4 АПРЕЛЯ
родился Пьер Поль ПРЮДÓН (фр. Prud’hon, Pierre Paul, 1758—1823) — французский живописец.
Фигура Пьера-Поля Прюдона вовсе не является самой значительной в европейском искусстве. Те, кто не углублялся в историю искусства, этого имени, возможно даже не слышали. Достаточно сказать, что в собственной его родной стране о нем отзываются уважительно, как о большом мастере, но и только! И это не удивительно.
Он не создал, в отличие от своего монументального современника Жака-Луи Давида (фр. Jacques-Louis David; 30 августа 1748, Париж — 29 декабря 1825, Брюссель), собственной школы, распространившей по всему миру в конце 18-начале 19 века свое неистребимое – хотя и безусловно, благотворное – влияние. Искусство Прюдона трудно поддается четкой классификации. Если, например, тот же Давид – классицист и только классицист – от начала до конца карьеры, во всех своих произведениях, то Прюдон всегда балансирует на грани сочетания немыслимого. Он то может показаться однозначно представителем холодного умозрительного неоклассицизма, то вдруг в его картинах промелькнут нотки сентиментализма. То – рококо и даже ренессанса. Вдруг от его работ повеет демоническим сплином и экспрессией неистовых романтиков… При всем этом, манера его всегда предельно узнаваема.
Прюдон не оставил, подобно тому же Давиду, после себя тяжеловесных, словно отлитых в бронзе, афоризмов, не поссорился со всем художественным миром, восстановив против себя всех, кроме верных учеников. Скорее всего, он не стоял на баррикадах, не подписывал смертных приговоров королевской семье...
Не стал первым живописцем императора, не был изгнан в эмиграцию, не… Ему не посвящается каждая десятая студенческая диссертация на факультетах искусствоведения. Не разошлись на анекдоты эпизоды его биографии …
Одни «не»… Так что же он делал? И зачем нам, таким занятым и усталым, знать о нем? – спросите Вы. Ответ: он просто занимался ИСКУССТВОМ. СВОИМ искусством. И при этом жил, как мог, как умел, как хотел.
Возможно, надо просто договориться, что тот же Давид – ясный, пылкий и яростный в отстаивании своих убеждений – это Солнце французского классицизма. А Прюдон, смутный и, колеблющийся и непостоянный в своих взглядах – это его Луна...
Биографические сведения о Пьере-Поле Прюдоне довольно скупы и не точны. Другой бы на его месте, попади он в те обстоятельства, в каких оказывался наш герой, превратил бы свою жизнь в легенду. Как сделал, хотя бы тот же Давид. Или в любовно-приключенческий роман. Но Прюдон этого не сделал. Не станем и мы. Наша задача куда менее масштабна. Нам нужно написать ознакомительную статью и только.
Обстоятельства и факты жизни Пьера-Поля Прюдона вполне просты и укладываются в несколько строк. Всё остальное между ними – воздух, домыслы, фантазии.
Для удобства усталых современных читателей точные данные биографии Пьера – Поля Прюдона выделены жирным курсивом. Регулярный шрифт текста обозначает домыслы автора статьи.
***
И т а к,
Пьер-Поль Прюдон родился в древнем, овеянном легендами, городе Клюни на юге Бургундии. Некогда Бургундия была вольным герцогством с бурной историей. Но ко времени жизни нашего героя эта земля уже многие века была смиренной и тихой французской провинцией. Город Клюни – один из древних центров духовной жизни Европы времен Зрелого Средневековья (Х – XIII века). Именно оттуда в давние времена разлетались по всему католическому миру церковные эдикты, орденские монастырские уставы, предписания о способах строительства храмов и монастырей. А также трактаты по богословию, музыке, поэтике, медицине…
Известно, что отец нашего героя, Кристоф Прюдон, был каменотесом. А это значит, что так или иначе, этот седьмой и последний ребенок в семье непременно должен был вращаться в провинциальной ремесленной, художественной и около-художественной среде. Наше нынешнее обыденное представление о ремесле каменотеса далеко от действительности тех славных времен. Каменотес – это не только распиловщик камня (это всего лишь самая низшая профессиональная ступень) на квадры и слябы. Это – практически скульптор-декоратор, архитектор, инженер и строитель – в одном лице. Да, каменотес практически всегда работает по чужим эскизам. Но зачастую эти эскизы столь беглы, что вся надежда остается на талант и мастерство таких, каким был отец будущего художника. Стоит напомнить только, что маэстро Бартоло, первый и совсем не наугад выбранный учитель Микеланджело Буонаротти, значился во флорентийских метриках и подрядных книгах, всего лишь как «каменотес при Медицейской академии». При этом он был именно скульптором! Наконец, с каким искусством тысячи других именитых и безымянных мастеров-каменотесов выложили из камня и украсили каменной же орнаментальной резьбой и изваяниями бесчисленные шедевры исторической архитектуры! Судя по таким примерам, уже можно сделать вывод, что во времена Прюдона это была исключительно высоко квалифицированная и весьма уважаемая профессия.
