Автор: Николай Соснов
Посвящается Оле, Лере, Сергею, Лиде, Ире, Максиму и всем, кто не сдался.
Восстановленный по старинным чертежам в единственном экземпляре черный лимузин с бензиновым двигателем, тихо шурша резиновыми шинами, подкатил к служебному выходу из аэропорта. Водитель в полном фельдъегерском мундире торопливо выскочил из машины и распахнул дверцу перед седовласым человеком в строгом деловом костюме по моде полувековой давности. Убедившись, что уже трижды регенерированное тело двухсотлетнего пассажира удобно разместилось в салоне автомобиля, шофер прыгнул за руль и подчеркнуто почтительно спросил:
- На объект, Федор Андреевич?
- Нет, - ответил старик. - Сначала в музей.
Лимузин плавно тронулся с места и, постепенно набрав скорость, в гордом одиночестве устремился по последнему на планете настоящему шоссе. И машина образца двадцать первого века, и живой водитель, специально переученный из резерв-пилотов аэробусов, и вручную сшитый исторический костюм, и автомобильная дорога, и поселок-музей — все это был один огромный дорогостоящий каприз старика. И страна, которой гениальное открытие старика каждый год приносило в миллиард раз больший доход, чем стоимость вышеперечисленных чудачеств, без колебаний выполнила его каприз. Политика, посмевшего заикнуться об экономии на Федоре Андреевиче, съели бы заживо. Попроси старик не шоссе, а мост из чистого золота, он получил бы его без единого попрека. Но он не просил ерунды. За это старика любили еще сильнее.
Впрочем, музей приносил казне прибыль, ежегодно привлекая со всего света миллионы туристов, желающих собственными глазами увидеть реконструированный поселок, в котором родился величайший гений человечества. Обычно тут толкались толпы экскурсантов, а кибердиспетчеры перегревались, распределяя по воздушным коридорам тысячи прогулочных аэробусов.
Но сегодня, конечно, никого не было, даже сотрудников. Подвоз путешественников прекратился за двое суток до визита. Когда лимузин въехал на территорию комплекса, улицы поселка показались водителю слишком тихими. Даже воздух, словно застыл. Ни малейшего дуновения. Водитель знал, что вне видимости за ними следуют охранники — люди и андроиды, приставленные защищать старика от посягательств безумцев. Где-то на линии горизонта в воздухе маячили силуэты спасательных беспилотников. Единственной машиной, открыто сопровождавшей лимузин, был замаскированный под древнюю «скорую помощь» реанимобиль с медбригадой внутри. Он держался на почтительном расстоянии позади, так что и его мотор не тревожил покой спящих улиц.
- Куда, Федор Андреевич? - спросил водитель. - К дому?
- Нет, - доносится сзади. - Сегодня нет. Сразу к школе.
Школа - двухэтажная длинная коробка из серого кирпича, серийная штамповка по стандартному чертежу, — спокойно дожидалась их под голубым безоблачным небом. Водитель с интересом осмотрел здание — частью в натуре, частью на объемной фотографии, услужливо предложенной его личным кибером. Три стальные двери, сорок пластиковых окон, трехцветный флаг, который нынче нигде больше и не увидишь, цитата из Заболоцкого белыми буквами над входом. «Не позволяй душе лениться!» - прочел шофер.
- Подождите меня, - попросил старик и выбрался из машины так резво, что водитель не успел его опередить и распахнуть дверцу.
Фельдъегерь мысленно пожал плечами. Как будто у него имелся выбор! По инструкции полагалось следовать за стариком, но тот известен сердитым нравом. Вспылит, раскричится, а ему это вредно, ведь регенерация не затрагивает изношенный головной мозг, который является настоящей мишенью для стресса. Так что пусть идет. Школа, как и весь музейный комплекс, напичкана следящими устройствами. Пока нет поломок электронный пригляд куда надежнее человеческого. Но ведь и человек может заболеть…
Пока водитель предавался философским размышлениям на тему искусственного интеллекта, старик вошел в школу и незаметно для охранной системы превратился в семиклассника Федю. В маленьком фойе его встретила еще одна надпись, на этот раз красными буквами по зеленой стене: «Храните память!».
Он хранил. Федя хорошо помнил всю школу, но лучше всего кабинет математики, где после уроков учитель Соколов натягивал на стене под портретом Гаусса простыню и ему одному показывал через подключенный к смартфону проектор фильмы про задачи и теоремы не из школьной программы. Где-то в восьмом классе у Соколова появился ноутбук, но Феде гораздо ярче запомнились часы, проведенные в полутьме.
Потом они садились и разбирали примеры или Соколов терпеливо отвечал на бесчисленные вопросы. Затем приходила Федина мама, грузила неподвижного сына в тележку и увозила домой. Соколов не мог ей помочь — спешил на электричку, чтобы попасть в школу, где учил на полставки.
