Глава 3. Круг третий
Так и шли они далее истязаемые ветром и зноем. Не было солнца, но словно свет от жерла лаву извергающую и жар, источающий наполнял пространство это.
И увидел несчастный болото, бурлящее в низкой земле. Но наполнено было оно не водами грязными, а камнем расплавленным. И были в том болоте люди. И с мольбою смотрели вверх. Но не было в их мольбах надежды.
И камнем, и песком были наполнены рты людей. Иные поглощали их, но иные извергали. Не было желания смотреть на тех людей. Только одинокая свеча горела на тропе идущих.
Но указал Светлый в сторону страдающих: «Ублажал ты чрево свое яствами. И гнушался еды простой. И осуждал непритязательных».
Так склонил в бессилии обреченный голову. И понял участь свою. И грех свой осознал.
И мыслил он, но словно слова произнесены были и каждый мог слышать их: «Не было мне нужды. И был у меня только достаток. От того и не ценил я-то, что посылал мне создатель. И не делился я этим с нуждающимся. Видел я себя выше других, за что и участь моя видна мне».
Но смотрел проводник на него, и уст не открывая мысли его произнесены были: «Так поставлена за тебя свеча эта была женщиной нищенкой. Не дал ты ей милостыню, но ребенка ее накормил в холодный день. И узнала женщина от дочери своей о добром человеке. И имя твое узнала. И стоит за тебя свеча неугасаемая. И путь тебе освещает от этого страшного места».
Так вспомнил Несчастный цыганку милостыню просившую. Но не жадностью, а гордыней своей было отказано той женщине в подаянии. Только не отпустила судьба его и даровала путь любви. И подошла с мольбой о милости дитя отрока в девичьем образе. И жалко стало ребенка ему. И видел он, как оголодало и замерзло дитя малое. И отвел его к пекарю дабы хлеб насущный даровать ребенку, молоко согретое, да тепло дома пекаря.
Но не единой свечей путь освещен должен быть. Ибо в пути долгом быстро сгорает свеча и тусклый свет от нее в округе.
Так и далее шел Светлый указывая путь.
.............................................................................................................................................
Прошел день. За окном темно. Мы опять с Пашкой. Нас везде водят вместе. Сидим на кушетке приемной кожного врача. Пустая комната, где только стол, два стула и две кушетки. Окно зарешечено, но не закрашено. И это уже радовало. И главное, была открыта форточка. Мне даже казалось, что в нее проникает свежий ветерок с улицы. Оттуда, где есть деревья, уже засыхающие пожелтевшие от зноя кусты шиповника, кое-где пробивающаяся трава. Мы смотрели в это окно. Смотрели тихо. Долго. Пока Пашка не дернулся всем телом от страха. В проеме окна за стеклом стоял человек.
– Смотри.
Я давно заметил его большую фигуру на фоне белеющих вдалеке строений. Это был Миша. Мой спаситель. Местный Минотавр ‑ хранитель лабиринта и паркового порядка.
– Миша, иди гуляй.
Эти слова произнес доктор, который совершенно беззвучно вошел сквозь закрытую дверь. Не было слышно ни поворота ключа, ни скрипа двери. А возможно все было и не заперто. Мы не проверяли.
– Миша, иди к себе.
Доктор совершенно спокойно повторил просьбу. И добавил.
– Вы, ребята, с мозгами. Вы поймете. Аккуратнее здесь. Не усугубите свое положение и особенно здоровье лишними делами. А то, заколют препаратами, станете овощами… Вон, как Миша. Правда, он таким родился. А как буйствовать стал, так его отец сам к нам и привез. А потом и остался тут работать. Под лекарствами Миша тихий. Даже помощь от него есть. А сюда он приходит посмотреть, как я осмотр веду. Тут же и женщин приводят. Вот и шастает к окну, как видит свет или движение. Вы его не бойтесь. Но и не лезьте к нему с дружбой.