Так мог ли ребенок, выросший в такой среде, не захотеть стать художником?
В пятнадцать лет мальчик (а по тем временам уже вполне взрослый юноша) отправился в Дижон, центр той же провинции, и поступил в мастерскую тамошнего живописца и скульптора Франсуа Девожа (François Devosge, января 1732 - 22 декабря 1811). Судя по всему, это был такой же честный уважаемый ремесленник, как и отец самого Поля.
За время учебы у Девожа Пьер успел удачно жениться на дочери местного нотариуса и произвести на свет сына. Биографы говорят, что брак этот не был счастливым. О каком счастье может идти речь? Представляете? Вам нет и 25 лет, а Вы уже успели практически всё, что современному человеку представляется возможным, дай Бъг, только к 40-ка годам! Весьма выгодно – по провинциальным меркам – жениться, родить наследника, решить, что семья опостылела и что в этом тесном провинциальном мирке Вам стало душно; что перед тобой открываются блестящие перспективы в столице; сбежать от жены и детей в Париж и суметь сделать там вполне успешную карьеру. Кто же Вас упрекнет в этом? В наше время мальчики такого возраста всё еще считаются детьми. А тут: только начало жизни и уже конец романа!
В 1780 году Пьер-Поль отправляется в Париж и поступает в Королевскую Академию Живописи и Скульптуры. Проучившись там всего три года, молодой человек получает Римскую Премию. Римская премия давала вожделенную для всех учеников всех Академий Художеств мира – возможность отправиться в Италию, в Рим, в Вечный Город, в мировую столицу изящных искусств. Молодые художники рвались в Италию не на увеселительную прогулку, а за художественными впечатлениями и опытом. Они неустанно копировали и штудировали в музеях, дворцах и храмах благословенной Родины Искусств произведения гениев прошлого. В первую очередь, античности и Эпохи Возрождения. И таким образом, глядя на вечные шедевры и думая об искусстве прошлого, они готовились к собственному будущему. Пенсионеры Римской премии раз в год были обязаны посылать в alma mater отчет о проделанной работе. Хотя бы для того, чтобы Академия не лишила их довольствия, надо сказать, весьма скудного. В ход шло всё: живописные копии, графические штудии, этюды с натуры, эскизы собственных произведений и, конечно, готовые картины. Нет практически ни одного случая, когда бы начинающий художник выиграл Римскую премию и пренебрег бы ею. Наоборот, для многих она стала поводом обрести вторую родину. Таких, как француз Жан-Огюст-Доминик Энгр, или наши Карл Брюллов, Александр Иванов и Федор Бронников. Для Прюдона Италия родиной не стала.
Едва выдержав положенные четыре года римской командировки, которые он провел «в постоянных одиночестве, тоске и сомнении в своих силах», в 1788 году он поспешно возвращается во Францию, в Париж.
Стоит только догадываться, какие перипетии выпали на долю уже взрослого мастера в годы Великой Французской Революции. Вполне возможно, что, подобно упомянутому Жаку-Луи Давиду, Прюдон находился в самой гуще революционных событий. Во всяком случае, о непосредственном членстве в Революционном Конвенте нигде нет ни слова. Биографические статьи скромно упоминают, что после роспуска Конвента и воцарения режима Директории в 1794 году, он был выслан из Парижа в родные края – из-за близкого знакомства с Робеспьером.
