Здравствуйте уважаемые читатели моего канала!
Сегодня я продолжаю публикацию жизненного флотского юмора выраженного в рассказах Дмитрия Викторовича В.
Ну что, давайте вместе окунемся в сие действие. Приятного чтения!!!
Кузнецовский перевал…
Дорога постепенно поднималась вверх, петляя среди скал, заросших густым лесом. Я говорю «дорога», хотя совершенно никакой дороги тут нет, а есть только две неровных глубоких колеи, наполненные жидкой глиной. Иногда они резко взмывают вверх, иногда обрываются вниз, причем каждая колея под своим углом. Часто путь преграждается гигантскими булыжниками или обломками скал. Нормальный человек никогда не рискнет сунуться в это глухое бездорожье. Понятие «бездорожье» тоже имеет свои пределы и, глядя на это дело из кабины, я просто не мог поверить, что тут вообще возможно как-то проехать или даже пройти пешком. Злобин остервенело давит на газ и вращает баранку, бросая машину из стороны в сторону. Рыча и натужно завывая, ЗИЛ медленно наползал на циклопические препятствия, валясь с борт на борт и постоянно рискуя опрокинуться. Мы форсировали огромные лужи грязи, тяжко взбирались на сорокапятиградусной крутизны подъемы и резко ныряли вниз на спусках. Я вжимался в сиденье и упирался в пол дрожащими ногами. Меня швыряло и мотыляло по кабине, я матерился, судорожно хватаясь за что попало, или висел, вцепившись в поручень обеими руками. Несколько раз мы огибали огромные скалы, вплотную прижимаясь к отвесной каменной стене, а с другой стороны, буквально в метре от подножки, зияла бездонная пропасть. Когда машина с опасным креном зависала над этой бездной, я вдруг с ужасом чувствовал своей задницей, как колеса начинают отрываться от земли. В этот миг волосы на голове вставали дыбом и моментально прошибал холодный пот, инстинктивно хотелось открыть дверь и выпрыгнуть. Очень сильные ощущения. Особенно, когда видишь там, внизу, разбросанные по склону, многочисленные обломки военной техники. Теперь я понял, для чего на крыше предусмотрена площадка с матрацами: некоторые предпочитают ехать именно там, чтобы в случае чего, успеть сигануть и спасти свою жизнь. В критические мгновения я думал о тех восьми человеках, которые находятся в закрытом КУНГе, рядом с тяжелыми незакрепленными грузами. Уж они точно не успеют покинуть падающую машину. Среди всего этого кошмара очень порадовал Вова Злобин: он невзначай сообщил мне, что тормозов у нас нет. Это значительно добавило острых ощущений. Тормозные колодки на машинах здесь долго не живут: стираются влёт под воздействием песка и морской воды. Хорошо еще, что ручной тормоз был в порядке.
Когда, спустя почти два часа, мы выбрались на песчаный пляж, я приказал остановиться. Все вылезли на волю и попадали на песок. Мой организм гудел от напряжения, мозги совершенно дезориентировались. Такое впечатление, будто два часа провел в катящейся с горы железной бочке. Нервно дрожащим голосом я произнес:
- Вова! Едри твою мать! Так ездить нельзя…
- Можно, товарищ командир! – убедительно ответил Знобин, - хорошо сегодня прошли, даже ни разу не завалились…
То есть иногда они заваливаются! Матерь божия! Если бы наши мудрые руководители из Министерства Обороны и Генерального Штаба, которые учат нас служить Родине и оперируют постоянно растущими показателями нашего благосостояния, хоть краешком глаза увидели бы такую организацию повседневной деятельности воинского подразделения 21 века, они бы дружно повредились рассудком от психологического шока. Чтоб им всем, сукам, каждый день ездить на работу через этот Кузнецовский перевал…
Оставшийся путь мы пролетели без происшествий и остановок. После перевала меня вообще уже трудно было чем-то удивить. Километров за пять до конечного пункта нашего маршрута мое внимание обратили вверх по склону, на торчащие среди зарослей бамбука в направлении Татарского пролива многочисленные стволы артиллерийских орудий. Это часть старой системы противодесантной обороны острова. Побережье тут утыкано фортификационными конструкциями – бетонными бункерами и казематами, изрыто коммуникациями. Все орудийные позиции имеют подземные сообщения. Говорят, все это хозяйство построили еще японцы для своих целей – качественно и основательно, так, что даже сейчас сооружения можно использовать по назначению. А уж в 1945 году и подавно, чем тогда не преминули воспользоваться наши ребята. Орудия, правда, заменили - поставили отечественные 130-мм полубашенные корабельные пушки. И если эта артиллерия давно уже является просто металлоломом, то находящиеся тут же наши танки ИС-3М, образца 1944 года – совсем другое дело. С десяток этих танков расположены чуть дальше по склону, в линию через каждые тридцать метров, врытые по самые башни в специальные танковые окопы. Двигателя у них демонтированы за ненадобностью, а все остальное работает как положено. Из города Южно-Сахалинска сюда периодически прибывают ребята - танкисты и бережно проводят обслуживание этой замечательной техники – чистят стволы, смазывают все механизмы. На всякий случай. Мало ли чего?...
