробки книги – в мягких и жестких переплетах, с запахом типографии и отпечатками времени – он тяжело вздыхал и ничего не говорил.
За несколько дней мы распродали оставшиеся книги уличным букинистам, эти деньги пошли на компенсацию мне, уборщице и бухгалтеру. Когда всё закончилось, и на месте книжного магазина осталась пустая комната, в которую завтра придут обдирать обои, сверлить и стучать молотком, я вернулся домой с проигрывателем и ворохом пластинок. Сел на диван. Включил Булата Окуджаву – он у меня ассоциируется со светлой грустью по чему-то безвозвратно ушедшему.
Поперек песни о бумажном солдатике раздался телефонный звонок. Это была та самая журналистка, у нее остался мой номер.
- Привет, - сказала она. – Я слышала, эти гостиничные вампиры вас все-таки выселили?
- Да, увы. Но все равно спасибо за помощь.
- Да не за что. Ничего же не вышло.
- Но зато сколько было интервью и публикаций! Я почувствовал себя знаменитостью.
- Я рада, что обеспечила тебе полезный жизненный опыт. Что ты собираешься делать теперь?
- Не знаю, наверное, устроюсь в другой книжный магазин и принесу туда свой винил.
- Ты так любишь книги?
- Я люблю винил в сочетании с книгами.
Она засмеялась. Потом воскликнула:
- Слушай! А приходи как-нибудь к нам в редакцию. Приноси винил. У нас все хотят с тобой познакомиться и посмотреть, как ты подбираешь пластинки.
- Я сейчас безработный, поэтому могу приехать хоть завтра.
- Вот и отлично! До встречи!
- До встречи!
Послышались короткие гудки. Я вспомнил ее вдумчивые, все внимательно изучающие зеленые глаза и легкую полуулыбку. Снял пластинку Окуджавы и поставил Жака Бреля – тонкая игла, шурша, заскользила по черной поверхности пластинки… Ne me quitte pas. Ne me quitte pas.