Но пал и этот режим. В 1799 году Наполеон Бонапарт провозгласил себя 1-м Консулом Республики и даровал милости всем, кого обделили прежние власти. Художник возвращается в Париж. Он получает несколько почетных заказов от нового правительства на декоративные работы. Эти произведения на аллегорические сюжеты, прославляющие добродетели новых властей, вызывают благожелательные отзывы знатоков и публики. Художника заметили в высших кругах общества. Именно с этого момента начинается стабильный расцвет его творческой карьеры. Он навсегда утвердился в своей творческой «нише». Ему достались, пусть и не высшие, но весьма достойные должности, награды, звания. Не громкая слава, но неизменный почет. Надо сказать, что на всём протяжении художественной жизни Прюдону покровительствовали в основном высокопоставленные дамы. Глядя на работы Прюдона, становится понятным, почему. Вначале это была Жозефина Богарне-Бонапарт, жена 1-го Консула; она же – императрица Франции с 1804 года. Позже, с 1808 года, когда самопровозглашенный император Наполеон I «в политических целях» развелся с Жозефиной и женился на Марии-Луизе Австрийской, патронессой художника стала новая императрица – вплоть до 1815 года, когда пала уже Империя.
В это время Прюдон познакомился с художницей Констанс Майер ла Мартиньер (фр. Marie-Françoise-Constance Mayer-La Martinière; 9 марта 1775, Шони — 26 мая 1821, Париж), на долгие годы ставшей его ученицей, помощницей, соавтором картин, спутницей жизни.
«Подождите! Какой спутницей?» – спросите Вы, - «у него же есть жена? Где она?». Конечно, есть. И сейчас, как и положено в рамках жанра, она появится, чтобы помешать счастью нашего героя. Представьте себе: тридцать лет Вы только и делаете, что пытаетесь забыть об «ошибке молодости», бегаете от нелюбимых жены и ребенка по всему свету. Попутно, конечно, Вы становитесь весьма неплохим художником. И вот, только Вы подумали, что Ваши невзгоды миновали; только жизнь наладилась и Фортуна сама подставила Вам свой чуб… И тут появляется эта опостылевшая мегера – законная жена! Да еще с каким-то незнакомым детиной (а не дитятей) под руку, и утверждает, что это – Ваш сын. Слезами, угрозами и шантажом она взывает к семейному долгу… Тут кто угодно смутится и сломается! Но наш герой остался непреклонен. Он знает, в чем его судьба и предназначение. И других он не хочет!
Благодаря покровительству первых дам и господ Империи, Прюдону удается сделать так, чтобы его жену признали умалишенной. На этом основании он получает развод. Отныне жизнь его представляется чередой творческих удач, жизненных приятностей и административных почестей.
С 1808 по 1816 год художник получает мастерскую при Сорбоннском университете, должности профессора и академика Академии Изящных Искусств, звание Рыцаря Почетного Легиона…
Констанс – по меркам начала XIX века уже совсем немолодая женщина– на протяжении многих лет преданно растворялась в горячо любимом ею человеке. В его семье, в его искусстве. Она периодически намекала Пьеру-Полю о том, что было бы недурно узаконить их отношения… Но вольная душа художника и тут чуяла угрозу свободе. После очередной размолвки, произошедшей в 1821 году, Прюдон попросту сбежал. Он наспех придумал историю, что ему – ради безопасности его и Констанс – срочно необходимо покинуть Париж. А напоследок – пропел ей любимую песню всех убежденных холостяков. Да, да: «Я на тебе никогда не женюсь!» - извините за анахронизм. Правда, при этом, в оправдание, он сослался на клятву никогда больше не жениться, якобы данную при разводе с прежней женой.
Можно было бы и дальше пародировать романтическую литературу, если бы всё не закончилось слишком серьезно и трагично. 21 мая 1821 года покинутая Констанс в приступе отчаяния покончила с собой (перерезала себе горло бритвой).
Только два года спустя Прюдона осознал, что это именно он – виновник гибели той, которая посвятила ему всю жизнь. Той, чьё имя – Постоянство...
