На этой неделе знакомим вас с Иваном Сурвилло — молодым журналистом, автором персональной рассылки, апостолом Esquire и создателем проекта «Интервью о личном». Поговорили с Ваней о высшем образовании, отдыхе, страхе и почему необязательно быть экстравертом, чтобы брать интервью.
С Ваней поговорила: Юлия Корчагина
О высшем образовании
Сейчас я учусь на вечернем отделении журфака МГУ. Сначала думал о том, чтобы пойти на философский МГУ, но после разговора с одним из сотрудников факультета понял, что не готов посвятить всю жизнь философии, а именно этого требует философский. Мама давила и надо было принимать решение, поэтому от безысходности подал документы на журфак. Вечернее отделение сильно отличается от дневного в Вышке. На вечерке, кажется, полегче отношение к студентам, потому что преподаватели понимают, что мы работаем. Я чувствую, что мне это нравится, но, каюсь, хожу на пары выборочно. Мне интересны лекции Котариди и семинары по основам журналистики, которые ведёт Воронова. Если я буду думать о том, чтобы уйти с журфака, то это единственное, что будет меня сдерживать.
Зачем я вообще шел на журфак во второй раз? Я понял, что во многом делаю это для того, чтобы заполнить какие-то пробелы в образовании, потому что когда в интервью собеседник упоминает Короля Солнца или Ричарда Львиное Сердце, хорошо бы понимать контекст, а МГУ с этим хорошо справляется. Не особо склонен думать, что университет может дать мне что-то в профессиональном плане. Вообще считаю, что главное — на полпути к светлому будущему закрыть все журфаки и вернуть институт подмастерьев в редакциях. Гораздо эффективнее, чем 4 года тратить на оторванные от жизни знания (сужу по собственному опыту).
Можно, конечно, сесть и прочитать весь университетский курс, но смысл высшего образования в том, что есть определенная система. Ценность высшего журналистского образования в России не в знаниях, которые тебе вкладывают в голову, а в этой бумажке, с которой потом можно пойти на реально прикольные программы магистратуры. Я сейчас довольно часто читаю лекции без какого-либо образования, у меня есть несколько известных знакомых журналистов, которые ничего не заканчивали. Даже читать лекции в ВУЗе можно как приглашенный лектор — без аспирантуры и высшего образования.
Об «Интервью о личном»
Для меня мой проект — способ понимать жизнь. Очевидно, есть большая вероятность, что если говорить с людьми моего возраста, то у них зачастую нет сформировавшейся жизненной позиции, тупо из-за отсутствия опыта (у меня тоже её нет). Мне не очень интересно разговаривать с людьми, у которых нет сформировавшейся жизненной позиции. У них должны быть хотя бы метания, но интересные. Меня опять за это захейтят, но я искренне так думаю.
Интервью — эмоционально сильный жанр и лучший способ узнавать мир для интроверта. Часто бывает, что после разговора я выхожу без сил и остаток дня больше делать ничего не могу. Нужно постоянно быть включенным в разговор, слушать и слышать собеседника, быть заинтересованным.
Необязательно быть экстравертом для интервью — просто дай человеку говорить и он сам всё расскажет.
Мне в целом приятно общаться с людьми, потому что интервью - единственный способ общения, который уничтожает незнание о мире и о самом себе. Очень удобно думать об мысли человека, особенно когда что-то совпадает или не совпадает с моим видением.
О страхе
Поскольку я работаю с текстом, меня в интервью очень мало, поэтому я не думаю о страхе. Конечно, всегда боишься, что интервью не получится. Например, с Пивоваровым так было. Я думал, что оно не выйдет и я его полностью запорол, но в итоге мы опубликовали интервью и его репостнула Жанна Немцова с подписью «Отличное интервью».
Идти на интервью одинаково страшно со всеми. Тут работает очень простая вещь: собираясь на интервью, нужно сказать себе, что вы с собеседником равны, потому что он делает часть своей работы — отвечает на вопросы, а ты делаешь свою — задаёшь вопросы. Для меня интервью сродни кладоисканию: ищешь вещи, которые раньше были сокрыты и показываешь их.
