«Живут здесь люди одними баснями да сплетнями…». Такую особенность жителей Вятки отмечал Салтыков-Щедрин, отбывший в городе восьмилетнюю ссылку. Богатый на выдумку XIX век здесь ни при чем. Самый восточный город Древней Руси пестрит легендами всех времен.
Текст: Алексей Макеев, фото автора
«Летописецъ о стране Вяцкой» – единственный подробный источник истории города до присоединения к Московскому княжеству. Написан, видимо, в конце XVII – начале XVIII века на основе местных несохранившихся летописей. Впервые опубликован в 1905 году под заглавием «Повесть о стране Вятской». Согласно Летописцу, город Хлынов основали новгородцы в 1181 году: «избравше место прекрасно над рекою Вяткою близ устия реки Хлыновицы на высокой горе, иже ныне зовется Кикиморская, место бо оно ко общему вселению удобно и из тоя горы преславно источники вод истекающия мнози».
Некоторые историки скептически относятся к Летописцу – все-таки он такой один. И городские власти по старинке датой основания города считают 1374 год – первое упоминание о Вятской земле в общеизвестных русских летописях.
Как глухая окраина Руси, Хлынов долгое время сохранял относительную обособленность и вечевое самоуправление. Массовый приток населения на Вятку произошел после татаро-монгольского вторжения: Батый сюда не добрался.
В XV веке московские князья несколько раз пытались подчинить Хлынов. Удалось это в итоге Ивану III, взявшему город в 1489 году. На этом Летописец и заканчивается. Остается добавить, что в 1780 году Екатерина Великая переименовала Хлынов в Вятку. По официальной версии, чтобы Вятское наместничество и его столица имели одно название. А в XIX веке Вятка стала самым известным местом политической ссылки в России.
СИМВОЛЫ ТРЕХ ГОРОДОВ
Как сейчас называть город – вопрос не простой. Официально это до сих пор Киров. Последние 25 лет городские власти упорно стараются вернуть историческое название. Жители – ни в какую. Провели уже несколько опросов населения. И всегда один результат: ни «Вятку», ни «Хлынов» не желаем – оставить «Киров». Причина консерватизма не совсем понятна, оплотом коммунистов город не назовешь. К слову, сам Сергей Миронович Киров никогда не был в Вятке, хотя родился в городе Уржуме Вятской губернии. После его убийства в 1934 году предполагалось назвать Уржум Кировом. Но партийная элита Вятки настояла, чтобы их город получил имя революционера.
А еще у Хлынова–Вятки–Кирова странный герб: лук, натягиваемый рукой из облака, и маленький крестик. Не ожидал, что мне объяснят его символику… в городском автобусе. У вокзала сажусь в автобус №5. Обычный старенький лиазик. И после объявления следующей остановки слышу: «Геральдический знак Вятской земли восходит к «Вятской печати», известной с XV века… Лук со стрелой – символ некрещеных народов Вятского края: марийцев, удмуртов, татар. Рука, выходящая из облака, символизирует молниеносные атаки вятских воинов. Крест добавлен для смягчения языческой символики герба».
Интересно, что народные пословицы совсем по-другому характеризуют местных мужиков. Вот самая известная: «Вятские – мужики хватские: семеро одного не боятся, а один на один – все котомки отдадим». Пословица эта родилась, вероятно, в начале XVII века, когда относительно небольшая банда «государевых изменников» лихо орудовала на берегах Вятки. Впрочем, местные краеведы утверждают, что в трусливости, скорее, следовало бы обвинить тогдашнего вятского воеводу, князя Михаила Ухтомского. Князь с большим войском окопался в крепости и писал воеводам соседних земель просьбы о помощи.
Вообще, судя по пословицам, в самокритике вятчанам не откажешь:
«Мы, вятские, робяты хватские: и часы могем (в смысле сделать часы можем. – Прим. авт.), да топор не влазит».
«Вятские – ребята хватские: семеро на возу, один кидает внизу (сено. – Прим. авт.). И кричат: «Не заваливай!»
