1. НАТАША
Наташа любила изысканные дамские шляпы с широкими полями и украшениями из искусственных цветов, кажущимися живыми. Она любила носить под воротничком своих кружевных, воздушных блузкок старинные камелии, доставшиеся ей по наследству. Еще она любила папиросы «Беломор канал». Сперва разминая табак своими артистическими пальцами в перстнях с большими камнями, а затем элегантно поджигая его пламенем позолоченной зажигалки с гравировкой фамильного герба Ротшильдов. Наташа утверждала, что именно еврейские банкиры подарили ей эту вещицу, однако, всякий, кто знал Наташу, утверждал, что она купила эту зажигалку на курорте в Карловых Варах в семьдесят пятом году у местного торговца антиквариатом по фамилии Булка за 10 долларов США. У Наташи был глубокий, прокуренный голос с изысканными интонациями – настолько красивый и подходящий всему её образу, что и сам воспринимался как некий античный раритет. И она эти голосом с блеском владела. Её кабинет в особняке на Старой Божедомке, построенном в конце девятнадцатого века Августом Егоровичем Вебером, был увешан редкими иконами, фотографиями предков, уставлен мебелью из карельской березы. Да и сам особняк, с разместившимся в нем театром зверей, носил имя её деда. Только назывался не театр, а Уголок. Старину Наташа тоже любила.
Но больше всего на этом свете Наташа любила цирк. Она и родилась то в цирковой семье в апреле тридцать четвертого, когда страна спасла «челюскинцев». В семье династической, где не только родители, но и дед с бабкой, и прадед с прабабкой, и дядя, и брат – все цирковые. А уж если погружаться в ее родословную еще глубже, то там, по утверждению Наташи, можно было найти родственные связи с русским композитором Бородиным и кавалерист- девицей Надеждой Дуровой. Её прадед - выдающийся дрессировщик Владимир Леонидович скончается через четыре месяца после того, как появилась на свет Наташа, даже не мечтая о том, что когда-нибудь эта девочка возглавит театр его имени.
Основатель династии, впрочем, свой путь в непревзойденные дрессировщики начал с покушения на убийство. Об этой истории теперь мало кто помнит, но отрочество его проходило в кадетском училище. А среди немногих радостей кадетской жизни – бесхозная собачонка Жучка, которую всячески притеснял взводный надзиратель. У того была своя собака. Да ни просто притеснял. Издевался. А однажды вылил на бедолагу кастрюлю крутого кипятка. На тайном собрании кадетов было принято решение взводному отомстить и угробить его любимицу. Долго решали, как. Утопить? Камнем грохнуть? Решили повесить. Бросили в фуражку записки. Роль экзекутора выпала Володе. Ничего не поделаешь. Поволок бедолагу в сарай. Перекинул через балку веревку. Потянул изо всех сил. Собачка захрипела. Дернулась обреченно. А паренька и у самого руки трясутся. Зубы стучат от ужаса, творимого над животиной. Выпустил удавку из руки. Глухо ударилось тело. Ни помня ничего и толком ничего не соображая, но лишь только желая остановить страдания собачонки, ударил камнем несколько раз во что-то мягкое, но уже не живое. И стремглав выскочил из сарая. Ночью не спал. Ворочался, то и дело вспоминая несчастную собачонку. А поутру на плацу чуть не лишился рассудка и дара речи, когда увидел живехонькую страдалицу. Стремглав подбежала она к своему палачу и простительно лизнула того в лицо. Собачий этот поцелуй навсегда изменил жизнь Владимира Дурова.
Начинавший в конце девятнадцатого века в цирке Луиджи Безано с амплуа силача, куплетиста, чревовещателя и клоуна, впоследствии он перешел к Альберту Саламонскому, чей цирк на Цветном бульваре в ту пору был невероятно популярен у московского купечества. Теперь уже дрессировщиком. Метод, который он изобрел для дрессуры диких зверей, был достаточно прост и основан на теории условных рефлексов: он угощал их за каждый удачный трюк. Поведение и физиология животных настолько увлекли Владимира Леонидовича, что тот начал ставить на них опыты по телепатии и парапсихологии, привлекая к ним таких медицинских светил, как Владимир Михайлович Бехтерев и нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов. В доме на Старой Божедомке помимо его владельцев проживало не мало различной живности, в том числе дикой, а потому и решение сделать этот «живой уголок» еще и коммерческим предприятием, выглядело вполне закономерным. Большевики, правда, уголок в числе остальной собственности, национализировали, а всего через пару лет вновь открыли его в утеху нарождающемуся сословию советских людей.
