Очередной прыжок Анны Меликян в бездонный колодец человеческих «страстишек» и нечеловеческих страстей. Прыжок с высокого трамплина, наощупь в темноте, но прыжок определенно заслуживающий олимпийского золота!
Есть в фильмах Анны Меликян, во всех без исключения, нечто совершенно уникальное, нечто несвойственное большинству отечественных кинематографистов. Это и свобода повествования и легкость, непринужденная манера ведения диалога со зрителем, а главное, герои. Они словно отслоившиеся сгустки акриловой краски, что громоздятся на поверхности мольберта, вздымаясь все выше и выше от каждого, даже самого незначительного подёргивания кисти художника. Это яркие личности, выкинутые на обочину монохромной и шершавой реальности холста, которой не просили, от которой отворачивались, с остервенением оглядываясь по сторонам, и тщетно силясь вновь ощутить плавные изгибы родной палитры. Ее картины пестрят (подобными) эксцентричными персонажами. И «Фея» не выпадает из обозначенной категории, она лишь продолжает путь, избранный своей создательницей, в той же тональности, но с одним отличием, которое и формирует весьма занимательный прецедент - «Фея» самый нестандартный и неожиданный проект Меликян, но при этом, метаморфозы его разрывающие и идеи, которые гложут его изнутри - апофеоз «авторского ракурса» режиссера.
/ Источник
Но все по порядку. Для начала, Константин Хабенский и его самая убедительная работа за многие годы. Борода мастодонта и благородная стать рекламных роликов в прошлом, отныне в чести неоднозначность, сложность и матовые взоры, все уместно и прекрасно резонирует с общей тематикой картины. Его герой геймдизайнер, циничный делец, изживший в себе сочувствие и лелеющий исключительно выгоду и стабильность. Старая как мир религия власти и превосходства, но не лишенная уязвимостей. В данном случае, речь идёт о молчаливой дочери Евгения Войгина, объявившей отцу партизанскую войну.
Далее, антагонист (условный, разумеется). Собственно «Фея», с красноречивым псевдонимом «Таня Триер» и обворожительными чертами Екатерины Агеевой. Абсолютный антипод главного героя и по совместительству, единственная близкая ему душа. Таня исполнила ключевую роль в процессе преображения персонажа Хабенского из тщеславного эгоцентрика, возомнившего себя реальным воплощением Андрея Рублева, в одухотворенного человека, по своему уподобившегося светлым ликам святых, что изображал в своих иконах, выдающийся русский живописец.
/ Источник
Фильм невероятно щедр на разнообразные аллюзии, он просто искрит тысячами параллелей и смежных сюжетных линий, которые впрочем удачно впаяны в общую канву. Красивые рассуждения о реинкарнации тесно соприкасаются с перипетиями социальных потрясений и катаклизмов, с проблемами виртуальной зависимости и смещением идеологического фокуса в обществе, которое провоцирует усиление праворадикальных движений. Но я постараюсь выделить лишь два обязательных аспекта, так или иначе затронутые фильме:
Во-первых, это трагедия обезличенных групп. Люди однажды лишившиеся «смысла» стараются вновь обрести его в составе особых коллективных организмов. Это могут быть отмороженные неонацисты, девушки-активистки или фанаты видеоигр про Евпатия Коловрата. Но как правило, это лишь подмена настоящей ценности бестелесными суррогатами, опустошающими их носителя.
/ Источник
Во-вторых, в фильме рассматривается конфликт «космоса» среды и «микрокосма» личности. «Фея» постоянно дискутирует о незначительности человеческих проблем в сравнении с масштабом глобальных вопросов и насущностью их немедленного разрешения. Герои фильма не раз мучаются дилеммой творца: Что же я должен оставить после себя? И раз за разом, ответ от них ускользает. С другой стороны, создатели постоянно напоминают зрителю о самоценности человека, как цели, а не как средства ради достижения чего-то «великого».
В итоге, Меликян поставила умную и очень хрупкую картину о природе человеческого бытия, но отнюдь не изменила себе. Ведь многочисленные синергетические структуры, которыми укомплектован фильм, очень изящно сводятся к элементарным формулам, которые в любом ином случае, я бы не преминул назвать клише. Точкой бифуркации, выводящей героев ленты из своеобразного «литургического сна» предстаёт эмпатия и обычное милосердие к ближнему, разрушающее пошлые симуляции, которые мы лепим ежечасно, дабы спрятаться от собственных чувств и впечатлений. Иначе говоря...да, не смотря на весь этот чудесный символизм, Анна Меликян вновь сняла кино про любовь, которая (чего уж там!) спасёт мир.