Окончание. Начало тут и тут
После уроков Вика тащилась домой с удручённым настроением, шмыгая носом. Теперь она вспомнила тот день. День, когда она получила эту злосчастную тройку по истории. Не выучила параграф, а точнее, выучила не весь, потому что не понимала, зачем ей эта информация, что с ней делать… Даже сохранившаяся память и опыт взрослой Виктории не помогли – она не вспомнила того, чего от неё хотели. И тройка снова «украсила» её идеальный дневник круглой отличницы…
Страшно было даже представить, что скажет отец. Вынос мозга на весь вечер был обеспечен. «Как ты могла не выучить? С твоей-то памятью! Где твоя ответственность? Где совесть? Ты же пионерка!» Да, он оторвётся на ней по полной программе – пальцем не тронет, но словами уничтожит. В который раз. Он это умеет – разнести в пух и прах самооценку и настроение, не оставив от них камня на камне.
Вика шла, пиная попадавшиеся на дороге камешки, и грустила. А потом вдруг перестала. Остановилась на месте и спросила себя: «А тебе не всё ли равно? Ты же взрослая женщина уже, пусть и в теле ребёнка. Разве ты не понимаешь, насколько это всё мелочи: тройка, отец, его понятия о том, кем ты должна быть? Это же всё уже отыграно и отработано! Ну не для того же ты оказалась в прошлом, чтобы снова переживать унижение и стыд!»
— А действительно, какая разница! – сказала она уже вслух и снова почувствовала сжатую пружинку внутри. Страха больше не было.
Вечер Вика пережила легче, чем это было в детстве, каким она его помнила. Она не расстроилась, не плакала больше от несправедливости и обиды, а только спросила отца, когда он стал стыдить её:
— Пап, скажи, а я обязана знать всё? И учиться только на пять? У меня совсем нет права ошибаться? Ты меня будешь любить только с пятёрками, иначе никак?
Отец резко умолк и за весь вечер не произнёс больше ни слова. Вика с мамой, как обычно, накрыли ужин, после него помыли посуду и сели вышивать в уютно-жёлтом круге торшера, пока отец всё так же молча смотрел телевизор.
Вика не расстраивалась из-за его молчания. Она просто ловила каждое мгновение этого удивительного вечера, время от времени спрашивая себя, надолго ли судьба забросила её в тело её же десятилетней. Она радовалась, смотря на молодую улыбчивую маму, которая, казалось, не умела уставать.
Она наслаждалась мягкими нитками под пальцами и тихими мамиными советами. И запахом домашних котлет и картофельного пюре, витающими в доме. И тёплым светом. И обещанием долгой жизни, которая ещё только ждёт впереди…
Это было такое тихое, незамутнённое, огромное счастье радостного жёлтого цвета, что Вике казалось – сердце готово разорваться от его размеров…
Уже засыпая, Вика услышала в комнате тихие шаги – широкие, чуть шаркающие, не мамины. Отец наклонился над девочкой, постоял немного, видимо, пытаясь понять, спит она или нет, положил что-то на подушку, а потом очень легко поцеловал в лоб. И ушёл, оставив после себя тонкий запах одеколона. Вика протянула руку – на подушке лежал маленький одуванчик, неумело сплетённый из зелёных и жёлтых нитей, которыми она вышивала этим вечером.
— Ох, папка, — прошептала она, пряча в кулачке смешной цветок, и с улыбкой погрузилась в ярко-жёлтый одуванчиковый сон.
Вика проснулась от звука будильника. Открыла глаза и немного полежала не шевелясь, купая не до конца проснувшийся взгляд в неярком утреннем свете. Она уже знала, что снова взрослая, ей говорили об этом привычные детали собственной спальни и едва слышное мурлыканье мужа, напевавшего в ванной за утренним туалетом, как обычно по утрам. Эти мелочи, составлявшие её ежедневный утренний фон, сегодня отчего-то казались особенно лакомыми, и она наслаждалась ими.
«Интересно, — подумала женщина, не спеша поднимаясь с постели и кутаясь в халат, — что это было? Я правда провела день в своём десятилетии или это просто были воспоминания во сне?» Тёплое и уютное ощущение в теле, напоминающее пружинку, тренькнуло в ней, заставив вздрогнуть. Из-под подушки торчало что-то зелёное. Она протянула руку, достала… Радостный жёлтый одуванчик, чуть помятый, улёгся в её ладонь, как будто всегда лежал только там. И она не смогла сдержать слёз.
— Анечка, вставай, уже утро! – осторожно позвала Вика сладко спящую дочь, присев в изножье её кровати.
Девочка спала на боку, обнимая сопящую Джеки, и улыбалась во сне.
— Аня… Просыпайся, малыш…
Проснулись обе девочки, посмотрели на Вику. Она улыбнулась им – от души, искренне, ощущая рвущуюся из груди с каждым ударом сердца любовь.
— Мам… — Не до конца проснувшаяся Аня нахмурилась, прижала к себе вскочившую было таксу. – Я это… Я знаю, что плохо себя веду… И учусь плохо… Я исправлюсь, мам… Честное слово, исправлюсь…
Вика быстро перебралась к изголовью, обняла растрёпанную, сонную и такую родную девочку, прижала к себе. Поцеловала макушку, пахнущую счастьем. Потрепала за уши собаку.
— Анют… Я верю тебе, солнышко, не переживай, — тихо сказала она. – Не даётся тебе учёба – не беда. Справимся. Все вместе. И мы с папой поможем, и Джеки тоже.
Такса тявкнула, будто в подтверждение.
— В конце концов, двойка – ещё не конец света. Я в любом случае тебя люблю и любить буду. Любую. Всегда.
Пружинка внутри Виктории согласно зазвенела и толкнула в грудь. Девочка Вика подмигнула откуда-то из бирюзового океана времени, где она всё ещё плавала на ярко-жёлтой подводной лодке. Девочка Аня улыбнулась матери. В окно светило осеннее солнце цвета счастья.