«Вятские – девки хватские, и по сторонам глазами зырк, аж мороз по коже пробирает».
Ну, и обилие легенд на Вятке, видимо, тоже проявление «хватского» характера. В автобусе между остановками диктор рассказывал об Успенском Трифоновом монастыре, плавно переходя к тайнам подземных ходов между мужским и женским монастырями, подземного озера, подземной церкви, сокрытых в земле кладов… У Трифонова монастыря я и вышел.
ОВРАГ ЗАСОРА
Деревянный дом напротив обители интригует вывесками с разными названиями улицы. Чуть ниже окна – «Улица Урицкого», немного выше – «до 1918 г. улица Успенская. Вела к Успенскому мужскому монастырю, духовной жемчужине Вятской земли, колыбели культуры и просвещения, основанной в 1580 г. прп. Трифоном Вятским». Такие двойные вывески здесь сплошь и рядом. Что там город – улицу попробуй переименуй!
Успенский собор монастыря, построенный в 1689 году, старейшее сохранившееся каменное здание города. Обитель действующая, внутри ее стен уже нет никакой стройки, чувствуется настоящий монашеский дух: тихий, спокойный, молитвенный. Во всем городе это едва ли не единственное такое место. Хотя на задворках монастыря атмосфера иная. Обветшалые старинные здания из камня и дерева, где еще живут горожане, облупленная монастырская стена, рассыпающаяся деревянная башня. И не разобрать: уцелело все это с дореволюционных времен или уже успело развалиться после реконструкции?
Сразу за главными воротами монастыря крутой спуск в овраг Засора. Сложно представить на этом месте средневековую городскую свалку. Местные историки полагают, что неказистое название означает «овраг за рекой Сорой» – вроде бы была здесь такая речушка. Вероятно, в Хлынове овраг служил резервуаром для воды, наполнявшимся весенним половодьем. Теперь в овраге… стадион «Трудовые резервы». А что, весьма удобно – трибуны можно ставить на естественных склонах. Правда, сейчас из земли торчат одни остовы трибун: стадион все еще не может оправиться от сильнейшего взрыва пиротехники, происшедшего в 1968 году.
Обойдя стадион справа по несколько действительно засоренной части оврага, я стал взбираться на высокий берег реки Вятки – к излюбленному месту отдыха горожан. Судя по всему, это и есть гора Кикиморская, где новгородцы поставили первую крепость.
ОТ «КРАСНОГО ВЫВОДА» ДО ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ КОРМУШКИ
На старых фотографиях видно, что жители поднимались на Кикиморскую по вьющейся тропинке. Теперь здесь совсем новая железно-каменная лестница с широкими площадками. На одной из них упражнялась в хореографии девушка: словно у станка, держась за перила, грациозно исполняла балетные па.
С высокого берега открывается панорамный вид на широкую Вятку, разливы ее притоков, уходящие за горизонт леса, Заречный парк с пароходообразным сооружением «Титаник», большой песчаный пустынный пляж.
Полуторакилометровая набережная как смотровая площадка. Наблюдать с башен Хлыновского кремля здесь было очень удобно – восточная оборонительная стена проходила как раз по нынешней набережной. Стена была деревянной, и за ветхостью ее разобрали еще в XVIII веке. О расположении и виде башен можно судить по плакатам, то и дело попадающимся на пути. «Красный вывод» – это выступ стены для стрельбы из пищалей. Красным его назвали за красоту открывающихся просторов. Ну а теперь гуляющих «сопровождает» красная стена Спасо-Преображенского женского монастыря. Выходить из обители любоваться видами не принято – единственная калитка заперта наглухо. Попасть в монастырь можно лишь с противоположной стороны, заложив крюк более километра.
В утренние часы набережная захвачена физкультурниками: бегают, ходят с палками и без, гоняют на велосипедах, занимаются йогой и тренируются на уличных тренажерах. К набережной примыкает Александровский сад, заложенный в честь посещения Вятки императором Александром I в 1824 году. В саду стоит большая деревянная кормушка. «Это Интеллектуальная кормушка, – гласит вывеска, – она предназначена для книг, для духовной пищи людей. Бесплатная библиотека. Возьми. Почитай. Верни!» Какую духовную пищу предпочитают кировчане, узнать не удалось – «кормушка» оказалась пустой.