Слова врача звучали, словно мы находились внутри огромного колокола. Мне стал интересен этот человек. Не высокий, аккуратно стриженный. Лет пятидесяти, а может и больше. Аккуратист. Хотелось его назвать «доктором Гебельсом». Но я решил узнать его истинное имя:
– Доктор, как к Вам можно обращаться?
– Александр Маркович.
– А отчество? – поинтересовался Пашка.
Я улыбнулся. Так же заметил ухмылку доктора.
– Маркович, это и есть отчество. Александр Маркович… Сегодня Вы переночуете здесь. В карантинный бокс я Вас вернуть не могу. Вы здоровы по моей части. Сейчас принесут подушки и одеяла. Извините, белья нет. Но за дверью есть туалет. Дверь запирать не буду. Я сегодня дежурный на ночь. Буду у себя в кабинете дальше по коридору. Вопросы есть?
Меня мучил голод.
– Александр Маркович. А где можно что-нибудь найти поесть?
– Поесть???? Да-да. Сейчас Саша Вас отведет на кухню. Там и покормит.
Доктор громко позвал санитарку:
– Сааашааа… Александра Сергеевна!!!
В коридоре послышались шоркающие шаги и в комнате появилась опять эта женщина. Только уже в свете длинных жужжащих ламп белого свечения.
Она и в правду была похожа на мужчину. Точнее на старика. Тучная. Большая. С крупными чертами лица. Виднелись реденькая борода и усы. И несколько крупных висячих родинок по лицу. Косынка скрывала белой тканью ее волосы. А черный рабочий халат превращал ее фигуру в одно сплошное облако биологической субстанции.
– Саша. Пожалуйста. Отведи парней на кухню. Пусть поедят.
– Александр Маркович. Там скоро все ночные соберутся на чай – возразила Саша.
– Я попросил. Отведи ребят на кухню. И просто покормите их.
И мы пошли за Сашей. Шли сами. Состояние было не лучшее, но уже не так мутило. Не было жары. Стояла духота как перед дождем, но опять нависло ощущение скорого дождя. Слышно было ночных сверчков. Еще где-то плакала женщина. Слышался невнятный приглушенный крик из помещений. Я так и подумал: «Дурдом».
Отдельно стоящее здание кухни светилось всеми огнями внутреннего освещения. Окна все полностью открыты. Мы прошли внутрь, и Саша сразу указала нам на стулья у разделочного стола, а сама по-хозяйски стала осматривать кастрюли.
– Макароны «по-флоцки» и компот – заявила она и смачно отвесила половником порции по тарелкам. Следом встали две пластиковые кружки с компотом. Салфетка с хлебом и двумя пластиковыми ложками не первой свежести. Мы накинулись на ужин.
Послышались голоса с улицы. Белые халаты приближались к кухне. И первый кто вошел с порога накинулся на Сашу:
– Ты чего их сюда привела? Дура старая. Кто разрешил? Водить больных на кухню запрещено. Тебе мало влетает от главного? Опять останешься без зарплаты. Гони их отсюда. Гони…
Невысокая, круглая со всех сторон женщина в медицинском брючном костюме брызгала слюной показывая всем свою значимость. «Матрешка». Типичная Матрешка. Внутри нее, наверное, помещалось еще с десяток таких же крикливых и напыщенных деревянных кукол, только с каждым уровнем все мельче и тупее. С первых секунд мое презрение к этой женщине было непомерным. Но мне было все равно. И Пашке тоже. Мы подчищали свои тарелки и почти допивали компот. Я, от голода. Пашка, по привычке, оставшейся еще с тюрьмы. А Матрешка не унималась. Она кричала и призывала Сашу скорее запереть нас в бокс.