Именно с ним, со звериным театром на Старой Божедомке, переименованной впоследствии в честь основателя династии и до сих пор носящей его имя, связаны судьбы всех его дальнейших потомки. И деда Наташи, который ушел из жизни совсем молодым, а потому ей вовсе не ведомым, и отца, что работал здесь у Владимира Леонидовича ассистентом, но театр не возглавлял и у тети Ани Садовской, возглавлявшей его с тридцать седьмого по семьдесят восьмой, у самой Наташи, что возглавит его после неё.
У отца – Юрия Владимировича был собственный уголок – тринадцать железнодорожных вагонов со ста дикими зверями, доставшимися ему по наследству от погибшего дрессировщика. Состав этот волшебный пыхтел по просторам советской родины из края в край, радуя веселыми трюками с участием знакомых и вовсе невиданных тварей, беззаветных строителей коммунизма.
Наташа сама рассказывала мне про эти тринадцать вагонов. Про этот чарующий запах теплого звериного назема и невыносимую вонь самцов, помечающих территорию клетки. Про прерывистое дыхание хищников. И блеск глядящих на тебя из темноты неведомых глаз. Про продрогшие сибирские станции, на которых цирковые не только спешили запастить кипятком, но и запасти его для своих питомцев из жарких стран, для которых и Россия, и эта зима могли оказаться последним пристанищем. А еще она рассказывала мне, как отец подарил ей в ту предвоенную пору чудесную раковину с Курильских, кажется, островов. Раковина была пуста. Нутром розова нежно. Но, что самое удивительное для девочки, в ней слышался далекий океан, омывающий своими волнами неведомые ей острова. И когда отец как-то спросил её о том, кем она хочет стать, когда вырастет, Наташа ответила единственное, что к своим малым годам видела и понимала. Что окружало её с вечера до утра. И даже во сне. Дрессировщицей.
Но детские её попытки овладеть взрослой профессией, оказались буквально трагическими. Название первой своей подопечной - морской свинки - девочка восприняла буквально и по нечаянности утопила её в детской ванночке, предназначенной для того, чтобы изображать это самое море. Стоит ли говорить, как горевало дитя, когда поняло, что дрессировка окончилась мучительной кончиной любимицы.
Семейная легенда утверждает, что впервые Наташа вышла на арену в тридцать девятом в аттракционе собственного отца. Наташе было всего пять лет. Другая легенда, что - на год раньше, когда её отец во время боев у озера Хасан на Дальнем Востоке создает фронтовую бригаду и выезжает к местам боев вместе с четырехлетней дочерью. Как бы то ни было, но официальный трудовой стаж Наташи исчисляется с сорок третьего года, когда ей исполнилось всего девять лет.
Со зверушками своими безотказными исколесили они в тяжкие годы войны ни один фронт, веселя раненых или вернувшихся из боя, а может, и уходящих на последний свой бой солдатушек забавными политическими репризами, в которых дрессированная свинья изображала Адольфа Гитлера, а надменный гусь с обезьянами - Бенито Муссолини, Гимлера или еще какое фашистское зверье. К слову сказать, отец Наташи был сам настолько похож на сэра Уинстона Черчиля, что несколько раз даже сыграл его в советских фильмах после войны.
Понятно, что при таком кочевом образе жизни, в школу девочка не ходила, а получала домашнее образование, которое при таком количестве почтенной и образованной родни, да с таким жизненным и звериным опытом, оказалось куда лучше государственного и впоследствии позволило ей даже поступить на ветеринарный факультет Тимирязевской сельхозакадемии. Но тоже – заочно.