Мыс Крильон представляет собой длинный и довольно узкий, извивающийся отросток, заканчивающийся некоторым утолщением в форме змеиной головы. Высота обрыва на самом мысу – метров семьдесят. Если забраться на башню маяка, к самой линзе, и осмотреться с имеющейся там небольшой круговой площадки – взору открывается потрясающей красоты панорама. Пейзажи, сошедшие с картины … нет, не Левитана конечно, - скорее Айвазовского. Но в тот момент мне было не до прелестей природы. Едва дотащившись до выделенных нам спальных мест, мы попадали замертво и канули в бездну, забылись в анабиозе, покинули этот мир, исполненный моральными и физическими страданиями.
Утром меня разбудил Вова Знобин:
- Товарищ командир, тут с вами пообщаться хотят…
- Какое, на хер, общение? С кем? У меня еще мозг в меридиан не пришел после ваших перевалов!...
Я сел на скрипучей солдатской кровати и хмуро огляделся. В помещении радиорубки, где располагался мой полевой КП БСН, обнаружились вооруженные люди в камуфляже. Они молча смотрели на меня, дожидаясь моего пробуждения. Офицер с погонами майора сидел за столом таким образом, чтобы мне было удобно наблюдать висящую у него на поясе кобуру со «Стечкиным». В проеме двери застыл здоровенный детина наружности бурятского терминатора со старшинскими лычками и автоматом на плечах.
- Ты кто, сон? – спросил я офицера.
- Предъявите ваши документы! – изрек майор таким важным тоном, что сразу захотелось рассмеялся.
- Может быть, мне лучше руки за голову заложить? Как вы считаете? – я уже догадался, что это наши доблестные пограничники. Приперлись продемонстрировать тут свою крутизну и беззаветное стремление исполнить воинский долг по защите священных рубежей.
- Это что за балаган, Знобин? Почему посторонние на посту? – раздражение после прерванного сна хлынуло наружу волной. Мой обычно мягкий и сердечный голос обрел крайнюю степень зычной командирской стали. Вова засуетился, как поросенок в мешке, заблеял что-то невнятное.
- Выйти всем отсюда немедленно!!! – заорал я, и вся пограничная делегация поспешила убраться за дверь, гремя своим грозным вооружением. Майору такое обращение, видимо, было незнакомо: его глаза и рот выражали необычайное удивление. Я встал, не спеша заправил койку и оделся по форме. Присел за стол, закурил и обратился к закрытой двери:
- Ну, где там друзья-кэгэбэшники?
Майор зашел совершенно с другим выражением лица. Оно излучало радушие и легкое смущение от недавнего досадного недоразумения.
- Вы не обижайтесь, Дмитрий Викторович… У нас тут такой порядок. Служба, знаете ли…
- Врешь ты всё, товарищ майор, - сказал я миролюбиво, - ладно, давай знакомиться.
Майор Юра оказался начальником пограничной заставы «Крильон». Он достал из под мышки какой-то потрепанный журнал и записал меня туда каллиграфическим почерком. Потом заявил, что раз уж между нами сложилась обстановка полного взаимопонимания, атмосфера дружбы и сотрудничества, то необходимо закрепить ее проведением каких-нибудь совместных мероприятий по взаимодействию. (Наверное, совсем тут чокнулся от безделья и тоски.)
- Ну, давай по взаимодействуем, - говорю, - Записывай: «Проведена тренировка по взаимному обмену информацией наблюдения при выполнении задачи охраны морских биоресурсов в прибрежной зоне пролива Лаперуза». Или вот еще: «Совместное учение по противодействию терроризму и пресечению незаконных проникновений с морских направлений южной части острова Сахалин».
