УФИМСКИЙ ПОЛУОСТРОВ С АРХИЕРЕЙСКОЙ СЛОБОДОЙ И УЛИЦЕЙ ПРАВАЯ БЕЛАЯ. Фото Зираха
Мне с раннего детства запомнилась улица Набережная реки Белой. Пропахшая смолой, пилеными заготовленными на зиму дровами, с вереницей причаленных лодок и молодежью, в тихие летние вечера приходившей сюда купаться или кататься на лодках, была им родная. Набережная для молодежи Голубиной, Труниловской, Архиерейской и Черкалихинской слободы, расположенные в верхней части полуострова, была как бы своеобразной Венецией. Я помню, как за мной, двенадцатилетним мальчишкой, «охотились» взрослые парни. А причина была одна: я умел играть на баяне, а это в пятидесятые годы была редкость. Мне с баяном давали лучшее место, усаживая на корму лодки, в которой обычно сидели четверо молодых людей. Они потихоньку гребли, поднимаясь на веслах вверх по Белой, вдоль Набережной, вплоть до плашкоутного моста. Там к ним присоединялись другие лодки. Я играл на баяне, а сидящие, опустив в воду весла, плыли по течению и пели песни. Музыка и песни раздольно лились по речной глади вдоль засыпающей Набережной. Так было не только здесь, но и в районе Вавиловской и Софроновской переправ.
Улица Набережная — самостройнао. Планированием, и тем более строительством на ней домов, городские власти не занимались. Дома ее лепились, как попало по правому берегу Белой, вдоль исчерченных тропами склонам оврагов — Ключ, Большой и Малый Труниловский, Черкалихинский.
Самострой домов взбирался по косогорам Случевской и Шугуровской горы, карабкался вверх к улице Местные Дубнячки.
Люди, жившие здесь десятилетиями, привыкли ко многим тяготам: бездорожью, отсутствию канализации и водопровода, магазинов и многому другому. Они знали друг друга в лицо и всегда были готовы прийти на помощь.
В городе жилось туго. Если в деревнях, хотя бы, были съедобные травы, свои огороды, какая-никакая скотина, то в городе - шаром покати. Поэтому, чтобы выжить, многие горожане держали кур, свиней, даже коров и коз. Для них в своих дворах они строили дощатые сараи с дровяниками.
Город в то время был в основном деревянным, одноэтажным. На ночь окна домов снаружи закрывались ставнями с металлическими накладками и засовами. Внутри дома в специальную прорезь засова вставлялись ограничители, чтобы ненароком его не вынули снаружи.
Во время войны обязательным условием защиты дома от возможной бомбежки была светомаскировка. Это сейчас, кажется, что эта предосторожность была излишней. Но, как я помню, поздней осенью 1942 года все члены уличного комитета ходили по домам и проверяли в них ее наличие. Несмотря на плотные наружные оконные ставни, изнутри дома окна занавешивались плотной тканью – обычно одеялами. И, не дай-то бог оставить в окне светящуюся щелку! Время то было суровое и за это можно было «загреметь» в весьма отдаленные края, как немецкому шпиону.
Как выяснилось позже из публикаций современной литературы, в ту осеннюю пору фашистами была предпринята попытка бомбить город Куйбышев – нынешнюю Самару, так как в нее было эвакуировано правительство страны. Но попытка эта им не удалась. Вражеские самолеты не прошли заградительный огонь зениток.
Так что та, давняя светомаскировка в Уфе осуществлялась неспроста. К тому же, в Уфе в ту пору, как говорили уфимцы, в Черниковске была проведена диверсия – горел крекинг-завод. Черный дым от горящей нефти много дней был виден и у нас, в Архиерейке, в южной части города, а это более чем за 30 километров от этого завода.
Дома горожан отапливались дровами и лишь те, что находились в центральной части города, имели центральное отопление. Всем на зависть, кто жили в частных домах, там имелась вся коммунальная инфраструктура.
Основная же масса жителей города самостоятельно занималась заготовкой дров, их доставкой с уфимских дровяных пристаней.
Городские власти через уличные комитеты помогали семьям погибших и участникам войны в обеспечении их семей дровами.
Хорошо, если отец пришел с фронта и мог помочь в заготовке дров на зиму. А если нет? Тогда приходилось нанимать специальных пильщиков-профессионалов. Те ходили по дворам и предлагали свои услуги. Вначале знакомились с дровами, которые им было необходимо распилить и расколоть, а уж потом договаривались с хозяевами о цене своей работы.
Ходили они по двое. Обычно носили с собой две пилы. Одну - для мягких пород деревьев, другую для твердых пород таких: как дуб, клен или вяз. В мешках-котомках, перекинутых за спину, у них находились несколько обычных топоров, топоров-колунов с тупыми концами и различные клинья. Все, носимое с собой, предназначалось для предстоящей работы.