Жизни ее, сперва детской, а затем и отроческой мог позавидовать любой советский ребенок. Жизнь на колесах. Еженедельные смены городов и весей за вагонным окном. Настоящие обезьяны, индюки, морские львицы и зайцы – в друзьях. Но главное – цирк! Круглый год – сплошной цирк. Много лет спустя Наташа, окончившая к тому времени еще и литературный институт, вспомнит всех этих Котек, Чичи, Лео, Журиков и Глупынд поименно в своей книге «Мой дом на колёсах», вспомнит и истории, с ними связанными, что называется, увековечит в детской литературе. Их уж и нет никого на белом свете. Только память о них и смешные их имена – сложенные из букв на запыленных полках заброшенных русских библиотек.
После смерти Сталина магнитогорские охотники подарили Наташе восьмимесячную рысь, будучи уверенными, что дарят камышового кота. Ни в СССР, ни за его пределами никому и никогда не удавлюсь еще выдрессировать этого агрессивного и опасного хищника. Наташа взялась. И потратила целый год, чтобы приучить Котьку к аплодисментам, яркому свету юпитеров, командам, а помимо того – шагать на цепочке по барьеру рядом со зрителями, прыгать с тумбы на тумбы, крутить мяч и выполнять множество иных фокусов, которыми в дикой природе её никто бы и никогда не обучил. Даже за кусок мяса. Во время одного из таких представлений, Наташа вышла на арену в новой юбке, которую дикая Котька еще не нюхала и не знала. Юбка шуршала. И этого Наташа не учла. Не учла и того, что рысь, если даже не испугается этого шелеста, то вполне возможно, захочет его потрогать. Так оно и случилось. Резкий удар лапой с растопыренными когтями не только разорвал предательски шуршащую юбку, но и рассек девичью плоть. Номер они завершили благополучно. А за кулисами юная дрессировщица лишилась чувств. Котьку, напавшую, пусть и играючи, на человека, хотели было пустить в расход, но вернувшаяся из больницы Наташа мужественно её отстояла. Но не сумела уберечь собственную мать. Та разбилась в автомобильной катастрофе. По стародавней цирковой традиции, если в жизни дрессировщика случается глубокое эмоциональное потрясение, а уж в добавок к тому, нападает дрессируемый зверь, его отстраняют от выступлений. Но Наташе такая разлука с цирком только пошла на пользу.
2. МИША.
Старинный друг этой цирковой династии Михаил Пантелеймонович Болдуман обнаружил Наташу именно в таком плачевном состоянии. Буквально. За кулисами. В слезах. Болдуман –родом с местечковой станции Израиловка. Но к евреям никакого отношения не имел, поскольку род его происходил частично от молдавских, а частично украинских дворян. Точеный профиль. Холеные руки. Пронзительный драматический взгляд. Весь его образ был буквально пропитан пьянящим соком ушедшего в небытие аристократизма. К тому же – известный актер мхатовской школы. Трижды лауреат Сталинской премии первой, наивысшей, степени, которые он получил за роль командира подводной лодки и начальника геологоразведочной партии в пьесах забытого ныне драматурга Крона. И еще одну, по пьесе Константина Симонова, за роль американского шпиона Окунева, что пытается выкрасть тайную формулу бактериологического оружия СССР. А помимо всего еще заслуженный и народный артист Российской Федерации. Кавалер ордена Ленина. Чтобы было понятно тем, кто клянет ныне советскую власть за ее мыслимые и немыслимые прегрешения, все эти титулы и звания давали их обладателю вполне осязаемые финансовые преимущества. Проще говоря, такие люди были очень богаты. И народом любимы.
Вполне допускаю, что при явлении Михаила Пантелеймоновича перед зареванной Наташей, слезы её мигом высохли и все невзгоды отступили внезапно. «Я знаю, что Вы станете моею женой» - произнес народный любимец. От такого заявления не только слезы, но и всю душу вывернет наизнанку.
В отношениях этой пары была, впрочем, одна, очевидная для окружающего советского истеблишмента проблема. Михаилу Пантелеймоновичу пошел пятьдесят седьмой год. А Наташе едва исполнилось двадцать. Ну, и помимо того, роковое стечение обстоятельств, в год их встречи отняли у обоих самых близких людей: у Наташи – маму, а у ее жениха – жену. По этой самой причине им вроде бы даже, ни смотря на заслуги перед отечеством и народную любовь к Михаилу Пантелеймоновичу, отказали в регистрации законного брака. А уж коли родное советское государство отказало им в праве сочетания душ и сердец, молодые отправились под венец. И только после того, как этот артистический брак был узаконен на небесах, их гражданские отношения узаконили в ЗАГСе. И, странно, атеистическое государство, ничуточку не осерчало, считая такую выходку, как мне теперь кажется, очередным чудачеством советской богемы.