Юрий медленно записывал малознакомые обороты, уважительно цокая языком.
- Напиши там ещё: учебные цели достигнуты в полном объеме, общая оценка – «удовл.».
Майор смотрел на меня с обожанием. Потом захлопнул свой журнал и удовлетворенно сказал:
- Хорошо повзаимодействовали! Надо бы закрепить это дело…
Закрепить взаимодействие решили вечером. А пока я двинулся осматривать местные достопримечательности. Собственно радиотехнический пост находился в старом бетонном японском каземате (бывшая японская метеостанция). Небольшие помещения, узенькие коридорчики, лесенки с миниатюрными ступеньками, предназначенными для маленьких японских ножек. Здание похоже на маленькую крепость - монолитное бетонное сооружение с узкими бойницами окон. Хитромудрые японцы тут в свое время все продумали до мелочей - полная автономность с оригинальными системами энергоснабжения, отопления, канализации и даже сбора дождевой воды. Но потом пришли наши советские пацаны и всю оригинальность загубили на корню: сломали тут все, что могли, проявляя при этом чудеса воинской смекалки. Стены здания за сотню лет начали постепенно разрушаться, а ремонт никаких положительных результатов не дает, потому, что рецепт изготовления японского бетона на морском галечнике нам неизвестен. Наш советский цемент принципиально не пристает к ихнему – высыхает и отпадает кусками. Даже краска на стенах отстает рулонами – не хочет прилипать к японской. Рамы окон и прочие деревянные конструкции изначально были пропитаны какой-то туземной гадостью, благодаря чему им сноса не было. А как только наши ребята по свойственной им дурости разукрасили это дело в несколько слоев эмалью производства отечественного химпрома – тут же все дерево начало интенсивно гнить и обращаться в труху. Японская канализация и водопровод тоже давно приказали долго жить, едва к ним прикоснулись наши шаловливые советские рученки. Теперь все удобства расположены на семи ветрах, на отвесном обрыве, в нескольких десятках метров над ревущим прибоем. На сваях красуется привычный нашему взгляду покосившийся деревянный туалет типа сортир (архитектурный шедевр образца позднего соцреализма), куда можно зайти только мучительно преодолев природный инстинкт самосохранения.
Все металлические конструкции, вышки и мачты, возводимые нашими умельцами, в местной агрессивной среде ржавеют до основания примерно за три – пять лет, после чего их приходится мастерить заново. Между тем, две огромные японские стальные опоры, поставленные тут век назад для размещения телеграфных антенн, стоят, как миленькие без каких-либо признаков коррозии. На маяке еще сохранился дизель-генератор марки «Йокогама», который до настоящего времени (!) находится в работоспособном состоянии. Такие вот чудеса.
Чуть ниже к обрыву расположен заброшенный жилой японский городок – несколько приземистых сооружений, соединенных в один комплекс крытыми бетонными переходами, с маленьким двориком в центре. Такая система характерна для всех японских построек на Сахалине и Курильских островах. Сейчас этот городок тихо разваливается, все завалено мусором и загажено. Правда, часть помещений используется под склады и баню.
За японскими развалинами красуется грандиозная свалка военной техники. Невиданные, ужасающего вида гусеничные и колесные тягачи, бронемашины неизвестного назначения и национальности, искореженные фрагменты каких-то грузовиков, джипов, двигателей, странных и непонятных агрегатов из различных исторических эпох – весь этот изъеденный коррозией и заросший бамбуком металлолом потрясает воображение и одновременно угнетает душу. Кладбище милитаристских технологий вековой истории. Ветер завывает в элементах ржавых конструкций, и самому хочется завыть от невыразимой тоски.
На обрыве скалы, в самой крайней точке мыса Крильон стоит памятник советским воинам, погибшим при освобождении острова Сахалин от японских милитаристов в августе 1945 года. Памятник приютился на маленькой бетонной площадке, к которой ведет каменная лесенка. Видно, что все тут ухожено и поддерживается в надлежащем состоянии. Правда, читая о Южно-Сахалинской десантной операции 1945 года, я так и не понял, о каких погибших тут героях идет речь? Никаких японских войсковых соединений к тому времени в районе Крильона не было, а маячники были гражданскими людьми. Этим ребятам тогда дали возможность вместе с семьями вернуться на родину, а тем, кто остался, предложили работать на прежних местах, что они и делали прилежно, пока их потом не замели в лагеря.