Запоздалое раскаяние и желание оправдаться перед погибшей возлюбленной заставили художника в 1823 году организовать ретроспективную выставку работ Констанс Майер ла Мартиньер. И тут выяснилось, что большинство работ, до сей поры известных только под именем Прюдона, написаны им в соавторстве с его верной Констанцией. Надо сказать, что до сих пор исследователи достоверно не знают, кому атрибутировать многие работы: Пьеру-Полю, или Констанс Майер…
В том же 1823 году Пьер-Поль Прюдон, охваченный горем, скончался.
Всего несколько строк сухих фактов…
* * *
В самом начале нашего рассказа мы сопоставили фигуру Прюдона с его современником, Жаком Луи Давидом, одним из крупнейших мастеров европейской живописи последней четверти XVIII – 1-ой четверти XIX веков. Сопоставление это не случайно и не оригинально. Но оно вполне проясняет место Пьера-Поля Прюдона в истории французского искусства. То, какова вообще диспозиция художественных сил той эпохи. Безусловно, непререкаемый авторитет Давида и его школы подавлял многие начинания в искусстве рубежа веков. Давид прямо и безапелляционно заявлял: «Всё, что не от эллинов и римлян – то не искусство». Его слушали. И покорно следовали за Учителем. Те же, кто пытался действовать иначе, должны были отойти на задворки эпохи. Так было с очень многими. Но не со всеми. Пьер-Поль Прюдон сумел избрать свой путь, во многом отличный от проторенной магистрали. И это не помешало ему стать признанным успешным мастером. Правда, надо сказать, что уже после его смерти, на протяжении большей части XIX века и особенно весь ХХ век, искусствоведы пытались преподнести Прюдона именно этаким представителем «художественных задворок». Художником безусловно талантливым, но эклектичным, не определившимся в своих художественных предпочтениях. Его то приписывали к стану классицистов, то усматривали в нем одного из представителей раннего романтизма. Ретроспективные выставки каждого из этих направлений французского искусства не обходятся без его картин. Любое мнение о нем ничего не проясняло и только подтверждало его репутацию художника, не нашедшего себя. Мечущегося между многих источников, но ни у одного из них так и не напившегося вдоволь…
Если бы мы не выяснили биографию мастера, мы бы поддержали именно эту линию. Мы бы стали рассматривать Прюдона, как отщепенца-неудачника в стане классицистов, как романтика вне романтизма, как художника-одиночку. Современники, несмотря ни на что, относились к искусству Прюдона весьма и весьма благосклонно. Он был принят и обласкан и художественными, и светскими кругами. Следовательно, нам нужно попытаться понять, в чем секрет этого мастера, а не выносить скоропалительный вердикт.
Действительно, в стиле Прюдона, всегда узнаваемом, мы увидим соединение самых разнообразных черт. Рококо и маньеризм, ренессанс и романтизм. И всё это – в безусловно классицистической оправе.
Как это может уживаться? Ответ: силою темперамента и таланта. Как разобраться во всех этих художественных хитросплетениях? Ответ: силою знаний.
Для начала надо понять, что сама жесткая доктрина классицизма уже таила в себе множество прорех и лазеек для вливаний извне. Придуманная в конце XVI века, к концу века XVIII она уже пережила несколько крушений и подъемов. Тот самый пресловутый Давид возник, вырос и повел за собой толпы художников на волне очередного подъема. Он отмел всё, что осело за два века на светлом лике Классицизма и преподнес его публике в первозданном виде. Таким, каким его замышляли Карраччи и Пуссен. С его четким делением на «высокие» и «низкие» жанры и стили, преклонением перед искусством античности и Возрождения; с ее приоритетом Формы – над Цветом, Разума – над Чувством. Но кому, кроме педантов и доктринеров, интересно бесконечно сверять живое искусство с десятью заповедями классицизма? Кому хочется неустанно проникать в священную суть «жреческого служения»? Для большинства простых смертных куда привлекательнее уловить десяток наиболее эффектных приемов, выяснить, какие сюжеты самые ходкие. Многие одаренные и популярные художники той эпохи, о которых речь должна идти в специально отведенных статьях, так и поступали. Так поступал и Прюдон. Ему, судя по его картинам, которые мы увидим с Вами, не было никакого дела до Чистых Идей. Он просто жил своим искусством. И его искусство нравилось публике. А ей понятны только смешанные мысли и чувства. Такие, какими они предстают в жизни. И живопись, чтобы найти отклик в сердцах публики, должна быть ей приятна, понятна и задевать именно Чувства, а не Разум. Прюдон работал в соответствии с этим постулатом. Но не стоит его рассматривать и как хваткого конъюнктурщика. (Честно говоря, при всей авантюрности его жизни, в ней никакого трезвого расчета не увидишь. Он - человек эмоций. Ореховая скорлупка в бурном море.) Все его картины настолько естественны, свежи и эмоционально открыты – при всём техническом мастерстве – что в ловкачестве его никак не заподозришь. Скорее, речь может идти о гибкости таланта и особой восприимчивости к впечатлениям и замыслам, которые обуревали его в миг художественного вдохновения. В этом смысле, все более или менее значительные работы мастера показательны.