Саша была словно глухонемая, даже не повернув головы, продолжала искать что-то нужное только ей в шкафах и столах кухни. Мы же, не особо обращая внимание на крик сами поплелись к выходу. Вышли из помещения и растворились в темноте парка. Мы с Пашкой, словно сиамские братья близнецы, свернули с дорожки в ближайшие заросли низкорослых фруктовых деревьев. Август дарил урожай яблок, груш, слив, дикого абрикоса и в воздухе стоял запах переспелых плодов, которые уже упали на землю и начали гнить. Мы переступали аккуратно, и каждый раз ноги скользили по гниющей мякоти упавших плодов. Найдя укромный пятачок, присели на корточки. Не желание возвращаться в корпус держало нас в парке. Но наш интерес оставался там, в кухне, где собирались медицинские работники на свою полуночную «посиделку».
Голоса стали звонче, послышалась тихая музыка развлекательной радиостанции, в окнах стали мелькать фигуры, кто-то громко разговаривал по мобильному телефону. Банкет набирал обороты. Голоса четко расставляли персонажи на кухне как на сцене.
– Маша уже салат режет? Пусть только не солит, а добавляет соевый соус. Я за здоровое питание. И без майонеза.
– Без майонеза не салат. Силос. И мясо чтоб промариновалось хорошо. Кто поставил мясо?
– Тетя Люся, да я на работе. Шо Вы так кричите? Знаю что поздно. И шо? У меня ночная смена. Отпуск только осенью. Тогда и приеду в Киев. И к Вам заеду обязательно. И к дяде Коли заеду. И в Бравары. Вы так говорите, будто у меня отпуск полгода длится. У меня отпуск месяц дан… И шо, я его, по-вашему, должна именно чтоб ко всем Вам заезжать? А то мне больше там не чем будет заняться … Да я не кричу. Связь плохая.
– А топливо кто принес? Сегодня кого выписывали? Точно должен быть коньяк. Или опять бежать в магазин
Суета. Крики. Веселье. Чувствовался нарастающий праздник. Мимо побежала фигура старшего медбрата Миноса. Он двумя руками поддерживал тяжелый от стеклянных бутылок пакет. Бутылки издавали знакомый всем скрежет стекла о стекло. Это нас впечатлило. Захотелось выпить. Мне точно хотелось влить в себя грамм двести. Виски. С лимончиком.
Вахтанг Минос влетел в помещение кухни и всеобщий восторг оповестил территорию лечебницы о наступающем мероприятии.
На пороге, в свете дверного проема, показались две фигуры. «Матрешка» в белом халате выдворяла нашу санитарку:
– Саша, иди в отделение. Кто будет смотреть за больными? Или ты мне прикажешь это делать? Иди, говорю. Тут без тебя справимся. Достала уже.
Женщина подтолкнула Сашу в спину и та побрела через парк, понимая, что сегодня опять все будет без нее.
– Жора, а чего нас-то не ищут? Сейчас Саша придет, а нас у доктора в смотровой нет. – но ответа не последовало. Идти в корпус никто не собирался.
– Бухают сволочи. Хорошо хоть поесть успели. Ща бы выпить.
– Забудь.
Наш диалог показался мне ночной молитвой. Каждый говорил о своем. Да и молчали мы каждый о своем. И думали. Оценивали. Не знаю, до чего мог додуматься Пашка, но я точно понимал, что сегодня мне будет откровение. И придет оно свыше. Я его почувствую. Именно сидя здесь. В кустах. И если б не жуткое желание принять алкоголь, я мог бы ждать это откровение вечно. И я прислушивался. Принюхивался. Веселье было в разгаре. Музыка стала громче. Все чаще мужчины выходили за угол по своей не очень большой нужде. Женщины же, в приподнятом настроении, группами прогуливались в лечебный корпус. Долговязый медработник перевалился через открытое окно. Его стошнило на клумбу. Но этого никто даже не заметил. Это было нормой в поведении этого человека. Ритуалом. Потом он же вышел на крыльцо, сел на бордюр и устало закурил. И курили здесь почти все и много. Группами и по одному. Открыто смакуя каждую затяжку или парочками убегая с яркого света в тень сада, и там шелестя одеждами и обертками сигаретных пачек.