За садом – обрыв Раздерихинского оврага с часовней на противоположном склоне. В былые времена здесь крепостная стена поворачивала по обрыву. Теперь через овраг перекинут пешеходный мост и набережная тянется далее. Однако спустимся в овраг, с которым связана самая известная легенда города.
«СВОЯ СВОИХ НЕ ПОЗНАША»
По преданию, в 1418 году в овраге произошла крупная битва. Дружина из Великого Устюга, шедшая на помощь Вятке, подошла к городу ночью. В темноте была принята вятчанами за татар. Воины, как говорит легенда, «своя своих не познаша и побиша». Убитых похоронили здесь же в общей могиле. В память о бессмысленном побоище наверху оврага была поставлена Устюжская часовня, где ежегодно проводились поминальные службы. Эту историю в Кирове знает всякий школьник. Хотя, очевидно, не нужно воевать всю ночь, чтобы «своя своих познаша». И политический контекст тех лет говорит, что устюжане были совсем не союзники вятчанам. Хлынов выступал за Суздаль, Великий Устюг – за Москву. А предводителем устюжан был, скорее всего, лихой боярин Анфал Никитин, об атаке которого на город в 1418 году есть запись в «Летописце о стране Вяцкой».
Удивительно, что память о легендарной битве переросла в… гулянья – Свистопляску (позднее – Свистунья. – Прим. ред.). Ежегодно в четвертую субботу по Пасхе после панихиды в Устюжской часовне начинались гулянья в овраге. Специально к празднику изготавливали глиняные свистульки и «шарыши». Этими шарами кидали друг в друга, разыгрывая штурм оврага. «Игра» была страшно «хватской». Свистопляску середины 1850-х годов так вспоминал земский врач Савватий Иванович Сычугов – тогда семинарист: «Дети все снабжались свистульками, и в воздухе раздавалась ужасная какофония; взрослые же нагружались шарами, которые покупались целыми сотнями. На берегу (то есть наверху оврага. – Прим. авт.) была, значит, праздничная и праздная публика; в овраге же помещались мещанские ребята и бурсаки <…> Праздник начался киданием шаров сверху и подбиранием их ребятами в овраге. Я уже нахватал шаров целую пазуху, как один из них, попавший в голову, свалил меня с ног, и тогда началась настоящая бомбардировка. Я взмолился, просил пощады, но шары все чаще и чаще сыпались на меня. Встать и бежать я не мог и только руками инстинктивно защищал голову. К счастью, на выручку мне явился мой соблазнитель и вытащил меня в относительно безопасное место. <...> Представьте себе, что не только мужчины, но расфранченныя в пух и прах барыни и даже дети с удовольствием, по-видимому, целились в головы овражных ребят; каждый меткий удар встречался поощрительным хохотом и восклицаниями. Меня так отхлопали, что картуз нельзя было надеть, так сильно распухла голова…» Последняя Свистопляска прошла в конце 1920-х годов, тогда же была разрушена и Устюжская часовня.
СУШИ ВЕСЛА
За оврагом набережная становится шире и заполняется всевозможными арт-объектами и зданиями: фонтанчик – солнечные часы со скульптурами, железное сердце, обвешанное замками новобрачных, «Цифровая телеаллея», городская тюрьма «СИЗО №1», раритетный розовый грузовичок с мороженым, камень с надписью: «Жертвам политических репрессий», Феодоровский храм. Эта церковь – одна из последних потерь города. Оригинальный храм в неорусском стиле с 13 куполами закрыли в конце 1920-х годов. После Великой Отечественной он вновь стал действующим. А в 1962 году был варварски разрушен. Тогда в городе ожидали визит Никиты Хрущева, ну, и власти проявили особое рвение. Как вспоминали очевидцы, храм устоял после двух взрывов. Разваливали его танки, «растягивая» стены тросами. Хрущев в итоге в Киров не приехал. Расстроенные власти бросили храм в полуразрушенном виде. Позднее его все-таки разобрали, замостив обломками улицу Розы Люксембург. А на месте храма в честь 600-летия города под железной плитой заложили послание потомкам: обращение комсомольцев, бюсты Ленина и Кирова, шубы, шины, игрушки, гармонь, бутылку водки и прочую продукцию местных заводов…
Нынешний, деревянный Феодоровский храм возвели в 2007 году. Он ничем не напоминает своего предшественника. Тут же неподалеку в 2018 году предлагалось поставить памятник царственным страстотерпцам – семье Николая II. Но жители выступили против.