Листаю книгу профессора Самарина «Маяки Сахалина и Курильских островов». Этот мужик тут частенько появлялся. В последний раз, говорят, году в 2002-м. Шарахался по отдаленным точкам, вынюхивал, высматривал, выспрашивал всякие исторические сплетни. Пил водку по-взрослому с командирами постов и начальниками маяков, всем дарил экземпляр своей книги. В книжке – интереснейшие факты, старинные фотографии. Вот стоит адмирал С. О. Макаров – прямо на краю мыса Крильон, показывает рукой в сторону Японии. Вот транспорт «Эмма» на рейде, привез из Владивостока инспектора маячной службы капитан-лейтенанта Мордвинова. Этот Мордвинов пишет в своем отчете: «… высадился на маяк Крильон. Смотритель маяка – стар и невменяем. Довольствием команды и всеми служебными вопросами ведает его двенадцатилетняя дочь. Матросы команды оборванные и неухоженные, незнакомы с основами дисциплины и чинопочитания. Материальная часть запущена, сигнальные флаги сожрали крысы. На мой вопрос, почему маяк не отвечал на запросы транспорта «Эмма», смотритель доложил: «Да много вас тут всяких ходит, что я всем обязан отвечать?...».
Вова Знобин качает нестриженной головой, ухмыляется и изрекает:
- Вот бля, за сотню лет ни черта тут не изменилось…
Именем Мордвинова названа ближайшая бухта и залив.
Оксанка позвала на обед. Дом командира – метрах в двадцати от поста. По дорожке к дому нужно как-то разминуться с местной живностью. Поперек тропы как памятник стоит грандиозных размеров бык-переросток Федор (наречен в честь командира роты Ф. В. Суханова). Никак его не обойти, наклонил башку и косится недобро безумным красным глазом. Морда – как у бульдозера. Оксанка прогоняет бычару веником, он нехотя отодвигается в сторону. Дальше путь преграждают огромные индюки. Штуки три – каждый ростом в метр. Сильно смахивают на небольших хищных доисторических раптеров. Эти твари исключительно агрессивны, бросаются на меня, раздувая свои красные шеи. Страшно. Индюков загоняют в сарай, откуда они еще долго орут что-то обидное в мой адрес. Тропинку переходит вереница гусей: мама и выводок подростков. За ними в кильватер – утята и цесарки. Целая банда - шлепают не спеша, переваливаясь с борта на борт, преисполненные собственного достоинства, на меня презрительно не обращают внимания. Возле крыльца дома – жуткого вида пес Малыш и штук пять котов различных мастей и размеров.
Вся эта публика ведет себя нагло, развязно, ни черта не боится. Кроме одного – пограничного вертолета. Когда прилетает железная птица, завывая винтами и турбинами, вся живность, включая Федора, в панике ломится к дому со всей округи. Притихнут, жмутся испуганно всей толпой к своему сараю.
Пес Малыш – местная достопримечательность. Давным-давно Знобин отбил его в Шебунино у каких-то барыг, которые хотели его сожрать. С тех пор пес живет на посту. Он уже пожилой, зубов почти нет, но хулиганит иной раз, как молодой. Однажды, прогуливаясь в окрестностях по своим собачьим делам, Малыш вдруг увидел козу, которая запуталась рогами в проволоке периметра ограждения. Дергается туда-сюда, никак не может освободиться. Малыш сначала любовался на это дело со стороны, а потом медленно подошел сзади и наглым образом воспользовался ее беспомощным состоянием. Что делать, с собачьим женским полом на Крильоне совсем никак. Не знаю, как это было возможно технически, но, говорят, наш пес обработал даму в лучшем виде, да так, что у бедной козы отнялись задние ноги. Вероятно, от пережитого потрясения. Коза принадлежала начальнику метеостанции, и он пришел к Знобину с претензиями. Конфликт.
Мы сели за небольшой столик во дворе дома. Малыш тут же подошел и положил мне на колено свою огромную голову. В зубах – какой-то каменюка, смотрит печальными просящими глазами. Это он хочет поиграть: чтобы я зашвырнул этот камень подальше, а он мне его принесет. У Малыша такой пунктик: в зубах постоянно какая-то гадость – неважно что: камень, палка, железяка любого размера и веса. Матросы ему кидали коленвал от дизеля, гирю 16 кг. – все приносит, дурак.
