Мои знакомые из США рассказывают, что современная американская молодежь, люди до 30 лет, Сэлинджера не читают и не понимают. Любимые писатели современной Америки: Стейнбек и Керуак. Те же, чья глубина сердца позволяет оценить и понять проблематику, поставленную Сэлинджером, прочитав его "Симор", "Френни" и "Зуи" обращаются в Христианство. Ведь Сэлинджер (как немногие) указал на то, что самые главные события человеческой жизни совершаются в сердце и относятся к встрече с Богом.
Тот факт, что книги Г.Чистякова, О.Седаковой, М.Журинской, Г.Честертона, К.Льюиса, Н.Трауберг, С.Аверинцева, А.Сурожского, или стихи таких поэтов, как Сайгё, Уитмен, Ду Фу и Фрост, изданные тиражом в 500 – 1000 экземпляров лежат на складах, говорит о том, что на курсы настоящести, устроенные для человечества Господом Богом, записалось крайне мало людей...
Сергей Аверинцев писал: «Мы слабы оттого, что соглашаемся мыслить готовыми словами». Между тем истина существует в Духе Святом и текстах великих людей для того, чтобы мы настолько пропитались ею, что стали бы говорит о ней не из прочитанного, а из глубины сердца, где она поселилась и преобразила нас. Все другие о важном слова ничего не сто́ят…
Эйнштейн говорил: «Разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернется в прежние». Люди часто удовлетворяются простыми, малыми ответами, но мудрец не хочет спуститься с гор…
Великий писатель всегда остро чувствует всякую фальшивую ноту, всякое фарисейство. Потому даже самые преданные Богу люди Духа тяготятся среди людей не только на литературных собраниях, но и в храмах…
Великому писателю, человеку Духа, вообще невыносимо в людской неподлинности, а ведь именно неподлинность, а не высоту, мы встречаем и среди прихожан храмов, и в литературной, творческой среде любого города и страны. Всё настоящее встречается редко, и признак, по которому оно узнается – это та неприязнь, которую оно вызывает среди людей малого дара и малого таланта, среди всевозможных формалистов, умников и тупиц.
Вероника Батхен так пишет об этом в своём стихе «Я не люблю талантливых людей»:
Я не люблю талантливых людей.
Их чахлое и чопорное чванство,
Неискренний разврат, сплошное пьянство,
Высокую патетику идей.
Мне не понять трагедии певца,
Непризнанного нашей Палестиной,
И оттого (видали подлеца!)
Блевавшего под стол в моей гостиной.
Без пафоса таланту никуда -
Вам подтвердит любой досужий критик -
Суется он без страха и стыда.
В водоворот событий и политик.
Его любовь - пожар, потоп, метель,
Извечный зов, пленительные узы,
Истерики под окнами у музы -
Чтоб только затащить ее в постель.
"Талант" отнюдь не значит "прохиндей",
Но встретить настоящего поэта -
Как честного найти среди судей.
Его, как заграничную монету,
Фальшивым посчитают. И за это
Я не люблю талантливых людей.
Человеку незнакомому с творческим миром это может показаться странным, но богемная среда, как говорил Сэлинджер, это те же конформисты наоборот. Потому в такой среде всегда душно, и в ней никогда не принимают подлинное дарование великого автора и художника. Всё настоящее и высокое отторгается этой средой, потому что и тут, как и в храмах, крайне много умников и формалистов, много идущих банальным путём, ищущих малого, но при этом имеющих колоссальные амбиции и тщеславие. Потому в литературной среде отторгается подлинное.
Френни, – героиня одноименной повести Селинджера, в ответ на замечание её парня, что у неё в университете преподают два профессора, и оба настоящие поэты, ответила:
– Вовсе нет, никакие они не поэты!
– Кто же тебе нужен? – удивился парень, – какой-нибудь шизик с длинными кудрями?
И Френни сказала, что оба эти профессора мастаки строить слова, но настоящий поэт, это тот, после кого в сердце что-то остаётся. А это – редчайшая на земле вещь. Поэт, – тот, кто предлагает выход и указует путь к свету. Поэт, – тот, за словами кого мы видим евангельское сияние мудрости и красоты Господней.
Как-то мы с Лориолью общались с некой замечательной девушкой. Она, среди прочего, рассказала, как её знакомые пишущие люди устраивают свои литературные вечера под аккомпанемент подобранной музыки.
– Это и вправду хорошо – ответила ей Лориоль, – но лишь для малых поэтов. Ведь их стихи незначительны и нуждаются в таких подпорках. А если прозвучит великий стих, – Цветаевой, Уитмена или Рильке, то они заполнят величием Духа всё окружающее пространство, ими будет сотрясена Вселенная, и уже никому не будет дела ни до музыки, ни до чего другого, потому что Бог стихами вновь коснулся Своего мира…
А один мой знакомый рассказывал, как впервые зашел на философскую кафедру некого столичного университета: «Я рассчитывал увидеть там людей в тогах и в бочках, рассуждающих о высоких вещах, – а там сидели унылые люди в костюмах, готовившие кафедральную смету...»