Завершается набережная бронзовым бюстом писателя Александра Грина – местного уроженца, в честь которого и названа набережная.
Дальше – Старый мост через Вятку. На самом деле он 1962 года постройки. Возводили его пять лет – тогда это считалось очень долго, отчего жители честили первый кировский мост «самым длинным» в Союзе. А строители, видимо, поддавшись местному легендарному настрою, рассказывали прессе байки, что мост «экспериментальный» из «преднапряженного железобетона». В действительности к тому времени в СССР уже было две сотни таких «преднапряженных» мостов, только покороче.
Интересен этот мост тем, что прямо за ним на другом берегу Вятки стоит слобода Дымково – родина знаменитой дымковской игрушки (см.: «Русский мир.ru» №10 за 2018 год, статья «Барыня». – Прим. ред.). Пятнадцать минут ходьбы под ледяным ветром над Вяткой, далее спуск в деревню. Полагают, что это место облюбовали выходцы из Великого Устюга в конце XV века. Зачем было селиться в такой явной низменности у реки – не ясно. Дымково так пятьсот лет и заливает весенними паводками.
Сейчас слободку правильнее назвать дачным поселком. Направлявшийся к мосту мужичок в тельняшке утверждал, что никаких старожилов и тем более мастеров дымковской игрушки здесь давно нет. Об этой самой игрушке они вспоминают только тогда, когда в огороде находят старые черепки. Углубляться в деревню я не стал – для всех ищущих легендарный промысел на столбе висит табличка «Суши весла».
ВЯТСКИМ АРБАТОМ
Дымковской игрушке в городе посвящен отдельный музей и уличная скульптурная композиция «Семья» на Спасской улице. Сколько раз проходил мимо этой скульптуры, ни разу не видел бронзовую «семейную» лавочку пустующей. Сидят на ней парами и поодиночке. И почему бы вы думали? На свитке у скульптуры написано: «Мечтаешь о крепкой семье – присядь на скамейку. Желаешь жизни веселой беззаботной – дотронься до гармошки. Хочешь продлить свой род – дотронься до младенца…» Горожане, видимо, доверяют только первой строчке, в остальном же у них свои поверья: гармошке и младенцу внимания почти не уделяют – больше всего отполированы валенки гармониста и резвая собачонка.
Спасскую улицу называют Вятским Арбатом – она частично пешеходная и почти на всем протяжении сохранила историческую застройку. Здесь же расположены разные музеи. В экспозиции краеведческого музея впечатлила выставка «Вятская домовая роспись». Эта самобытная роспись по дереву в крестьянских избах была распространена в конце XIX – начале XX века. В Кирове собрали богатейшую коллекцию, где помимо своеобразных львов, птиц, «цветиков» и «завитушек» есть уникальные рисунки с шутейными подписями: «Ехиднои звиръ» – значится над прыгающим «лёвой».
Туристов на Спасской не видно, хотя их тут ждут во всеоружии. Есть и туристический информационный центр. Девушки, скучавшие в пустом офисе, моему появлению очень обрадовались, расспрашивали, откуда я приехал, одарили меня очень приличной картой города и Кировской области. А также карманными изданиями серии «Экскурсионные маршруты». Можно пройтись по храмам и монастырям, по особнякам крупнейших купеческих фамилий, маршрутами «Культура и искусство Вятки», «Ссыльная и революционная Вятка», «Романтическая Вятка»… Любовные истории тоже сплошь ссыльные. Неужто изгнание на Вятку располагало к романтике?