У меня плохо в плане подготовки, не хватает терпения, чтобы прям задрачиваться, и это часто видно по моим интервью. Всегда есть страх, что ты не раскроешь героя.
Например, с Канделаки было не страшно, а с тем же Пивоваровым было тяжело, хотя оба очень сильные. Ещё я удивился, что внезапно всем понравился Сапрыкин. Не в том смысле, что Юра плохой, но я не думал, что он выстрелит, а внезапно он выстрелил. Понятно, что это не моя заслуга, а Юры.
Про журналистику
Классическая журналистика у меня плохо получается. Не то чтобы я из-за этого сильно страдаю, но я думаю об этом. Когда я пишу о чем-то, то основываюсь на личном опыте — мне так проще всего. Я начинал заниматься дата-журналистикой, немного занимался расследованиями, но понял, что это не моё, особенно в России.
Меня привлекает история профайлов, наподобие того, что сделала Meduza про Никсель-Пиксель — плохой пример, но ничего лучше в голову не приходит прямо сейчас. Но профайл отчасти — ответвление интервью и это не совсем честная история. Я понимаю, что то, что делают условные «Такие дела», мне не очень интересно. Опять же, не то чтобы я это пробовал, но у меня есть ощущение, что я в этом увязну в какой-то момент. Я могу сказать, что я говно и я не журналист. Конечно, я думаю о том, что всё, чем я занимаюсь — не совсем журналистика. Я не пишу про наркоприюты и, наверное, всё что я делаю — это бесполезно. Я об этом часто думаю.
Про родителей
Часто говорят, что они меня продвигают. Мама работала в 90-е на «Эхо Москвы» и всё, что она сделала для «Интервью о личном» — дала мне номер Саши Плющева. У меня нет никакого продюсера. Родители поддерживают, критикуют иногда. Папа очень часто пишет долгие подробные разборы интервью, это ценно, дедушка тоже так делает. Обратная связь полезна, независимо от того, плохая она или хорошая.
Про бег
Я перестал бегать, потому что для меня бег — непостоянная история. Бывают периоды, когда я бегаю и когда не бегаю. Сейчас у меня период, когда я не бегаю. Приходится много перемещаться по стране, а возить с собой форму и кроссовки не совсем удобно. Когда я отдыхал в Латвии — бегал каждый день. Бег помогает при маленькой апатии. Ты бежишь не потому что ты хочешь что-то исправить, а потому что не можешь не бежать. Для меня бег — способ побыть полтора-два часа наедине с собой, но где-то нужно эти полтора-два часа найти, что достаточно тяжело.
Москва — ужасное место для бега, я ненавижу тут бегать. Да и где здесь бегать? На набережных очень многолюдно, постоянно кто-то попадается, а для меня бег — это очень личное, поэтому в Москве бегать тяжело.
Хорошо бегать зимой, потому что меньше людей. Летом, когда тебе навстречу бежит организованная группа бегунов, не очень понятно как с ними взаимодействовать. Я вообще не люблю группы больше 2-х человек. Если бегаю летом, то бегаю в Латвии. Очень классно было бегать в Риге, потому что там в центре есть хороший парк, подобного мне очень не хватает в Москве. Есть ужасный парк Горького, где опять же эти забитые набережные. Воробьевы горы — прикольно, но там бегают все. Если бы их можно было закопипастить в другие районы Москвы, то было бы больше локаций, по которым могли бы распределяться бегуны, но увы.
Про отдых
У нас семейная дача в Латвии, мы там отдыхаем примерно на протяжении 8 лет. Я очень люблю её, потому что там спокойно, почти нет интернета, можно отдохнуть от безумного московского ритма. Там не нужно бегать со встречи на встречу, пытаться одновременно вести 100500 разных проектов, просто иногда пишешь колонку для хорошего издания. Максимум я туда уезжал на месяц и мне, конечно, не хватило. Я хотел бы уехать туда на год, чтобы я взвыл и с радостью вернулся в московский ритм.