Василий Аксенов – крупнейший представитель шестидесятников. Иосиф Бродский – лауреат Нобелевской премии, признанный во всем мире поэт. Что же могло стать причиной для жесткой ссоры этих двух людей? Да, все то же самое: деньги, слава, ревность.
Оба писателя страдали в СССР. Бродский страдал физически: обвинение в тунеядстве, тюремный срок. Аксенов страдал ментально: будучи человеком западной ментальности, ощущал недостаток свободы как в жизни, так и в творчестве.
Оба закономерно эмигрировали в США, страну своей мечты. В СССР Аксенов и Бродский были друзьями, но вот в Америке их отношения дали трещину.
Первым в США оказался Бродский. Добившись определенного успеха в западной литературе, Иосиф Александрович, по мнению его друзей из СССР, странно, недружелюбно относился к бывшим соотечественникам, тоже эмигрантам. Особенно это проявилось в отношении Иосифа Александровича к Василию Аксенову.
По мнению Сергея Довлатова, Бродский ревновал Аксенова к его советской жизни. В СССР у Аксенова было все – деньги, красивые женщины (актрисы, балерины), слава. У Бродского на Родине не было ничего. Если бы Бродский был менее культурным человеком, он мог бы выразить свои претензии к Аксенову проще: «Че ты сюда приперся?! У тебя же там все было».
В практическом отношении неприятие Бродского отразилось в истории с публикацией в США романа Василия Аксенова «Ожог». На эту книгу Аксенов делал ставку в своей литературной судьбе в эмиграции. Это был первый роман, написанный Василием Павловичем без той внутренней цензуры «а пропустят ли?», свойственной всем писателям СССР 60-70 годов.
Роман Аксенов писал в 1969-1975 годах, еще в СССР, но уже зная, что публиковать его будет на Западе, после эмиграции. «Ожог» - на 100% антисоветское произведение, слухи об этом «литературном монстре» распространились в литературном мире СССР задолго до эмиграции Аксенова. Мысли были примерно такие: «Вот, везет на Запад компромат на родную страну, паразит эдакий».
Разумеется, Аксенов был уверен, что с таким-то бэкграундом роман ждет немедленная публикация и слава на Западе. Но не тут-то было. В 1977 году «Ожог» отправляют на рецензию Иосифу Бродскому, который должен был порекомендовать его к публикации издателю Карлу Профферу. И надо же было такому случиться, что Бродский дал абсолютно разгромный отзыв об «Ожоге» и не рекомендовал его к публикации!
Аксенов был в шоке. В 1980 году Аксенов переезжает на Запад, его лишают советского гражданства. Казалось бы, многострадальный «Ожог» теперь-то будет опубликован. Но издательство Farrar, Straus and Giroux по неведомым причинам отказалось публиковать книгу.
Впрочем, неведомыми причины были только для публики, Аксенов же сразу определил виновника – по его мнению, это был Бродский. Аксенов считал, что Иосиф Александрович задержал на 3 года его карьеру на Западе.
Более того, дав негативный отклик на «Ожог», Бродский нарушил сформировавшееся в среде эмигрантов негласное правило: книги авторов, подвергающихся в СССР обструкции, печатать немедленно.
В 1980 году Бродский, прожив в США больше 8 лет, сформировал весьма солидный для писателя-эмигранта авторитет в американской литературной среде. Он, действительно, мог «казнить и миловать». И, как оказалось, свои новые возможности, Бродский использовал, в том числе, для сведения мелочных счетов. Аксенов, несмотря на известность в СССР, в США был никем, и ситуация с «Ожогом» нанесла сильнейший удар по его мечтам и планам в Америке.
Аксенов порвал с Бродским все отношения и никогда не простил ему негативного отзыва о романе, который сам Василий Павлович считал лучшим в своем творчестве. Даже после смерти Бродского Аксенов говорил о нобелевском лауреате с явной обидой.
Для большей наглядности, приведу отрывок из письма Аксенова Бродскому:
И наконец, там же в Берлине, я говорил по телефону с Карлом (Проффером) и он передал мне твои слова: «"Ожог" — это полное говно». Я сначала было и не совсем поверил (хотя учитывая выше сказанное и не совсем не поверил) — ну, мало ли что, не понравилось Иосифу, не согласен, ущемлен «греком из петербургской Иудеи», раздражен, взбешен, разочарован, наконец, но — «полное говно» — такое совершенное литературоведение! В скором времени, однако, пришло письмо от адвоката, в котором он мягко сообщил, что Нэнси полагает «Ожог» слабее других моих вещей. Тогда я понял, что это ты, Joe, сделал свой job.
«Ожог» для меня пока самая главная книга, в ней собран нравственный и мыслительный и поэтический и профессиональный потенциал за очень многие годы, и потому мне следует высказать тебе хотя бы как оценщику несколько соображений.
Прежде всего: в России эту книгу читали около 50 так или иначе близких мне людей. Будем считать, что они не глупее тебя. Почему бы нам считать их глупее тебя, меня или какого-нибудь задроченного Random House?
Из этих пятидесяти один лишь Найман отозвался об «Ожоге» не вполне одобрительно, но и он был весьма далек от твоей тотальности. Остальные высоко оценили книгу и даже высказывали некоторые определения, повторить которые мне мешают гордость, сдержанность и великодушие, т. е. качества, предложенные тебе в начале этого письма, бэби.
С трудом, но все-таки допускаю, что ты ни шиша не понял в книге. Мегаломаническое токование оглушает. Сейчас задним числом вспоминаю твои суждения о разных прозах в Мичигане, с которыми спорить тогда не хотел, просто потому что радовался тебя видеть. Допускаю подобную глупую гадость по отношению к врагу, само существование которого ослепляет и затуманивает мозги, но ведь мы всегда были с тобой добрыми товарищами. Наглости подобной не допускаю, не допустил бы даже и у Бунина, у Набокова, а ведь ты, Иосиф, ни тот ни другой.
Так как ты еще не написал и половины «Ожога» и так как я старше тебя на восемь лет, беру на себя смелость дать тебе совет. Сейчас в мире идет очень серьезная борьба за корону русской прозы. Я в ней не участвую. Смеюсь со стороны. Люблю всех хороших, всегда их хвалю, аплодирую. Корона русской поэзии, по утверждению представителя двора в Москве М. Козакова, давно уже на достойнейшей голове. Сиди в ней спокойно, не шевелись, не будь смешным или сбрось ее на <--->. «Русская литература родилась под звездой скандала», — сказал Мандельштам. Постарался бы ты хотя бы не быть источником мусорных самумов.
Заканчиваю это письмо, пораженный, в какую чушь могут вылиться наши многолетние добрые отношения. Вспомни о прогулке с попугаем и постарайся подумать о том, что в той ночи жила не только твоя судьба, но и моя, и М. Розовского, и девочек, которые с нами были, и самого попугая.
Бог тебя храни, Ося!
Обнимаю, Василий.
----------------
Мой Инстаграм
Мой Фейсбук
Я на Автор.Тудей
Почитать другие статьи можно ЗДЕСЬ.