Возьмем, к примеру, одну из ранних его работ, аллегорическую композицию 1799 года «Мудрость и Истина». Сюжет ее навеян эпосом Гесиода «Пять веков». Согласно ему, Истина, некогда обитавшая на Земле, среди людей, разглядев их глупость и порочность, скрылась на Олимпе и поклялась оставаться там до тех пор, пока люди не докажут, что достойны созерцать ее. На полотне, заключенном в форму тондо, две фигуры. Богиня Минерва (Афина), олицетворение Мудрости, уговаривает нагую Истину вернуться с небес на Землю.
Просвещенный человек этой эпохи вполне уверен, что силой своих познаний он достиг Мудрости, а посему достоин постигать Истину. Сюжет аллегории вполне в духе времени, в духе классицизма конца XVIII века. Но решает свою задачу художник средствами, не вполне свойственными классицизму. Вместо прямолинейной декларативности и пафоса – тонкая лиричность и мягкая задумчивость. Фигуры совсем не героических пропорций. Они хрупки, удлинены, подвижны и грациозны. Больше всего они напоминают не мраморные статуи, как это предписывалось классицизмом, а изящные терракотовые статуэтки из Танагры (кстати, открытые археологами примерно в это же время), или фарфоровых севрских нимф и пастушек. В выражениях лиц нет никакой решимости. Словно и Мудрость и Истина на миг усомнились в верности предпринятого ими шага. Колорит совсем не по-классицистически мягок, воздушен. Свет не бьет пучком лучей, а словно блуждает сквозь дымку. Вся сцена погружена в атмосферу меланхолии и мечтательной задумчивости… В дальнейшем, по мере развития мастерства, Прюдон будет только усиливать эти особенности.
Его мифологические и аллегорические полотна всегда будут проникнуты неповторимым меланхолическим флером, лиризмом, мягкой безотчетной грустью.
Полотно «Невинность, предпочитающая Любовь Богатству» написана по заказу и на сюжет, продиктованный очередной просвещенной любительницей искусств. Безусловно, сюжет отсылал к ее личному опыту. Но художник, в силу дара вчувствоваться в сюжет, сделал эту историю абсолютно своей и решил ее в свойственной только ему манере. Этому не мешают ни классицистический антураж, ни статичная композиция, довольно редкая в работах мастера. Колорит построен на тонко нюансированных сближенных тонах. Фактура живописи необычайно мягкая, дымчатая, почти призрачная. Это так не характерно для классицизма! В этом опять есть что-то от рококо и даже в большей степени – от сфумато Леонардо да Винчи.
