Одно дело познать устройство, данное человеку, а другое дело познать самого человека, то есть самого себя. Поэтому когда мы слышим изречение «Познай самоё себя», то прежде всего должны понять и уяснить, чтó означает слово себя ? Ктó это — я, меня, себя ? Потому что если я сейчас начну изучать форму своих ногтей, цвет глаз или изгиб рук, то это не будет считаться познанием себя, ибо ногти, глаза и руки — не есть я. Если я буду изучать особенности моих природных дарований, талантов, способности мышления, тонкость чувств, это тоже буду не я. Даже если я буду изучать силу моих стремлений, закономерности моих ощущений и впечатлений, желаний и отвращений, глубину моих мыслительных и чувственных состояний, то это также буду не я. Обычно люди, заметив, что одарены красивым или уродливым, сильным или слабым телом, что они способны или не способны к наукам, искусствам, мастерству или созерцанию духовного мира и ви́дению своих знаний, думают, что познали себя. На самом же деле они познали только орудия, инструменты и, по сути, ничего не значащие явления, свéдения о которых не только не являются познанностью себя, но ещё и могут стать преградой на пути познания себя или способом отвлекаться от него.
Почему ? — Потому что тот, кто изучает, никогда не является тем, чтó он изучает. Всё, чтó я могу изучать, не является мною. И хотя существует мнение о том, что человека отличает от животного способность наблюдать за собою, благодаря чему он не просто что-то знает, но ещё и знает о своём знании, — тем не менее человек не видит, как его знание о своём знании — всего лишь животно-духовная иллюзия, от которой он вынужден постоянно отрекаться, если хочет неуклонно следовать за истиной. Ну а если не хочет, то эта иллюзия и дана ему для того, чтобы он мог довольствоваться ею до того дня, когда захочет. Так что нужно всегда отличать предмет от изучающего предмет.
Кáк же тогда можно познать самоё себя ? Ктó это в нас познаёт и ктó познаётся ? Гдé находимся мы сами, то есть гдé находится то, чтó можно назвать нашим подлинным я и познание чего и есть истинное себя-познание ?
Пытаясь дать ответы на все эти вопросы и запутываясь в них, мы приходим к мысли о том, что познать себя самомý невозможно так же, как невозможно своими глазами увидеть свои глаза. Свои глаза, являющие нашу подлинную сущность, мы можем увидеть лишь в зеркале других глаз: или Глаз Бога или глаз другого человека, причём, только в том случае, если и те и другие глаза смотрят на нас с определённым отношением, которое соответствует нашему истинному, внутреннему, скрытому поведению, положению или состоянию. И в зависимости от того, чьи глаза в данный момент мы видим перед собой, тó мы и чувствуем, думаем и запоминаем о себе, а значит что-то знаем о себе на определённый период или этап нашего роста. Бóльшего знать о себе невозможно.
Что касается взглядов людей на нас, наполненных определённым отношением к нам, то они как средство познания себя важны для нас лишь до тех пор, пока мы не видим Взгляда Бога на нас. Пока мы не видим Бога, люди для нас — Бог. Но постепенно мы замечаем, что люди большей частью думают о нас не то, чтó нас отражает, а то, чтó нас искажает или даже оклеветывает, хоть в радостном, хоть в горестном смысле: то они нас ругают ни за что, то хвалят без заслуги. Бог же знает нас такими, какими мы являемся в действительности. Но, в конце концов, от любого взгляда — хоть Божеского, хоть человеческого — мы ждём того, чего хотим: или истины о нас, если мы хотим истины, или более или менее глубокой лжи, если боимся истины. И в зависимости от нашего отношения к истине, равняясь на понятный для нас взгляд, мы и выбираем путь жизни, тем самым являя нашу суть, которая или предаёт истину или остаётся ей верна, независимо от её огорчающего или радующего содержания.
Всё, чтó человек может изучать и познавать вне себя и в самóм себе, он может использовать ради самооправданий или ради самообвинений, а значит всё это не является им самим. Всё, что познаётся и изучается человеком, всё это нужно ему для использования. Но самогó себя человек использовать не может. Использовать его самогó может только кто-то другой.
