Берега (продолжение)
На въезде в деревню Лавришево стоит старая деревянная церковь. Ей лет 250, и на моей памяти она никогда не закрывалась. Всегда был священник, который служил. Советская власть в этих местах как-то проще относилась к вопросам веры. Хотя в 1939 году бандиты под видом комсомольцев лютовали страшно: жгли, вешали и стреляли. Когда в храмовом дворе священник начал ставить машину, ему бабушки рассказали, что на этом самом месте бандиты расстреляли целую семью. Машину он там больше не ставил.
Я не поехал сразу в дом к бабушке, а свернул за мостом направо, в сторону монастыря. Там было её любимое место - переправа через Нёман, и там она учила меня смотреть и видеть другой берег - гукать.
*****
- Ты, внучек, толькі не пугайся, я перайду на той бок, и мы будем гукать с табой. Я табе буду гукать, а ты мне.
Мы только что пришли к Нёману, после панихиды в Родительскую субботу. Бабушка позвала меня сюда «гукать».
- А зачем? - спросил я её. Хотя сам уже приготовился к чему-то интересному.
- Ну дык жа весяло! - улыбнулась бабушка. - Я буду адыходзіць далей и далей, і мы будзем гукаць. Добра, Санечка?
- Хорошо, бабушка. Но ты далеко не уйдёшь?
- Да не, родненькі, во-о-о-о-о-н за тыя кусты.
Бабушка медленно переходила мост, но на середине вдруг остановилась, повернулась лицом к течению и низко поклонилась, а потом пошла дальше, на другую сторону.
- Санечка!- кричала она мне.
- Да, бабушка! - звонко и весело я отвечал с другого берега.
- Ты бачыш мяне?
- Вижу, вижу! - протяжно кричал я.
- Санечка! А цяпер?
- И сейчас вижу, бабушка!
Так и гукали мы: бабушка на языке, который слышал я только здесь, и я, её внук, в доме которого родители говорили только по-русски, как будто стесняясь «маўлянкі», на которой говорили их родители.
Минут через пять такого гуканья бабушка скрывалась в кустах лозы и продолжала кричать. Всё дальше и дальше, и голос её становился всё тише и тише. И чем дальше она уходила, тем громче и взволнованнее я кричал ей вслед...
*****
А вот и он - Нёман. За стеной воды уже давно нет той пустоши. Стены древнего монастыря снова растут вверх. Бабушка любила это место и много о нём рассказывала. Мы ездили с ней в Турец к последнему монаху обители, отцу Донату. Старенький иеромонах был один из немногих, кто остался в живых после разрушения монастыря кайзеровскими войсками.
На этом маленьком острове даже дышится по-другому, и сорок лет назад, и сейчас. Перед добротным деревянным мостом я оставил машину и пошёл пешком...
Это тот же мост или другой? Этот новый и крепкий, а тот был еле заметным и ветхим. Всё другое, но в тоже время — то же самое. Нет! Точно этот! Он был здесь всегда, и не важно, что менялись сваи, настил и перила. Мост был всегда. Мне было страшно сделать первый шаг. Так сильно защемило сердце и стало трудно дышать. Все эти запахи, и звуки, и река - ничего не изменилось… Да, быстро надо на другую сторону, там всегда дышится легче. Через силу поднялся на мост, быстрым шагом дошёл до середины и… остановился, повернулся лицом к течению, сделал низкий поклон и не спеша пошёл дальше.
Надо подать записку о рабе Божьей Марии. Завтра ведь родительская суббота.
******
Новогрудское княжество, окраина Великой Пущи 1240г. от Рождества Христова.
В этом месте река делала крутой поворот, она сжимала холм с одной стороны, а пуща теснила его с другой. Сильное течение год за годом подмывало берега.
- Кто кого? - каждый раз думал князь, когда приходил сюда. Или река смоет холм, или тот съеденным водой берегом сдвинет реку и заставит её изменить русло. И только Пуще было всё равно.
- Моя река, - говорил князь, когда смывал кровь убитых врагов с рук. Он как бы здоровался с ней, черпал в ней силы и отдавал боль, что съедала его много лет.
Да, кровь - не вода, кровь - не вода… Кровь это еда, и для реки, и для земли, и для Пущи. Так говорил Вещун. У него не было имени. Между собой воины называли его «тот, который приходит». ОН так говорил, и князь верил ему.
Войшелк сидел на холодном камне на вершине холма спиной к Пуще. Чуть ниже, в ложбине, грелись у костра его воины, там же лежали связанные пленники. Именноиз-за них он приходил сюда каждый раз. Выполнить уговор.
Когда ему исполнилось двенадцать лет, его отец, князь Миндовг, устроил охоту. Матёрый вепрь вспорол брюхо коню, и юный Войшелк оказался прижат к земле бедным агонизирующим животным, не в силах выбраться. Побратим отца, татарин Уча, в следующее мгновение всадил короткую стрелу прямо в глаз животному так точно и мощно, что из морды вепря осталось торчать лишь оперение. Но обезумевшее животное нашло в себе силы развернуться и понеслось всей тушей на лошадь и поверженного всадника. Отец бросил своего жеребца наперерез вепрю, и тот ударил огромными клыками не в Войшелка, а в круп лежащей лошади, и уже не смог выбраться. Дружинники отца копьями с наконечниками, широкими как ладони кузнеца, добили зверя. Ничего этого юный князь уже не видел.
Войшелка уложили на носилки из еловых лапок и уже собирались нести в охотничий домик на краю Пущи, как из-под вековых дубов навстречу Миндовгу вышла Тень. Длинная одежда и капюшон скрывали лицо и фигуру, и лишь костлявая белая рука была видна на чёрном посохе.
- Будь здрав, Князь, - сказала Тень чуть слышно.
- И тебе не хворать, Вещун. С чем пожаловал? - Миндовг будто и не удивился странному гостю.
- Ветер с болот принёс мне крик о помощи, вельможный князь, и вот я здесь.
- Я не звал никого на помощь. Но знаю, что просто так ты не приходишь, - князь сдвинул брови, будто вспомнил что-то.
- Прости, вельможный князь, за дерзость и знание моё. Умрёт твой сын и не увидит следующего дня, - как бы нараспев прошептала Тень. - Отдай его мне, и через три луны верну тебе его живым и здоровым. О том, что я не лгу, тебе известно...