Так, 23-летний Александр Герцен крутил роман с женой местного чиновника Прасковьей Медведевой. Не прошло и месяца, как муж возлюбленной неожиданно умер. Прасковья жаждала брака с элегантным москвичом, но Александр Иванович увлекся романтической перепиской со своей кузиной Натальей Захарьиной, которую в итоге и предпочел.
А Михаил Салтыков-Щедрин (см.: «Русский мир.ru» №4 за 2011 год, статья «Непрочитанный». – Прим. ред.) нашел в Вятке любовь всей жизни. Сердце писателя пленила 12-летняя Лиза – дочь вице-губернатора Аполлона Болтина. «То была первая свежая любовь моя, то были первые сладкие тревоги моего сердца!» – вспоминал он. Михаил Евграфович терпеливо ждал, пока возлюбленная повзрослеет, выдержал разлуку – Болтины переехали во Владимир, а он не мог покидать Вятку. Когда же ссылка закончилась и ничто не мешало их браку, отец Лизы предложил влюбленным еще раз проверить свои чувства – не встречаться год. Пережив и это испытание, спустя восемь лет после вспыхнувшей любви, Михаил и Лиза наконец обвенчались.
ПОЗНАЙ СВОЙ ГОРОД!
Пройдя всю Спасскую, я наконец вышел к Преображенскому женскому монастырю – тому, что со стороны набережной закрыт. Здесь обитель подпирают стадион «Динамо» и спортзалы. Монастырь еще только восстанавливается, на его территории продолжается советский эксперимент «перекуем церкви на физкультуру». Представьте: главный фасад высокого храма с куполами и крестами, над входом вывеска «Спортивный комплекс Динамовский»… Лавочки в небольшом сквере рядом, как раз чтобы сесть и перевести дух. Казалось, кто-то рядом сидел и глумился – на спинках лавочек вырезано красивым, под старину, шрифтом: «Познай свой город. Возлюби его красоту». Да уж. Попробуй такую красоту возлюби!
Смех смехом, а есть в этой аккуратно вписанной в арку динамовской вывеске что-то зловещее... Впрочем, это на взгляд заезжего туриста – легендарные ужасы Кирова куда страшнее. Привидения в подземных переходах областной больницы, построенной на костях Ахтырского кладбища; черти на бывшей даче купца Булычева; «дом людоедов», где съели 12 человек. История каннибалов, кстати, совершенно реальная – дело было в голодном 1942 году.
Старых храмов в городе немного, но все они своеобразные, непохожие друг на друга. Свято-Серафимовский собор, наверное, самый замечательный – с массой кокошников и куполов, элементами модерна. Изначально храм строился для единоверцев – старообрядцев в лоне Русской православной церкви. В 1930-х годах он был единственным действующим храмом на 150-тысячный Киров.
Городская легенда гласит, что в послевоенные годы староста прихода столкнулся во дворе Серафимовской церкви с… верблюдом. Говорят, это правдивая история. В те времена по соседству с храмом располагался зверинец. И однажды ночью звери разбежались. По радио предупреждали, что по улицам бродят леопарды и гиены. А двугорбый устремился к церкви. Непонятно только, как верблюд прошел сквозь закрытую церковную ограду.
Сейчас во дворе храма стоит памятник царственным страстотерпцам – тот самый, которому не нашлось места на набережной. Вообще-то можно было бы на тему репрессий царской семьи придумать оригинальный вятский вариант. Взять хоть историю великих князей Иоанна, Игоря и Константина Романовых, которых в 1918 году большевики выслали в Вятку. Супруга Иоанна Константиновича, дочь сербского короля Петра I Елена, последовала за мужем добровольно, отправив детей на попечение к свекрови. Романовы позднее были перевезены на Урал и замучены в Алапаевске. А Елена Петровна осталась в живых и выбралась в Стокгольм к свекрови и детям.