Федя обошел все кабинеты, один за другим. В кабинете литературы постоял у портрета Маяковского. В классе биологии подмигнул лисичке с живописной карты областной фауны. В спортивном зале бодро закинул оранжевый мяч в корзину.
Он вышел на задний двор и снова стал Федором Андреевичем, ведь здесь ему не приходилось играть на переменах. Одноклассники перевозили его тележку из кабинета в кабинет и только. Он стеснялся и ни за что не соглашался покинуть школьные стены, чувствуя себя на улице беззащитным.
Обойдя аккуратный газон футбольного поля, старик вышел за ограду и приблизился к памятнику — самому посещаемому туристами на Земле.
На гранитной площадке беззвучно проецировались три виртуальные фигуры — две женщины и мужчина. Учитель Соколов, уволенный и растоптанный. Раечка Шумилова, студентка журфака, потерявшая в итоге и учебу, и будущее. И мама. Как живые, они стояли плечом к плечу и смотрели на школу, которую пытались, но не сумели спасти. Только затормозили ее ликвидацию, затянули в судах и коридорах власти, задержали на митингах. Пожертвовав собой, остановили всего на четыре года. Как раз, чтобы ее успел закончить мальчик, которого приходилось возить на тележке, потому что не было денег на специальную коляску, а в обычную его распухшее тело не помещалось.
Время от времени управлявший памятником кибер тасовал отдельные детали фигур, смоделированных на основе сотен фотографий и видеозаписей. Летний костюм Соколова сменился на осенний коричневый плащ с капюшоном, а на брюзгливом пожилом лице появилась трехдневная щетина. Сияющие бесконечным добром глаза Раечки скрылись за круглыми солнцезащитными очками. Люди менялись. Только золотая надпись на темной доске над их головами оставалась одной и той же: «Сколько бы ни длилась ночь, рассвет наступает всегда».
Старик приблизился к маме и снова стал Федей. Сейчас она улыбалась ему так светло, что захотелось прижаться щекой к теплой джинсовой ткани ее рабочего комбинезона, ощутить неистребимый запах фермы, где мама трудилась от зари до зари. У маминой виртуальной фигуры были красивые и длинные голубые ногти — невинное вранье, которое кибер допустил по его просьбе. Мама мечтала иметь такие ногти, но работа в грязи не позволяла.
- Мамочка… - старик почувствовал, что плачет. Воспоминания взяли верх над выдержкой. Следящие устройства, кроме медицинских датчиков, деликатно отключились, оставив его наедине с собой.
Старик вспоминал. Федя никогда не блистал особым талантом. Интерес к математике и теоретической физике у него имелся, это да, но по способностям он не выделялся на фоне тысяч других российских отличников своего поколения. Закройся школа — никто не стал бы специально с ним возиться. Девять обязательных классов на дистанционке, а потом сиди дома на нищенской инвалидной пенсии.
Федя доучился. Когда началась ликвидация школы, мама поступила, как всегда поступала, с самого рождения сына — правдами и неправдами добилась для него будущего. Поехала в город, разыскала правозащитников, организовала кампанию, суд, скандал. Откуда что взялось? Недоучившаяся пэтэушница четыре года бодала бетонную стену бюрократии, и ее череп оказался крепче камня.
Последнее чудо мама сотворила, ухитрившись отправить сына на экспериментальное лечение в Москву. Узнав, что Феде вернули подвижность, вдруг слегла и уже не поднималась, а скоро совсем его покинула. Федя ее не винил: за восемнадцать лет возни с ним мама очень устала и подорвала собственное здоровье.
В одиночестве он закончил вуз, аспирантуру, и на долгие годы погрузился в безвестность, превратившись в вечного эмэнэса без публикаций и перспектив. Держали его из жалости и еще за безотказную готовность создавать подпорки для чужого успеха. Собственные разработки Федора находились далеко в стороне от магистрального пути, по которому шагала мировая наука. В те непролазные дебри залезать никто не хотел. Ему же по-прежнему было просто интересно.
Время шло, а Федор проламывался в чащу все глубже, пока однажды не набрел на Четыре Формулы, изменившие мир навсегда.
Где-то на самом краю слышимости старик уловил короткий свист. Он поднял глаза к безоблачному небу. Из синего оно на минуту сделалось красным. Два неярких зеленых луча рванулись вверх, стремительно сближаясь, пока не встретились в одной точке, блеснувшей и тут же погасшей. Запоздавший гром маршевых двигателей обиженно рявкнул и замолк.
Учитель Соколов по-прежнему брюзгливо пялился на школу. Раечка Шумилова сняла очки и снова дарила миру добро. А мама с любовью глядела прямо на сына, который никак не мог оторвать взгляд от неба, где только что стартовал к Скорпиону придуманный им звездолет.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.