«Мы излучали какое-то свечение не только друг для друга, но и для людей, поэтому к нам тянулись, пытались прикоснуться. Мой муж был спокойным и добрым человеком, безмерно любил животных», - скажет впоследствии о своем муже Наташа. Однако свечение это по сути было или не сильным, или не особенно ярким, поскольку по прошествии года, и двух, и пяти лет, у артистической пары не было продолжения. Можно только представить себе переживания заслуженного и народного артиста, который к тому времени был даже удостоен и вовсе экзотического для СССР Орденского знака Британского Королевского общества Елизаветы II «Золотой лев» — за роль короля Леонта в «Зимней сказке» У. Шекспира.
Лев старел. А наследников у него не было. Кто знаком с содержанием этой поздней пьесы классика мировой литературы, тот, без сомнения, вспомнит страдания сицилийского короля, который после беспочвенных подозрений в измене беременной жены, получает известие от оракула в ее невиновности. И еще более страшное предсказание о том, что «будет жить без наследника, пока не найдёт потерянное». Стоит ли говорить, что Михаил Пантелеймонович Болдуман вложил в этот образ всю свою боль, все свои горькие переживания.
Однако, пройдет еще долгих тринадцать лет, пока в их семье ни родится долгожданный первенец. Его отцу в тот год исполнится шестьдесят девять лет. Он знаменит. Он близок к возрасту Авраама. Пережил одного царя и трех советских вождей. Но за все эти годы еще ни разу не испытал естественного для любого мужчины счастья реинкарнации. Патриархального счастья продолжения собственного рода. Мальчика даже назвали в честь папы - Михаил. Даже имя его стало подарком.
Михаил Пантелеймонович Болдуман после рождения сына проживет еще более полутора десятков лет и упокоится с миром в 1983 году. «Всю свою жизнь я любила одного человека — своего мужа. – скажет о нем впоследствии Наташа, - За 30-летнюю совместную жизнь мы поссорились только два раза, и то молча, без крика. Этот человек был для меня всем: и мужем, и отцом, и любовником».
Что до Наташи, то по словам сына, которые тот разболтает, когда мать уже состарится, она его не хотела. Не хотела настолько, что даже эту свою нечаянную и ожидаемую для любой женщины радость, попросту проморгала, отнеся её ошибочно к разряду желудочных недугов. Сама Наташа в грехе этом, если и был таковой, никому сроду не говорила. Наоборот. Она гордилась своим сыном. Как бесценную святыню хранила локоны его волос, которые отстригала у сына до двенадцати лет. Считала, что после окончания биологического факультета МГУ тот стал известным ученым и даже, кажется, профессором. Она рассказывала о том, что Миша владеет множеством иностранных языков, включая греческий и латынь. Что он сочиняет прекрасную прозу. И вообще - Песталоцци! На самом -то деле после биофака, который он и вправду окончил, про биологию сын дрессировщицы успешно забыл. А о кандидатской и, уже тем более докторской, похоже, даже не думал. Он, действительно, был склонен к языкам. И, действительно, знал их несколько. Греческий в том числе. Помимо этого, благодаря качественной генетике, Миша много читал и обладал хорошими мозгами, чтобы прочитанное часто без разбора запоминать. Это и помогло ему стать экскурсоводом. Талантливым. Знающим. Эрудированным. Но, как ни прискорбно, всего лишь экскурсоводом. А уж любимцем народным, как оба его родителя он стать даже и не пытался. И театр его - не привлекал. Более того, я даже думаю, что он пошел-то обучаться настоящей науке исключительно потому, что от театра этого - и в жизни, и на сцене - его в буквальном смысле воротило.
