«У тебя все хорошо, я знаю. Устаешь - так много работы и столько еще предстоит сделать. Или не сделать. Увидеть или забить. Забыть. Все хорошо у тебя, дорогой. Я в это верю, я хочу этого. Мы редко вместе, еще реже - порознь. И не любимые, и влюбленные в других.
Но когда мне плохо, я пишу тебе в вотсап. И лениво улыбаюсь твоему нику. Я тебя вспоминаю. Часто вспоминаю, Ромка. И руки, и губы, и запах. И встречи на зимнем бульваре. И пироги, и кухню в той квартире, где ты больше не живешь. И новогоднее «люблю тебя» я тоже вспоминаю.
Не жалею, нет. Все сложилось так, как сложилось. И сейчас уже легче говорить себе: «Мы все равно не смогли бы быть вместе». Да и какая разница – смогли бы или нет? Рефлексия отвергнута за рукоприкладство.
Все хорошо у нас обоих, и это главное. Просто так много я тебе не договорила, не показала, не попробовала с тобой вместе. Просто что-то гложет внутри, когда тебя нет. И взрывается ядом, когда ты звонишь. Звони, Ключевский, я буду отвечать. И сама звонить – буду.
Я, знаешь, скучаю.»
Этому посланию уже несколько лет, и Рома знает его наизусть. Как наизусть знает автора письма. Тогда теплые строчки, пронизанные ее тоской застали Ключевского на севере Франции, когда он гостил у родителей. И сразу где-то внутри гулко ударило сердце, запуская функции «мечта» и «надежда». И сразу стали неважны все планы, яхты, новые знакомые, Рома сбежал через два дня, наплевав на отпуск и недовольные взгляды родни.
Тогда он уже не скрывал от себя эту безумную привязанность к сестре лучшего друга, к подруге детства, к юношескому увлечению. Хотя пытался, видит Бог, как пытался! Он пил, спал с разными девицами, пошло язвил на фуршетах, и ненавидел Барковского.
-Я знаю почему ты так бесишься, Рома, - заметила Добродецкая как-то в конце рабочего дня, когда они вдвоем, одурев от бесконечных сводок по продажам, сидели у нее в кабинете.
-Прости?
-Перебьешься. Ты ревнуешь меня.
Он только усмехнулся:
-Не много ли ты берешь на себя, девочка?
-По плечу. Помнишь, как в последний раз я отвозила тебя домой?
Еще бы он не помнил. В тот вечер Рома напился вдрызг, шлифуя взглядом ее обнаженную спину, обрамленную кружевом вечернего платья. Виски был дряным, спину Киры все время закрывали какие-то топ-менеджеры от высокой моды, а он чертовски устал.
-Предположим.
-На прощание ты очень просил меня остаться.
-Тебя? Вряд ли. Наверное, я звал ту рыженькую из бара.
-Нет, Ромочка. Рыженькую зовут Лиза. А ты звал Киру. – она встает из-за стола, подходит близко-близко, - станешь отрицать?
-Почему не осталась?
-Не время было, - она легонько потрепала мужчину по плечу и вышла из кабинета, оставив того в задумчивости. Этот разговор произошел у них за две недели до расставания Киры с женихом, и сейчас, сидя на блестящей глянцевой кухне в квартире Добродецкой, с которой он не расставался уже полгода, Роман слушал шум в душе, где хозяйка что-то поминутно роняла, жалобно причитая, и благодарил небо, что эта женщина поверила его любви и осталась рядом.
Глава сороковая
Глава сорок вторая