БРОНЗОВЫЙ МИРОНЫЧ
Надоело гулять без гида – добро пожаловать в городской автобус. Мне как раз нужно было добраться до Александровского костела. Вошел в салон и ушам не поверил. Рассказывают о «миграции снежного человека по Кировской области»!
Ну а я мигрирую в советский Киров. Улица Дерендяева, где стоит костел – это уже окраина старой Вятки. Кировского духа здесь несравнимо больше: типовые пятиэтажки и редкие явления модернизма. Центр советского города – Театральная площадь. Здесь же помимо драмтеатра располагается правительство Кировской области и 10-метровой высоты памятник Ленину. Вечерами гранитный вождь пролетариата попадает в окружение молодежи, вооруженной всевозможными «транспортными» средствами. Стук скейтбордов стоит непрерывный. Здесь же упражняются у баскетбольных щитов, на которых – для долговечности – сетки сплетены из железных цепей. Ленину и не снилось.
Есть в городе и памятник Сергею Мироновичу Кирову – куда же без него? Проект начал разрабатываться в 1953 году и сопровождался по-вятски запутанной историей, растянувшейся на тринадцать лет. В результате чего получились сразу два больших памятника. И оба на Октябрьском проспекте: один в начале – у ЦУМа, другой в конце – на площади Лепсе. Вариант у ЦУМа – самый известный. По случаю открытия монумента в 1966 году корреспондент «Кировской правды» писал: «Бронзовый Мироныч встал рядом с нами, как живой с живыми…» В народе над двумя Кировыми посмеивались. Говорили, что на площади Лепсе гораздо теплее, чем у ЦУМа: на площади Сергей Миронович стоит в пальто и кепке, а у ЦУМа он в одной гимнастерке, пальто и кепку в руке держит. Или: «У ЦУМа Мироныч народ в город зазывает, а в конце проспекта танк стоит – чтоб обратно не пущать».
По мне, так Киров у ЦУМа зазывает в свой парк, расположенный в 300 метрах ниже по проспекту. Живописные озера, соединенные водопадом, колесо обозрения, цирк, аттракционы, тихие березовые аллеи, утки у воды, рыбалка… Парк им. Кирова самый большой и восхитительный в городе. На берегу озера стоит памятник романтичной Ассоль: героиня «Алых парусов» пускает на воду парусный кораблик. Вообще-то эта бронзовая скульптура много лет стояла в сквере кинотеатра «Алые паруса». А на закате перестройки загадочным образом исчезла. Нынешний вариант – точная копия пропавшей «Ассоль», воссозданная в 2013 году.
На холме – музей-диорама «Вятка. 1917 год». 35-метровой ширины диорама посвящена установлению советской власти в городе. Само здание имеет вид развернутого знамени, на котором выступают барельефы солдата, матроса и рабочего.
ПИРОЖОК ДЛЯ ДЭВИДА БОУИ
Напоследок, уезжая из Кирова, нельзя не вспомнить историю посещения города Дэвидом Боуи в 1973 году. Легендарный британский рокер не летал самолетами и после гастролей в Японии выбрал путь домой по Транссибу. На какой-то станции под Кировом он отведал пирожок, купленный у бабушки-торговки. И отравился. Да так, что в Кирове его пришлось госпитализировать. В отличие от других историй эта – чисто вятская утка, нашпигованная смесью пикантных подробностей. Сейчас не разобрать, кто придумал столь популярный кировский миф. В его разных вариантах Боуи лежал в больнице от нескольких часов до трех дней, в железнодорожной либо инфекционной больнице или просто его «надолго задержал» туалет на вокзале.
Чтобы окончательно развеять миф, несколько лет назад кировские журналисты пытались связаться с Боуи в Лондоне. Но престарелый музыкант на контакт не пошел. А в 2016 году умер. О путешествии рок-звезды по Транссибу теперь можно узнать только из мемуаров его попутчиков. Так, Боб Мусел вспоминал, что на станциях старушки продавали «пончики с мясом», причем по лондонским ценам. И заворачивали их «в грубую коричневую бумагу». А вот Дэвид Боуи подсел на «местный йогурт» – был просто в восторге от него. Про больницу – ни слова.