Сцена эта проклятая прежде всего прибрала его маму, которая и в силу молодого еще сравнительно возраста, и в силу неукротимой харизмы, не подходила на роль Матери с большой буквы. Прежде Миши её волновал медведь. Или слониха Маша, придавившая очередного служителя, или морской лев Лео, которому не хватило рыбы. А помимо этого - бесконечные гастроли по городам и весям СССР да странам Варшавского договора. Участие в съездах Всесоюзного театрального общества, пленумах Союза советских писателей и иной общественной мутоте, которая, впрочем, позволяла в то время находиться в щедрой орбите государственного попечения. Как и большинство советских людей, Наташа работала за идею, а не за деньги.
Будь Наташа Матерью с большой буквы, она бы в театр этот даже не вошла. И зверей не дрессировала. Она бы посвятила жизнь мужу с прописной буквы. И сыну - со строчной. Стала одной из многих. Тем более, что в цирковой этой династии претендентов на должность художественного руководителя Уголка на Старой Божедомке было достаточно. Не Наташа, так кто-то другой с такой же фамилией.
Обида, обделенного материнским вниманием сына, была, по-человечески, понятна, когда тому было лет десять или позднее, когда выпорола его за проданные букинистам семейные реликвии. Однако обижаться на мать в зрелом возрасте для любого мужчины, пускай даже от матери своей страдающему, недостойно. А уж разглашать публично сокровенные семейные тайны, которые, без всякого сомнения, имеются в каждой семье, тем более. Помню, когда впервые прочел так называемые откровения «сына знаменитой дрессировщицы», на душе ни осталось ничего кроме чувства гадливости. Ни к Наташе, естественно, а к неразумному её сыну. Словно тот раздел собственную мать безжалостно и выволок её голой на базарную площадь. И еще подумалось: «Это её убьёт».
Наташа, внешне держалась стойко. Словно ничего не случилось. И сын её публично не унижал. Однако, зная ее не мало лет, зная её душевную организацию и эмоциональный склад характера, могу только догадываться какой шторм разыгрался внутри этой уже совсем немолодой женщины. Сколько слез пролила она в гулкой от одиночества квартире на улице Горького в самом центре Москвы.
Михаил Болдуман любил её до последнего часа. Михаил Болдуман погубил её. Странное. Почти метафизическое стечение обстоятельств, достойное древнегреческих трагедий. Как ни вспомнить «Эвмениду» Эсхила, написанную за четыреста лет до нашей эры, но звучащей совершенно созвучно трагедии нынешних дней: «Дитя родит отнюдь не та, что матерью зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано. Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод хранит».
Прощались с Наташей в Уголке под стоны и рев ее питомцев, не понимающих, но лишь только ощущающих её кончину.
Похоронили её на Новодевичьем кладбище. Рядом с прадедом. Михаил Болдуман старший к тому времени покоился на Введенском рядом с первой своей женой. Вместе с отцом три года спустя после смерти матери обретет свой покой и Михаил Болдуман младший.
За эти три года, прежде отказывавшийся от наследства и даже от самой фамилии Болдуман, за бесценок продаст квартиру на улице Горького и купит однокомнатную квартирку в Париже. Но она ему уже не понадобится. Он умрет от цирроза печени в районной больничке на станции Чудово Ленинградской железной дороги по пути из Петербурга в Москву. Автор двух поэтических сборников сомнительного нравственного содержания. Полиглот. Экскурсовод. Античный Орест. Неприкаянный мальчик. Судьба его и вся его жизнь – словно родимое пятно на династии Дуровых. Оставшееся после него, как единственного наследника, добро, принялась делить многочисленная родня, вызывая слюноотделение желтой прессы и маргинальной общественности. Началась свара. Недостойная. И уж, тем более, не аристократическая. Имя династии окончательно испоганили. А её нынешним продолжателям понадобится еще много лет, чтобы от мусора, тумана и грязи имя это отчистить.
3. ЯША.
Как и многие животные в Уголке Яша носил Наташино матчество – Яков Натальевич. Прежде Яша жил в Сухуми на базе Научно-исследовательского института экспериментальной патологии и терапии, который в народе принято называть «обезьяний питомник». Однако, с началом войны между Грузией и Абхазией, многих обитателей питомника выпустили сами служители, поскольку прокормить две тысячи обезьян оказалось немыслимо и те носились стаями по местным огородам и лесам. Иных убивали потехи ради. Говорят, по причине голода, их мясом даже корились. Именно такая печальная участь постигла родителей Яши. А самого юного шимпанзе изловили сетью и продали новым русским. Тот, впрочем, глотнув на войне вольной и бесшабашной жизни, тяпнул их наследника, за что по-новорусски наказан и отправлен на вечное поселение в Уголок. Знали бы эти безымянные новые русские что ожидает там «кавказского пленника».