Работали они с раннего утра и до позднего вечера. На их работу было просто любо-дорого глядеть, поражаясь их ловкости и умению. Часто в цену работы включалось дневное питание. Это было выгодно и хозяевам, и пильщикам, многие из которых приходили в город из уфимских пригородов. Бывало и так, что с хозяевами они договаривались о такой же работе и на следующий год. Как правило, это поощрялось ввиду большой конкуренции между пильщиками и сложности в трудоустройства в городе.
Улица Набережная, Золотуха и Цыганская поляна, Нижегородка с Софроновской пристанью и Дежневка служили не только дровяными базарами, но и основными поставщиками бревен для строительства частных домов.
Дело в том, что лес в Уфу и те населенные пункты, что располагались по реке Белой и Уфимке ниже по течению города, поставлялся плотами. Плоты в то время вязались толстыми мочальными веревками, которые скручивали бревна в пучки, а затем для надежности, в эти скрутки забивались длинные деревянные клинья. Пучки бревен соединялись в кошмы, те, в свою очередь, составляли секции плота. Из-за длинного речного пути, который преодолевал плот, их мочальные скрутки слабели, и часть деревьев бревен выскальзывало из пучков, а затем плыли сами по себе вниз по реке.
Так как леса сплавлялось много, то потери его в общем объеме для сплавщиков, были незначительны, но вполне достаточны, для того, что бы частники, жители побережий рек Белой и Уфимки, наловив этих «беглецов», могли построить себе дом, а избыток продать.
Место под строительство частного дома находили самостоятельно, договариваясь с соседями. Зачастую местом будущей стройплощадки служили крутосклоны Уфимских холмов. Как правило, хозяин, выбрав для постройки своего дома место, собирал друзей - «помочь». Именно «помочь», а не «помощь», называли уфимцы совместное действо.
В обязанности хозяина-строителя входило обеспечение всех помощников хорошей пищей и, естественно, выпивкой. Его помощниками были будущие соседи, друзья и другие желающие. Собравшись вместе, они осуществляли земельные и наиболее трудоемкие и физически тяжелые работы.
Подготовка площадки под дом занимала разное время, иногда длилась более месяца. Юридическое узаконивание дома проходило просто, без волокит: по решению домового комитета. Но главным условием определения его готовности под жилье служили топящаяся в нем печка и крыша дома. Именно они определяли возможность его заселения.
Получив на руки решение и справку домового комитета, хозяин дома обращался в райсовет и тогда этот дом, со всеми живущими в нем домочадцами, вносился в домовую книгу, хранящуюся в домовом комитете.
Домовой комитет имел свой узаконенный штамп, которым удостоверялась любая официальная бумага, выдаваемая при нужде хозяину дома (квартиры).
Так по всему побережью рек Белой и Уфимки появлялись деревянные «самострои», обеспечивающие жильем, как горожан, так и деревенских жителей. А таких деревень, которые затем вошли в состав города Уфы, было более 80. Таким образом, помогая друг другу всем, чем только можно, росли Уфимские окраины: село Богородское, деревни Нахаловка с Лихачевкой, Сипайлово с Тужиловкой. Золотуха с Пугачевской слободой, Цыганская поляна (Ильинская слобода), Архиерейка с прилегающими к ней другими территориями.
Плоты до Уфы сплавляли двояко: самосплавом или их буксировали специальными буксировочными катерами. В первом случае плоты были небольшие, содержали до 200 кубометров леса и управлялись плотогонами. Спереди и сзади таких плотов на специальных козлах (подставках) устанавливались длинные весла - греби, называемые в народе «бабайками». Они представляли собой высушенную молодую сосну длиною в 6-8 метров. На ее конце, опущенном в воду, крепилась под углом гребь – толстая доска двухметровой длины. В этой длинной греби, для удобства управления плотом, плотогоны находили центр тяжести. Затем он несколько смещался в сторону доски, тем самым, создавая гребцам более легкое управление плотом.
На самом плоту, поперек его, выстилался настил из досок. По нему ходили плотогоны и управляли гребями, выбирая нужное направление движения плота. Часто в середине плота располагался костер, а рядом с ним сооружался шалаш, покрытый липовыми лубками в котором жили плотогоны.
Если плоты буксировались катерами, то они были длинными. И их объем по весне мог составлять до 1000 кубометров и более. С обеих его сторон тянулись закрепленные к плоту металлические обоновочные тросы, за которые и велась их буксировка.
Если плот был очень длинным, то с него на поворотах реки с конца плота спускалась тяжелая цепь-волокуша. Она не давала возможность «хвосту» плота задевать берега.
Если волокуши не было, то такие плоты тянулись спаренной тягой: один катер спереди, а другой сзади и несколько сбоку, оберегая «хвост» плота от столкновения с берегом. Плоты чалились в основном к левому берегу Белой, вдоль Цыганской поляны, и друг за другом тянулись, чуть ли не до устья Демы.
Причаливали их в районе Вавиловской переправы, Затоне и на Доке, что у лампового завода.
PS. Если вас заинтересовал этот материал – кликните. Я продолжу публикации о нашем городе, используя, как личные так и воспоминания коренных уфимцев.