Оксанка подала борщ и крабов. Выпили, поели. Вова рассказывает, как несколько лет назад приехал его проверять начальник штаба из Совгавани – Чернах Геннадий Алексеевич. Поудивлялся тут всему и пошел ловить крабов. Так, как на Крильоне, крабов больше нигде не ловят. Отлив обнажает каменное плато - метров сто. Одеваешь химкомплект, берешь вилы и ходишь, подбираешь их среди камней. Накидал полный короб минут за десять – и домой. Вот и вся рыбалка. У нового человека глаза разбегаются, руки трясутся, а местные этих крабов просто видеть не могут. Ничего особенного, их скорее удивит докторская колбаса или газировка из магазина. Так вот, Гена Чернах от жадности наловил вышеупомянутым браконьерским способом чуть не тонну. Сожрал, сколько мог, едва не лопнул. А забрать с собой никак нельзя – испортятся по дороге. Тогда он построил матросов и говорит им, мол, трудная тут у вас служба, сынки, нате вам три мешка крабов, жалую – сам ловил. Матросики изменились в лице, скривились, затошнило их, чуть не облевали высокого гостя. У них тут любовь к крабам отбивается в первую неделю службы на всю жизнь.
В скором времени к столу начинают подтягиваться люди - начальник маяка, метеоролог, командир заставы. Для них прибывший с материка капитан второго ранга – большая шишка, крупный военачальник. Какое-никакое развлечение.
Начальник маяка Крильон Слава Ивашов – наш бывший мичман. Он тут на правах своего. На тропинке к нему бросается злобный индюк, но Слава смело хватает его за горло, чуть приподнимает, и несколько раз бьет кулаком в морду.
- Своих не узнаешь, сволочь! Не уважаете старшего мичмана запаса?! – орет Слава дурным голосом. Индюк в панике убегает в свой сарай, обиженно голося.
Сидим до самого вечера. Я честно пытаюсь вникнуть в местные проблемы. Эти ребята смотрят на меня своими наивными глазами, как на полномочного представителя бога, просят оказать помощь в каких-то элементарных вещах, задают простые, но для них жизненно важные житейские вопросы. Им не понятно, что решение этих пустяковых вопросов связано с глобальными проблемами системного характера, осилить которые я просто не в состоянии. Бог ты мой, чем же я могу помочь этим людям, которых Родина забросила сюда, на самый краешек земли, к черту на кулички, в самую жопищу, где вопросов больше, чем ответов, а любая пустяковина превращается в неразрешимую задачу, любая загвоздка становится катастрофой вселенского масштаба. Что я могу им обещать, если Родина заглядывала сюда своим материнским оком шестьдесят лет назад, а потом повернулась задом и забыла их на хер. Сидит Родина в своей столице, жрет водяру, наркоманит, блядует, ворует сама у себя и пьяно хихикает. Давно просрала все свои священные рубежи, и плевать ей на вас. Беспризорники вы, ребята.
Пьем водку. Над проливом Лаперуза расплывается небывалой красоты закат. Пограничник Юра приглашает меня на экскурсию по заставе. Мы идем с ним по какой-то тропе, продираясь среди высоченной травы, пока не упираемся в зеленый забор. В воротах нас встречает знакомый уже бурятский терминатор с автоматом наперевес. В его огромных клешнях стандартный АКСУ кажется детской игрушкой. А может, это совсем и не он – просто все местные пограничники на одно лицо, не важно.
Застава – небольшая огороженная забором территория. Трехэтажное здание, строевой плац с российским флагом на длинном шесте, вертолетная площадка и гараж. На крыше здания крутятся две антенны РЛС. Все тут ухожено, красиво, чисто и уютно – не то, что у нас. Даже противно. Сразу понятно, что здесь правит совсем другое ведомство: средств не жалеет, заботится о своих ребятах, заброшенных на край земли. Здание отделано фасадными панелями, крыша – зеленым металлическим покрытием. Везде пластиковые окна. Внутри – хороший евроремонт: панели, керамическая плитка, двери, сантехника, душевые кабинки…
Двадцать первый век! Есть у них, правда, на отдаленной сопке пост зрительного наблюдения, где по-старинке на вышке несет службу боец с биноклем – осматривает береговую черту. Все-таки на видеокамеры еще не наслужили. Короче, чтоб я так жил.