Наташа полюбила Якова, что называется, с первого взгляда. Прониклась его сиротством. Трагическим его детством. Бесхозностью его и одиночеством. И назвала его…своим сыном. Чудаковатое это решение, впрочем, воспринималось окружающими как проявление её артистизма, способностью превращать банальности в чудеса. Помню, и сам я, когда Наташа познакомила меня с Яковом Натальевичем и тот сразу же, и довольно бесцеремонно, полез ко мне целоваться, подумал, что на Мишу Болдумана тот совсем не похож ни внешне, ни манерами своими разнузданными, о чем и не преминул напомнить заслуженной артистке. «Миша – далеко, во Франции где-то. – ответила Наташа, - а Яша всегда со мной». И это была сущая правда. Ей, обделенной, тоже ведь не хватало сыновней любви. Она ведь тоже по ней тосковала.
Надо знать тот, прежний Уголок, надо хорошо знать его хозяйку, чтобы понимать в какой обстановке очутился Яков Натальевич. Прокуренный кабинет художественного руководителя театра был не большим, но постоянно полным гостей. Полным шума. Повелительных наклонений. Импортного кофе. Крепкого чая. Французского коньяка. И непрерывных телефонных переговоров. Наташа любила и умела решать проблемы. Как и ее прадед, который принес в кабинет к Луначарскому живую крысу и тот со страха поставил требуемые Уголком резолюции, так и Наташа могла вывести на улицы столицы живых слонов или изобразить нерадивого московского чиновника в виде дрессированной гиены. Ах, где ты, Наташа? Сколько бы работы нашлось твоим диким зверям для изображения нынешней русской жизни!
Яков Натальевич среди этого столпотворения и воспитывался. В короткий срок он перезнакомился и перецеловал всех деятелей советской культуры, политического истэблишмента, мафии и стражей порядка. Мохнатый сын с его объятиями запоминался сразу же и на всю жизнь. Это был замечательный, как бы сейчас сказали, «пиар».
В год обезьяны, который пришелся на две тысячи четвертый год, Наташу вместе с Яковом Натальевичем пригласили на Голубой огонек. Однако, телевизионные кривляния, истошный ор, так называемых, звезд российской эстрады, привели даже его, потомка африканских шимпанзе, привыкшего к дикости и варварству местных племен, в некое оцепенение. Выручил подвыпивший друг всех животных Николай Дроздов, угостивший Якова Натальевича советским шампанским.
Буквально через несколько дней после этого, когда я привел на спектакль в Уголок кого-то из малолетней нашей родни и ожидал Наташу, Яша ни с того, ни сего заинтересовался манжетами моей рубашки и с интересом принялся изучать как устроен механизм их застегивания. Я показал ему как это делают люди. Как вынимают пуговичку из петли. И как туда вновь её продевают. Тот повторил. И еще несколько раз уже совершенно уверенно.
В тот же год Наташу наградили высшей государственной наградой – Орденом «За заслуги перед отечеством» второй степени. На награждении в Кремле она, по счастью, пришла без Яши. Но в ответной речи, которую произносила, обращаясь к Президенту, вспомнила и о нём, сообщив присутствующим, что в её жизни есть только три достойных мужчины: Президент Путин, Патриарх Алексий второй и шимпанзе Яков Натальевич.
Основоположники марксизма, всё же заблуждались, утверждая, что именно труд превратил обезьяну в человека. Куда старательнее, к примеру, работают муравьи, но мать эволюция так и не удосужилась за миллионы лет добавить им хотя бы тысячной доли человечности. Яков Натальевич, хоть и не муравей, но сибаритствовал не часто. В остальное время не гнушался помыть полы. Или, как в случае со мной, обучаться вполне человеческим навыкам. Но и это, как бы ни старалась Наташа своими отношениями с Яшей убедить общественное сознание в праведности теории Дарвина, не делало его человеком. Господь и не думал делать из обезьяны человека. Он, скорее всего, создал ее нам в назидание. Чтобы и мы, хотя бы иногда стыдились собственной надменности, предательству, исключительности, гордыне, чванству и лжи, да еще десяткам, а то и сотням слабостей и грехов, присущих исключительно человеку. Вся последующая история Якова Натальевича – печальное тому подтверждение.