О чём это говорит ? О том, что ни способностями, ни дарованиями, ни талантами, ни имуществом, ни силой тела, ни глубиной ума, ни чувствительностью сердца, ни образованностью, ни воспитанием человек не может ни отвести от себя гнев и недовольство Бога, ни обрести Его благоволение, ибо всё перечисленное можно использовать как для приближения к Богу, так и для удаления от Него. И потому Бог всегда общается не со способностями и талантами человека, а только с той единственной точкой, которая и есть сам человек и которую может защитить от Божьего гнева и одарить Божьим благоволением только её чистота перед Богом или хотя бы её стремление к чистоте,[i] то есть её однородность Ему в отношении к чистоте, её причастность Его Душе. Бог не может гневаться на Самого Себя, а значит не может гневаться и на человека, если тот является Его частицей. Бог всегда не доволен не-Собой в человеке. Но Собой Он доволен всегда. И пока человек не станет Им, он будет испытывать чувство недовольства собой, которое является недовольством Бога. И вот то место в человеке, которое испытывает недовольство Бога или Его благосклонность, и есть сам человек. Поэтому только благодаря Божьему гневу или Божьему одобрению мы можем действительно познать и помнить себя. Все остальные знания о себе являются не знанием, а более или менее глубоким заблуждением относительно себя.
Таким образом, тот, кто никогда не знал Божьего гнева или Божьего одобрения, может судить о чём угодно, но только не о себе.
Но увидеть себя, чтобы отделить своё я от всего, чтó не является им, можно лишь в том случае, если жизнь, судьба, отношения с людьми и отношения с Богом погрузят нас в череду определённых обстоятельств и условий, которые выявят нас для нас, покажут нам нас. В такие обстоятельства и условия мы помещаем любой познаваемый нами предмет, в котором хотим увидеть главное, отделив это главное от облегающей его скорлупы или наполняющего его или перемешанного с ним мусора или инородного материала.
Чтó же это за обстоятельства и условия, в которых познаётся как любое тело или любой предмет, так и самая истинная истинность человека ?
Это уже не трудно понять, раз речь зашла о телах и предметах. Любое тело и любой предмет познаётся во враждебной для его самой ценной части обстановке, именно такая обстановка является условием, без которого любое тело и любой предмет бесполезны и бессмысленны. И если всё испытывается именно так, то и человек испытывается не иначе. Поэтому, чего ещё можно просить у Бога, у Судьбы, у Разума, у Смысла Жизни, чего искать или ждать, как не нападения на нас всего того, чтó враждебно и мучительно для нас, ибо только оно может предельно испытать нас, проверить, а значит выявить и познать наше истинное существо, нашу коренную истину.
Причём, атаковать и испытать нас может не только что-то злое, болезненное, страшное, но и доброе, приятное, желанное. Потому что и добро и зло, воздействующие на нас в разное время, в разном месте и в разной мере могут быть как нашими благими друзьями, так и нашими лютыми врагами, благодаря которым нас можно подвергнуть испытанию и проверке. Так, например, у одного человека, чтобы испытать его, нужно что-то отобрать, а другому для той же цели — что-то дать.
Когда нам говорят о том, что человек испытывается в горниле уничижения, то это не значит, что человек испытывается только чем-то злым, враждебным и внешне ужасающим, нет. И добро может быть враждебным и унижать человека, лишая его его истинного достоинства. Унижать, уничижать — значит низводить, опускать, перемещать вниз, сталкивать с срединного, истинного, благого, вечного пути, и сталкивать не только в кошмары зла, но и в сладости добра, ибо низведение хоть в ту, хоть в другую пропасть призвано очнуть человека, растормошить, встряхнуть, пробудить, пронзить тоской и ужасом бессмыслицы как добра, так и зла, а значит заставить его подняться и ползти, идти, карабкаться вверх и взбираться на единственно благой и плодотворный путь, а потом страшиться снова упасть в яму тошнотворного, разлагающего добра или в челюсти ненавистного, калечащего зла.