Нет ничего удивительного в том, что философия в университетах чаще всего преподаётся скучно, ведь эти преподаватели с точки зрения философов, философами как раз не являются. Для древних греков был очевидным тот факт, что философ – это тот, кто живет согласно открытой и пережитой истине. Его учение неотделимо от его судьбы и жизни, от его каждодневному выбора, и он не получает зарплату за то, что приобщает истине желающих слушать. Напротив, мелкие люди обижают и притесняют его. Так великий Конфуций замечал, что почти никто во всем Китае не понимает, чем же он занят, и что только Небо по-настоящему знает, кто он такой…
Повесть «Симор» Селинджера – одно из самых проникновенных и высоких художественных повествований о настоящем поэте и авторе небесного значения. Леонардо Да Винчи писал, что люди делятся на тех, кто видит, тех, кто видит когда показывают, и тех, кто не видит никогда. Повесть Селинджера учит людей видеть важнейшее, и ценить только то, что подлинно достойно и высоко́…
Г.Чистяков пишет: "Рильке, такой незаметный, такой тихий, такой не похожий на поэта человек, тоже считает необходимым быть, а не казаться. И поэтому он пишет иногда вещи, создаёт тексты, которые шокируют читателя, которые кажутся лишними. Но это нечто абсолютно необходимое для того, чтобы быть, а не казаться. Это нечто абсолютное необходимое для того, чтоб в тишине своей жизни и своего пути среди близких и дорогих людей раскрыться полностью, раскрыться для того, чтобы и другие раскрылись".
Поэт, сказочник – называют вещи своими именами. Это часто шокирует современников, привыкших величать тех, кто не достоин ни чести, ни внимания. И потому труд поэта по именованию всего освобождает души чутких людей для роста, ведь они, часто впервые, видят, что зло может быть прямо названо злом, а добро – добром, и так восстанавливается на земле и в сердцах и стихах Божье Царство".
На латыни писателей называли словом Vates, а это значило не только "поэт", но и "пророк", "провидец". Древние люди, от римлян до кельтов, вообще чувствовали, что дело поэта – не складывать строки, но прозревать мир до сути. И поэт, vates, – умножает красоту и видит суть всюду, даже если людям кажется, что он просто сидит в кафе…
Книги Селинджера задевают глупцов и банальных людей. Таковы вообще все великие книги. Я замечал, что каждый раз, когда я пишу статьи о банальном пути малых людей, то в соцсетях возмущаются по поводу этих статей именно банальные люди: «Как он смеет так говорить? – шумят они, – как он смеет бросать камни в наше болото?..» Но один из смыслов существования в мире настоящего поэта именно в том, что он – смеет!
Для чего поэту и высокому человеку нужно бросать камни во все встречающиеся ему на пути болота? Ведь, когда Сергей Аверинцев показал язык скучному и крайне идейному советскому лектору, его не оценили соседи по залу. Но, этот поступок был важен сам по себе, ради высшей правды, ради того, чтобы так совершилась всякая истина. И даже если все вокруг столь привержены форме и лжи, что сочтут поэта безумцем и опасным возмутителем их спокойствия, поэт поступает всё так же, чтобы истина была явлена в мир. Явлена пусть не для окрестных глупцов, но для тех желающих сути, кто прочтёт об этом в веках, и ради высокого имени Не́кого над нами…
Великая книга – есть великая прививка от ненастоящести, как жизнь святого, как прикосновение Бога к миру.
А ведь сколько людей споры о несущественном принимают за дорогу подлинности!
Между тем, всё великое совершается в стороне от шума…
Но рабы системы ложных человеческих отношений не выносят свободу людей Духа – ни в Церкви, ни в поэзии, ни на улице…
Экзюпери говорил, что "Не изменившись, не услышать музыки". Нужно иметь сходство с истиной, чтобы слышать самые важные вещи на свете.
Много лет назад, когда я был церковным сторожем, я вёл весьма любопытный дневник, который назывался "Всемирная история сторожей". Иногда я записывал туда пришедшие ночью во время дежурства стихи. А приходя на следующий день в храм замечал, что другой сторож успел вырвать страницу моих стихов, разорвав лист на мелкие части. Потом он каждый раз оправдывался, что не мог вынести красоты этих строк, и не мог успокоиться, пока их не уничтожит... Тогда я ещё раз увидел, какую силу воздействия имеет подлинная поэзия на читателей. Она – ликование для чистых сердцем, и жгучий огонь – для всевозможных тупиц и уродов...
"Симор" Сэлинджера – это своеобразное житье поэта. И неслучайно Иосиф Бродский говорил, что поэт в обществе играет такую же роль, как святой в церкви. И поэт, и святой являют возможность иной, полной, небанальной жизни, возможность оценивать мир глядя на него с высокой горы, а не с рыночной площади мелких душ. Мир стоит молитвами святых и трудами поэтов. Но значение и тех и других очевидно лишь только тем, кто умеет видеть.
Помню, как-то я читал свои стихи у известного греческого старца Дионисия Каламбокаса. Неожиданно в нашу комнату вошли две монахини, хотевшие что-то спросить у Старца. Но он жестом остановил их и воскликнул: "Здесь звучат стихи!". И нужно было слышать, с какой интонацией он произнёс эти несколько слов! – "Здесь звучат стихи!" – а за этим слышалось – "Значит, не зря существует Вселенная!"
Артём Перлик