Когда Наташи не стало, помимо вопросов наследственного порядка, которые по её собственноручному завешанною, теперь надлежало решать Мише, возникли и другие, завещанием никак не определенные: что делать с её зверьми? Поскольку Уголок – заведение государственное, то, стало быть, и артисты его этому государству принадлежат. Все эти ежики, лисы, слоны, львы и даже мыши, хоть зарплат, как артисты иных театров не имею, однако же, корм на них выписывают регулярно. Однако, были в Уголке и такие артисты, что имели специальный статус Наташиных любимчиков. В каждом театре есть такие. Даже в людском. Но, как и у людей, в театре зверей со сменой художественного руководителя, многое меняется. В том числе и любимцы. Новые хозяева Уголка, по счастью с той же самой фамилией, как и у Наташи, отчего-то решили, что, если у животного умирает его укротитель, это означает и завершение карьеры такого животного. Мол, другой дрессировщик с ним просто не совладает. Так это или не так – человек от цирка далекий, я этого наверняка не знаю, хотя и в самой династии были случаи, когда в труппу набирали зверей от умерших дрессировщиков. Были и такие случаи, как в легендарном фильме «Ко мне, Мухтар!», в котором милиционер Глазычев несколько месяцев ходит по кабинетам с одной лишь целью – заслуженного розыскного пса не выбраковывать и оставить в милиции как бы на пенсии. Новые хозяева, видать, не так сердобольны, как милиционер Глазычев. А может Наташино живое наследство – в тягость, но, скорее даже – в укор. Вот и сбагрили Якова Натановича в городской зверинец. Да ни в какой-нибудь, а с глаз по дальше – в Удмуртию, в город Ижевск.
Если я решусь когда-нибудь живописать жизнь Наташи и двух её сыновей в художественной литературе, то непременно постараюсь представить себе, что пережил Яков Натальевич, когда его увозили навек из родимого Уголка, как, может даже порадовались его унижению, как грузили клетку в товарняк, как везли, недавнего всенародного любимца, словно каторжника, на север, где не то, что африканскому жителю, но и русскому – в тягость. Я представлю, как бился он о железные прутья, не понимая за какие такие обезьяньи грехи его туда заключили, чем провинился он перед людьми? Ведь сам он только и делал, что веселили их и даже старался им подражать, сам приближаться манерами и повадками к человеку. А тот унизил и предал. Я не знаю – умеют ли обезьяны плакать. Но вполне могу догадаться, что лишенный крова, Наташи, и, прежде всего, её необъятной любви, Яков Натальевич выл в заточении. В голос, сердешный, орал.
В желтом потоке газетных публикаций той поры я отыскал сообщение о первых месяцах Ижевского заключения Якова Натальевича. «Самый прославленный обитатель зоопарка Удмуртии. Настоящая звезда, любимец знаменитой актрисы и дрессировщицы Натальи Дуровой, считавшей Яшу своим вторым сыном. После ее смерти Яша приехал в наш зоопарк. Тяжело переживающий кончину своей хозяйки, стал очень вспыльчивым и легко ранимым гражданином. Доверяет только самым близким людям. Является всеобщим любимцем. Обожает представительниц слабого пола, особенно целовать их прямо в губы, а потом с любопытством нюхать оставшуюся на его губах помаду. Как мальчишка всегда с интересом разбирает любые игрушки, которые приносят ему сотрудники зоопарка: машинки, телефоны, конструкторы, а потом долго обсасывает эти детальки. Ревнив, совершенно не любит мужчин. От одного их вида или даже голоса приходит в ярость. Обожает шоколадные конфеты, да и вообще все сладкое. В благодарность за принесенные вкусности готов просто завалить вас воздушными поцелуями, что, кстати, получается у него особенно нежно и страстно».