Когда Иов говорит о том, что от Бога нужно принимать и доброе и злое, то речь идёт не о том, что в добре или в зле есть какое-то Благо, а о том, что и то и другое является средством обретения Блага, средством сохранения Отношений с Богом. Поэтому думать нужно не о том, чтó тебе сегодня дают (пряник или плётку), а о том, Ктó даёт и зачéм и кáк использовать данное для сохранения Отношений с Дающим.
Но каким бы образом мы ни взаимодействовали с добром и злом, в любом случае мы сталкиваемся со Стыдом и с Совестью, которые замучивают нас и при чрезмерном поглощении добра и при сладострастном смаковании зла. Потому что и Стыд и Совесть любят только меру — меру добра и меру зла, меру удовольствия и меру боли, ту меру, которая в каждом отдельном случае соответствует потребностям живого обстоятельства и общей пользе.[ii]
Но ктó и кáк может чувствовать эту меру, средину, раздел, а также начало удаления от него, сползание и, в конце концов, падение в крайности, которые притягивают и держат душу неодолимой силой земного тяготения ? Ктó может это чувствовать ? Да чувствуют все, но подчинять себя этому чувствованию и остановиться в последний момент может только тот, кто чувствует Господина всякой меры, кто годами учится понимать и слушаться Его, кто, в конце концов, боясь нарушить меру и остаться наедине со Стыдом и Совестью, страшится потерять Его — единственного истинного избавителя от огня Стыда и от геенны Совести. — Вóт почему Ты держишь меня за правую руку и руководишь меня советом Твоим, потому что только держась за Твою Руку, можно держаться меры. А мир безумных людей меры не знает, меру знает только Мир Божественный.
И потому я есмь то, чтó страшится потерять или мир людей, плюющих на меру, или Мир Бога, блюдущий меру. А значит я есмь то, чтó от страха перед потерей мира, в конце концов, предаёт Бога, или то, чтó от страха перед потерей Бога оставляет мир. Таким образом, я есть страх. И если Сократ приходит всего лишь к тому, что познать себя значит познать свою душу, а не своё тело, то мы приходим к тому, что душа есть не что иное как страх, и познать себя — значит познать и помнить направленность и степень своего страха — страха потерять ту или иную опору, ту или иную поддержку, то или иное одобрение, то или иное общество, тот или иной мир, ту или иную будущность.
Можно долго говорить о направленности нашего страха, ибо мы постоянно боимся потерять всё то, из чего состоит сегодняшняя и завтрашняя опора нашего существования. Мы боимся потерять время, место, кров, пищу, одежду, родных, близких, знакомых, множество всевозможных необходимых и лишних вещей, но самое главное, мы боимся потерять источник, из которого вытекает всё перечисленное, то есть боимся потерять человеческое общество, мир людей, ту мировую жизнь, которая давно устроена, налажена и без которой наше земное существование немыслимо. Когда же нам открывается иная жизнь, иная опора — Божественное Общество, Мир Вечности, Корень Жизни, когда через мучительные усилия мы избавляемся от страха потерять связь с взрастившими нас людьми, то нам приходится отдавать себя во власть ужé иного страха — страха потерять открывшуюся Вечную Опору. И поэтому страху нет и не может быть конца. И если совершенная любовь изгоняет страх, то надо понимать, какой именно страх она изгоняет: любовь изгоняет страх потерять первичную, земную, животную, мирскую, человеческую опору, но она не может изгнать страх Божий, страх потерять Бога. И если боящийся несовершен в любви, то нужно знать, что только боящийся и совершен в любви, но только тот боящийся, который боится потерять благосклонность Бога и поддержку Божественного Общества, Общества, без Которого он никогда не сможет познать ни основ, ни вершин Божественной Любви.
________________________________________________
[i] Чистота от земных страхов, мирской корысти и дьявольской лжи, оправдывающей и страхи и корысть ради того, чтобы иметь всё желаемое и на Земле и на Небе.
[ii] Под добром и злом надо понимать как то, чтó способствует жизни, так и то, чтó её разрушает. Равновесие между добром и злом есть Благо, то есть истинное поддержание жизни. Да, в минуты страданий, когда зло обрушивается лавиной или медленно подтачивает силы, человек ничего не соображает от страха и боли. А в минуты наслаждений он что-то соображает ?