В общем, сплошное расстройство. Супруга начальника заставы прапорщик Наташа приглашает нас за стол. Кроме хозяйки за накрытым столом неожиданно обнаружились четыре довольно привлекательные молодые пограничницы. У меня чуть глаза из очков не выпрыгнули. Видимо, готовились, ждали нас – накрасились, надели модные наряды. Правда, одна в камуфляже – наверное, только что слезла с вышки. Дамы откровенно разглядывали меня в упор, томно махая тяжелыми ресницами (по всему видать – уже приняли по грамульке на каждую грудь). В их взглядах сквозила нескрываемая тоска по общению с мужским полом.
- Юрий, ты почему ж не предупредил, что у тебя тут такой цветник? – искренне возмутился я, потирая рукой недельную миккирурковскую небритость.
- Присаживайтесь рядом со мной!... – хором заявили сразу две нимфы.
Девочки-прапорщицы представляли собой дежурную смену заставы. Их сюда забрасывают вертолетом недели на три, в течение которых они тут исполняют священный долг по защите рубежей Родины, чумея от скуки. Водку они пьют по-взрослому, как положено. Окруженный их пристальным вниманием, я чувствовал себя довольно неуютно, особенно после того, как майор Юра стал клевать носом, и жена отправила его спать. Когда же я начал ощущать со всех сторон будто бы случайные нежные прикосновения, осторожные поглаживания и прочие призывные знаки, я испытал легкую панику. Кто-то мягко наступил под столом мне на ногу, чья-то ладошка легла на мою коленку. Девушка справа, произнося тосты, все норовила прижаться вплотную своим третьим размером. Ближе к четырем часам утра пограничницы распоясались совсем, и я начал прорабатывать в уме возможные пути отступления.
Потом они повели меня показывать свой казарменный уют. Милая комнатка на четыре спальных места, телевизор, стереосистема, букет сладких женских запахов. Я начал прощаться с жизнью. Один бог знает, каких усилий мне стоило уложить спать весь этот сексуально озабоченный коллектив, и, поцеловав их по очереди на сон грядущий, убраться восвояси.
На выходе я обнаружил все того же терминатора. Он любезно вывел меня на улицу, и, показав направление на какие-то огни, пожелал спокойной ночи. Я пошел по дорожке в указанном направлении и через три минуты заблудился. Огни были кругом, но какие из них были нашим постом, а какие Японией – хрен их разберет. Вроде бы и блуждать здесь особо негде, все подразделения рядышком, в двух шагах друг от друга. Но это – когда светло, а теперь тут дико, темно и страшно. Ни черта не видать – хоть глаз выколи. Шум морского прибоя, казалось, слышится со всех сторон. Я, было, попытался найти ту тропу, по которой мы сюда пришли – какое там! Всюду упираешься в непроходимые мрачные заросли высокого бамбука. Я крутился на месте, как слепой котенок, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь дорогу.
И я ее нашел! Какое счастье. А все дороги ведут к людям. Правда, дорогой это назвать можно было лишь с большой натяжкой. Короче, нормальная сахалинская дорога. Две глубоких колеи, наполненные жидкой глиной. По таким только на КРАЗе можно пройти, да здесь ничего другого и не ходит. Естественно, через несколько шагов я завалился в эту колею, прямо в ужасную вязкую кашу.
Я стоял на четвереньках на острове Сахалин, где-то в районе мыса Крильон, по локти в мерзкой жидкой грязи, мокрый, несчастный пьяный офицер, заблудившийся в чужом краю. Я мотал башкой и весело смеялся. Со стороны Анивы занимался рассвет.
Через полчаса я каким-то чудом вышел к заброшенному японскому городку и добрался до бани. Натопленная с вечера, она была еще горяча, что позволило мне вымыться и отстирать грязный комуфляж. А в девять утра ревущий ЗИЛ уже нес меня прочь по песчаному отливу западного побережья острова в далекий порт Холмск. Прощай, Крильон! Прощайте, ребята! Прощайте, милые нимфоманки-пограничницы! Вернусь ли когда к вам еще?...
Спасибо за внимание и до новых встреч!!
А еще у меня есть канал на Ютубе, буду признателен за подписку.
С уважением, Василий Сергеевич!!!