А вот уже и другое нравственное убожество, иронизирует по поводу обезьяньей судьбы: «Это раньше Яшке жилось вольготно. Была квартира в историческом центре Москвы, дорогая иномарка с персональным водителем. Ужинать изволил Яшка черной икрой да французским красным вином. По праздникам позволял себе коньяк 20-летней выдержки. А уж какие люди порой составляли ему компанию…Но не все Яшке масленица. После того как не стало Натальи Дуровой, пришла пора учиться жить заново. Перво-наперво пришлось отказаться от харчей заморских да от яств деликатесных. А роскошную квартиру в столице сменить на малогабаритную конуру в Ижевске.» Видать, автору этого публицистического доноса в жизни не свезло. Ни компании достойной, ни квартиры с черной икрой. Вот и вымещает свою злобу на шимпанзе. Еще одно свидетельство низости человечьей натуры.
На клетке Якова Натальевича в Ижевском зверинце теперь висит научное пояснение его естества: Класс: Млекопитающие (Mammalia), Отряд: Приматы (Primates), Семейство: Человекообразные обезьяны (Pongidae), Название: Pan troglodytes, Статус вида: Исчезающий, Кличка: Яша, Дата рождения: 1995 год. И в этой надписи каждое слово – трагедия. И имя – уже без отчества. И статус – исчезающий. И дата рождения, означающая, что оставшиеся 25 лет своей жизни Яков Натальевич проведет в этой тюрьме. Люди приговаривают к такому сроку только за убийство и шпионаж. Яшу – за любовь к людям.
Служители Ижевского зверинца, то ли ради научного какого эксперимента, в утешение ли Якова Натальевича, но, скорее всего, потехи ради, подселили ему в клетку шимпанзе Джессику. И вот газеты и интернет вновь трубят об этом так словно Джигарханяна им мало: «У знаменитого обитателя Ижевского зоопарка, звезды цирка шимпанзе Яши появилась долгожданная дама сердца – обаятельная Джесика. Галантный обольститель, обаятельный мерзавец Яша давно мечтал о спутнице жизни. Из-за жгучей любви к представительницам слабого пола он неоднократно влюблялся в посетительниц и сотрудниц Зоопарка Удмуртии, кокетливо прогуливающихся мимо вольера в мини-юбках. Дамы отвечали взаимностью лишь по ту сторону вольера. А та, единственная и неповторимая, никак не решалась разделить пенаты Яши, и жить в любви и согласии с ним всю жизнь, отмечают в пресс-службе зоосада». Коли оставить в стороне эти убогие пассажи провинциальных щелкоперов про мини-юбки и обаятельных мерзавцев, то выходит, что и в зверинце человечьей любви, к которой Яков Натальевич привык, дефицит или это просто специфика работы зверинцев, где любви на каждого не напасешься. Вот и решили подложить Джессику. И вновь совершили ошибку. Они думали, что Яша – шимпанзе. А он – Яков Натальевич.
Помню, еще при жизни своей Наташа мне рассказывала о том, как был удивлен и, прямо-таки ошарашен персонал, возглавляемого ей Уголка, когда Яков Натальевич вдруг взялся за тряпку, да швабру с ведром, и принялся драить полы, да наводить чистоту поначалу в своем, а уж затем и в других звериных жилищах. Как сама она была удивлена его, вроде как простой, но очень человечной инициативе. И уж, конечно же обняла своего любимца. Угостила его, конечно, вкусняшкой.
Может, вспомнил он вдруг гениальную эту уборку. Или маму свою Наташу. Или, чтобы вновь доказать, что место его не в клетке, что он – исчезающий вид. Снова взял в руки оставленную кем-то тряпицу. Смочил водой из поилки и принялся драить, да прихорашивать ижевский свой каземат. Так и убирается в нем по сей день. Да еще и подругу свою, да других человекообразных к порядку помаленьку приучает.
Вот и сказке конец.
А я, доверчивая душа, всё тешу себя надеждой, что найдется в стране нашей хоть один человек, что вызволит Яшу из заточения. Определит его в цирк, поскольку ведь тот дипломированный актер. А не в цирк, так на телевидение, где по моему глубокому убеждению приматов только и не хватает. Или на какую иную чиновничью должность в стране, где народ хоть и дрессированный, но не такой сердешный как Яков Натальевич. Поверьте, мне. Поверьте, человеку, который научил его застегивать пуговички на манжетах. Яша смышленый. Безумно талантливый. Но главное – не продаст.