Белая зима такая же очевидность, как и белое молоко. Белое лето — это уже импрессионизм, вычурность текста и жалящее кожу белое солнце. Вопреки устоявшимся представлениям и наблюдениям лето не бывало для меня зеленым, оно всегда было белым.
А зима... Она никогда, пожалуй, не вызывала во мне каких-то сильных эмоций, чтобы потянуться за ручкой и сделать заметки, чтобы достать кисть и испачкать холст.
«Какая тема выставки?», спросила я, когда в очередной раз мне предложили участие. «Зима», был ответ. У меня нет картин зимы. Точнее есть несколько, но они не академические, они стихийные абстракции, скорее даже визуальная игра, в которой зритель из мазков составляет иллюзию пейзажа. Мне кажется, что в природе нет как такового академизма, она вся сплошь и рядом иллюзия времени, наш собственный пазл, который мы собираем для себя на закате, в сумерках или проснувшись.
Сколько бы вы ни махали мастихином или кистью невозможно прописать вкус этого особенного морозного воздуха. Когда я шагнула на трап самолета, прилетев из парного Вьетнама, первое, чему я обрадовалась, это снежной свежести. Хотелось дышать прохладой до бесконечности, заполняя все легочные каверны. Казалось, что мне не хватает воздуха, такой горячей была эта жажда.
«Выйдешь на улицу и мех тут же расправится», сказала мама, протягивая шапку. Что же это за явление такое, что даже шкура убитого зверя остается податливой, напитываясь морозом, будто живая, готовая защитить и обогреть. А это невидимая, но столь ощутимая хрустящая и прозрачная воздушная оболочка, которую снимаешь с себя первую, войдя в дом, не куртку, пуховик или шубу, а всегда нечто хрустящее, бьющее в нос, обдающее тебя с порога при встрече с человеком. Кажется, что все приходящие с улицы несут на себе вкуснейшую холодящую глазурь.
Любила ли я когда либо зиму, как теперь? Не знаю даже. Скорее да, чем нет. Потому что все мои романтические истории начинались исключительно под Новый год. Сейчас кажется, что это было давно и в прошлых жизнях, прямо как волшебных сказках. Но может быть, с возрастом во мне что-то просыпается, как в излечившемся от дурной горячки ребенке. Оттого хочется открывать окна, подолгу гулять и смотреть на масляно-оранжевые фонари, и чувствовать как студит босые ноги, крадущийся на мягких лапах холод.