Радио оповестило о наступлении двух часов ночи. Долговязый уже давно спал на клумбе у входа, удобно подложив под голову пустую пластиковую бутылку. Женщины пили чай и вели свои беседы. Некоторые были явно во хмелю и несли полую чушь. Мужского персонала почти не осталось. И только Вахтанг Минос привел своего сына Мишу на кухню. Было слышно, как женщины кормили больного парня, угощали его остатками со стола, выказывая совою заботу.
Миша ел молча. Казалось, он вообще не умеет разговаривать. Он был послушным и кротким. Но в нем было и пугающее. Огромная сила чувствовалась в его теле, но эта сила подчинялась совершенно нелогичному командному пункту. И кто знает, какие команды могут привести в движение этого человека. Мне было немного не по себе.
И я обратился к Пашке. К единственному человеку, который мог меня выслушать:
– Тебе не страшно?
– А чего бояться?
– Просто жить не страшно? Вот, по сути, мы здесь как в тюрьме. Заборы, колючка, решетки. А они там бухают. Но ведь, они же едят ту же самую пищу, что и больные. Только, что больным не додали, они оставляют себе. Как объедки. Точнее «недоедки». И мы тоже сидели за тем столом. Значит и они как на зоне. Значит и они тоже в дурдоме, как и мы. Только нас кормят и лечат. А они должны заботиться о себе сами. У них тоже есть свои заборы и своя колючая проволока. Только мы скоро выйдем из этого ада, а они тут останутся. Точно. Это же ад.
Я смотрел на этот культ чревоугодия. Мои мысли путались. Было противно наблюдать за всем этим спектаклем. Я вспомнил себя на таких пирушках, и от этого становилось еще противнее. И мысли о выпивке уже не было. Хотелось простой воды. Чистой. Холодной. Из родника. Что бы взять ее пригоршней. Зачерпнуть сложенными ладонями и поднести к пересохшим губам. И представилось мне это во всех красках. И как ладони сложил сперва правую перед собой, сверху левую. Как наклонился к роднику земному. Как опустил сложенные ладони под поток воды из земли. Но только не прохладу воды почувствовал я на коже рук. А почувствовал чью-то руку на темени своем. Теплая рука опустилась на мою голову. Согревая место касания, взметнулась надо мной и даже в темноте ночи и тени кустов я явно увидел слабое свечение креста ровно перед моими глазами. Всего лишь миг. Но это свечение было. Как будто эта невидимая рука нарисовала крест в воздухе неоновой кистью, и как след этой же кисти растворился в темноте.
– Ты это видел?
– Что?
– Белый крест?
– Нет. – Пашка был невозмутим. От него не поступило ни одного вопроса. Ему было все равно. А мне нет. Я знал, что это было.
– Это было благословление. – тихо прошептал я.
– Вон Сашу ведут. Идти надо в приемную к доктору, пока нас не стали искать.
Пашка указывал на дорожку, где по направлению к кухонному корпусу шла та же женщина в белом халате, только чуть покачиваясь. Впереди она вела санитарку Сашу.
– Саша. Вот скажи, что, я должна тут все убирать? Ну доктора чуть посидели. Или как ты считаешь? А? … И никуда твои больные не денутся. Уже пора привыкнуть.
Женщины скрылись в свете кухни, а мы с Пашкой стали пробираться через кусты к корпусу. Но мне совершенно не хотелось идти на корточках. Мне хотелось идти ровно. Открыто. Мне нечего было бояться. Мною овладело спокойствие.
Пошел теплый летний дождь. Быстрый, короткий, сильный. И такой долгожданный.
_____________________________________________________________________________
Надеюсь вам понравилась эта глава. Совсем скоро выйдет 4 часть. Подписывайтесь на Евгений Бакало, чтобы не пропустить дальнейшие главы. А так же смотрите предыдущие главы романа Десятый круг:
- Десятый круг (глава 1)