Наиболее показательна в этом плане картина «Психея на крыльях зефиров» 1808 года. Опять заказное полотно, опять заказчица – дама (на сей раз – Жозефина Богарне; полотно украшало ее замок Мальмезон), опять – любовно-мифологический сюжет. И снова – туман, неверный блуждающий свет Луны. Дымчатый колорит, колеблющиеся, словно призраки, хрупкие фигуры… Сон, хмарь, галлюцинация… Художник словно не верит в счастливый исход истории любви Амура и Психеи…
Своего рода брешью в этой элегической картине творчества художника, стало самое «странное» и антиклассицистическое полотно в его творчестве. Это – «Божественное Возмездие и Правосудие, преследующие Преступление»
Картина, выставленная в Академическом салоне 1808 года, вызвала подлинный скандал. Классицисты объявили ее бредом сумасшедшего, а юные романтики – своим знаменем. В ней было всё то, что отвергал классицизм и приветствовал романтизм: накал страстей, черная кровавая тайна и загадочный антураж. Всё тот же лунный свет, ставший не томным, а зловещим, выхватывает из ночной тьмы фигуры, мечущиеся в пустынном пейзаже. Зловещие Фурии преследуют коварного убийцу, не подозревающего, что его участь предрешена... Несчастная Жертва распластана на земле... Сюжету этой картины до сих пор не найдено однозначного объяснения. Хотя во многом навеян всё той же античной мифологией.
Возможно, поводом для ее создания стала та ситуация, когда Прюдону пришлось вести отвратительную тяжбу с женой. Кто знает, не была ли она на самом деле опасной психопаткой? В таком случае, художник неспроста столько лет от нее скрывался…
Мы отметили указанные черты, как неотъемлемую принадлежность авторского стиля Прюдона. Однако, надо сказать, что не только и не столько его собственная оригинальность явилась причиной их появления. В то время в по миру прокатилась повальная мода на чувствительную литературу, вроде «Клариссы Гарлоу» Самюэля Ричардсона, «Страданий молодого Вертера» И.-В. Гёте. Она сопровождалась увлечением «готическими романами ужасов» Анны Рэдклиф. И вся эта «антиклассицистическая» струя в европейской литературе мирно уживалась в сознании художников, писателей и публики – с доктриной классицизма.
Все эти работы написаны в период, когда покровители (покровительницы) Прюдона были в зените своего могущества. Сами не чуждые изящного и поощрявшие таланты любого толка и лагеря, они прививали свету моду на искусство этого странного мечтателя.
Художник, как это и положено, писал портреты своих патронесс. Эти портреты, скорее всего – зеркала души не изображенных персонажей, а исключительно самого художника. Мечтательно тоскует на его портрете Жозефина Бонапарт – в жизни сама энергия и трезвость.
Чему-то мимолетному тонко усмехнулся генерал Остерманн – Толстой…
Сказочным эльфом в чаще Заколдованного Леса свернулся на пурпупном одеяльце младенец Жозефен Бонапарт…
И только Талейран, этот прожженный циник и политикан, остается холодным и непроницаемым. Он художнику не интересен.
В годы, последовавшие за падением Империи Наполеона, художник продолжает плодотворно трудиться. Его искусство раскрывается новой гранью. Появляются полотна на религиозные сюжеты, которых доселе не было. Дело в том, что с 1789 по 1814 годы христианство было во Франции официально запрещено, храмы переоборудованы. Следовательно, под запретом было также религиозное искусство. Реставрация Бурбонов вернула этот серьезный пласт в культуру и искусство страны. Храмы открылись. Оскверненные святыни возвращались к своей первоначальной жизни, писались новые алтари…Наиболее характерны в этой группе произведений тонкое проникновенное «Благовещение» (Богоматерь написал Прюдон, благовествующего Гавриила – Констанс Майер), «Вознесение Богоматери», исполненное ликующим всепроникающим сиянием и сумрачное «Распятие», залитое холодным лунным светом. Вполне возможно, что Прюдону изначально было уготовано стать великим религиозным художником. Но Судьба и Время распорядились по-своему. Только в конце жизни они даровали ему возможность прикоснуться к Священной живописи.
* * *
Итак, Пьер-Поль Прюдон – художник, равно принадлежащий двум равновеликим противоборствующим силам в искусстве первой четверти XIX века – классицизму и романтизму.
И - ни одному из них. Как ни старались сторонники обоих художественных лагерей завербовать его в свой стан, но у них ничего не получилось. Для классицизма художник был недостаточно рассудителен. Для романтизма – недостаточно юн.
Он так и остался сам по себе. Прюдон - один из самых своеобразных, неуловимых и загадочных французских художников.
_________
© Текст: Агранович В.А.
В статье использованы фото из свободных источников и личной коллекции автора.
Автор статьи заранее благодарит читателей за внимание и терпение и надеется на благожелательность. Спасибо.