Никогда ни одна статья не производила такого взрыва страстей – от возмущения до призыва отправить автора в сумасшедший дом, как «Философическое письмо» П. Чаадаева.
Что возмутило общество? «Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось… Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала…» И страшный вывод: «В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его».
Николай І прочитал и объявил: «…нахожу, что содержание оной смесь дерзостной безсмыслицы, достойной умалишенного». Николай I повелел Чаадаева объявить душевнобольным, журнал запретить, а редактора наказать ссылкой. Статья была напечатана в «Телескопе» – журнале, в котором сотрудничали Пушкин и Жуковский, Белинский и Языков, здесь публиковались обзоры современной европейской и русской литературы, философские статьи и очерки достижений науки – такой милый букет «не для средних умов». Теперь журнал закрыли, а его редактор отправился в Усть-Сысольск, под надзор полиции. Кто-то из друзей на прощальном вечере скаламбурил: «Вот и сумел редактор через телескоп Урал увидать» – где этот Усть-Сысольск, никто толком и не знал.
Кстати, Николай І приказал провести у Надеждина дома обыск и перечитать все его публикации. В одной из статей царь сам наткнулся (или подсказали?) на фразу в рассказе о поездке за границу и жизни в небольшом французском городке: «Бельфор городок прекрасный… не больше как в трехстах верстах от Парижа, следовательно, не какой-нибудь наш Усть-Сысольск или Стерлитамак». Кажется, царь тонко пошутил: вот и проверь сам, что за Усть-Сысольск, да молись, что не Стерлитамак!
Николай Иванович Надеждин не был баловнем судьбы. Детство провёл в семье сельского священника, окончил духовную семинарию и академию, но вышел из духовного звания, защитил диссертацию на латинском языке (!) о романтической поэзии, стал профессором Московского университета, начал редактировать журнал… и ссылка! О месте будущей ссылки расспрашивал с опаской, читал, что очень холодно, вычитал в статье, что там «ртуть зимою беспрестанно мерзнет, так что можно делать из нее биллиардные шары».
В Усть-Сысольске история с Хлестаковым повторилась, только наш герой деньги не брал, а всё остальное… Городничему сообщили, что едет профессор, и на всякий случай (кто знает, что за чин – профессор?) встретил ссыльного городничий в парадной форме при шпаге.
А дальше жизнь улыбнулась: вокруг были не очень образованные (и даже очень необразованные), но простодушные и добрые люди. Поселили его, как писал Надеждин друзьям, «в домике прелестном, на хорошем месте», в квартире «достаточно удобной, чтобы не вязнуть в грязи летом и не мерзнуть зимой».
Первое, что сделал ссыльный, – познакомился с соседями и начал учить коми язык. После семинарской зубрёжки греческого, латыни и церковнославянского местный язык показался вполне доступным. «Когда я узнал немножко по-зырянски, – вспоминал Надеждин, – и стал говорить им приветливые слова, они обрадовались, смеялись и пересказывали мне слова, а когда я выучился уже порядочно говорить, радости их не было конца. Поверите ли – это иногда заставляло меня совсем забывать о моем изгнании».
Особенно тепло, даже умилённо Надеждин вспоминал о девочке, которая приносила ему плетённые из лыка туески с морошкой и «другой болотной ягодой» (даже боюсь представить, что напридумывали бы некоторые современные, ушибленные эротикой читатели, для которых даже фраза Некрасова «Красивая Маша-резвушка сидела с морковкой в руке» – это иллюстрация извращений!) А Надеждин поумилялся, погладил по волосикам, дал пятачок и поел морошки – все довольны в Божьем мире!
А старуха соседка подарила ему вязаные носки, когда он пожаловался на ревматизм.
Уже здесь, в Усть-Сысольске, Надеждин начал писать этнографический очерк «Народная поэзия у зырян», которую закончил и опубликовал в Петербурге. Пожалуй, это был первый русский профессиональный литератор, который обратил внимание на коми народную поэзию, оценив её: «Какая красота! Какая живопись! Какая музыка!» – писал он с восторгом.
Он очень много записывает, собирает песни, сказки, знакомится со стариками, на которых ему указали его приятели – «земский заседатель, соборный дьячок и уездный стряпчий… С их радушным пособием я скоро собрал богатую жатву фактов», – вспоминал Надеждин. И как точно он вышел на самых осведомленных людей: чиновник-заседатель, дьячок и судейский крючок – эти точно всё знают!
Через год Николай Иванович получил разрешение вернуться в Петербург, но память о прожитом сохранил – в «Энциклопедическом Лексиконе» он публикует ряд статей о жизни, природе, истории, географии и людях коми края.