Читайте начало истории здесь.
Мы продолжаем публиковать отрывки из дневника учителя русского языка и литературы Ильи Гудкова, который он вёл во время поездки в родную деревню Мосолово (Калужская область) в августе 1943 года.
«Мосаловские дни»
Хроника 17 — 25 августа 1943 г.
День пятый (21/VIII)
Погода к улучшению. За грибами с инвалидом Отечественной войны. Боровики. Почти заблудились. Выход по солнцу. Краткий отдых. Снова в лес. За рекой на Пронине. Опять боровики. Срубки.
— Доброе утро! Ну где наш герой войны? За грибами пора! — сказал я, придя к Дорохиным, когда по селу только что прогнали к реке остатки колхозного стада и заря улыбалась в полнеба.
— Что вы! Он у нас так рано не встаёт. Немного попозднее бы… Как бы дождь не был…
— Не встаёт!.. Вот какой стал неженка! — шутил я — Забыл, как партизаны в лесу… Покажите мне его. Вот я потрясу за бок, где пуля-то осталась… Сразу встанет.
— Нет уж лучше я встану сам! — отшучивался он из-за двери, услыхав наш разговор и смех. Только что поднявшееся солнце начало решительную борьбу с нависающим густым туманом, когда мы вышли за повеселевшую, светлую деревню. Блестели местами сохранившие позолоту кресты церковки. По сжатому полю среди мокрых крестцов степенно прогуливались дородные, словно начищенные ваксой грачи.
— Что ж пулю-то, так и не смогли вытащить? — возобнавил я вчерашний разговор о ранении, — так и остался?
— Так и остался пока... Два ребра вынули, а не нашли...
Свежесть летнего утра, бодрила, располагала к шуткам, даже над тем, что каждым было пережито не на шутку. Рассказав на его вопрос об операциях я, улыбаясь завершил: «А что если бы полагалась нашивка за не военные, а "мирные" операции. Какие бы две нашивки полагались мне?».
— Если не затронута кость — красные.
— А я вон уже вижу красные грибы! — указал ему я обступающий нас лес у дороги. С разговором прошли добрую половину дороги к Боболям, к месту где еще уцелели от сводок самые густые леса всех мастей. Хорошие попадались редкие, но плотные, словно сдобные боровики, на толстых глубоко уходящих в рыхлую лесную землю корнях.
Увлёкшись охотой за ними и разговором мы описали столько замысловатых петель, углубляясь в лес и прочёсывая его, что вскоре перепутали все части света. Даже продирающееся изредко сквозь туман солнце казалось сбившимся со своего обычного пути. Это нас только развлекало и вызывало новые шутки над собой.
— Вот тебе и партизаны в лесу!
— А я то хорош — местный житель!
— А всё боровики. Стоят, где попало, поневоле закружишься, пока наберешь.
— Верно. Не умеют расти по-человечески. Всё норовят запутать добрых людей.
— Ну ничего! Получше проглянет солнце, определим координаты.
— А если солнце само заблудилось в тумане?
— Тогда уже придется ждать ночи. По Полярной звезде...
Грибы между тем заставляли делать новые петли: ещё замысловатей. Уже наполняли корзины и время шло к полудню когда нам повстречались две грибницы из Боболей. Направление на Мосалово однако они показали, каждая по-своему: почти в разные стороны. Каждая отстаивала верность своего маршрута. Громкий спор их прекратило солнце, добравшееся до своей вершины для этого времени года.
Мы пошли по солнцу и долго еще слышали, как спорили, почти ссорились между собой две бобольские старушки.
Преодолев целую систему завалов из сухих сучьев и несколько оврагов вышли почти к самому Мосалову, продолжая балагурить над своими блужданиями около трёх сосен.
Усталость после этого заставила соснуть даже днем. Крепко, но не надолго заснул я на потолке, собрав под себя дубовые листья и листы от дедовых и дядиных книг, а под голову примастив душистые пышные берёзовые веники.
Проснулся и к слуховому окну, в которое заманчиво лилось солнце. Из-за иконы Казанской увидел реку, заречный лес и луг — всё озарённое, светлое манящее. Быстро слез вниз.
— Неужели опять в лес? Отдохнули бы ещё. Хватит на сегодня — удивлялась бывшая хуторянка.
— Смотрите, какая погода-то! В лесу сейчас и есть самый отдых... — отвечал я, поглощая на скорую руку сытный деревенский обед.
— Теперь за речку! Вон она блещет. С песчаного берега её только что подняли стадо, когда я стал переходить по зыблющимся кладям сияющую яркими бликами родную речонку.
Широкий луг. Смотрю с него на раскинувшейся по горе остаток деревни и кажется, — никогда не уходил отсюда. И кажется — во сне всё это. Закрываю глаза, вновь открываю. Мосалово передо мной! Надо мною родное небо, ласковое солнечное теплое. На пологом подъеме к лесу ложусь в серебрящуюся сединой августовскую нескошенную траву и смотрю, смотрю на село, на красную церковь, на серые, но улыбающиеся солнцу долины, на ожившее своё далекое прошлое.
Через кустарники, малинник с редкой, но такой яркой, зрелой малиной, пробираюсь к заречному «кудрявому знакомцу» — Пронинскому лесу. Но где он? Уже не никитинские стихотворения, а «Рубка леса» Некрасова пришла на память, когда добрался до любимого места. Вместо грибного, устланного мягким ковром мха леса «трупы деревьев недвижно лежали». Долго с трудом пробирался среди «поверженного леса», незапамятное место ночёвки, костра в первоучительские годы. Уже смеркалось, когда нашел затёкшую почерневшей смолой ель. Какой костер жгли мы здесь с Сеней до утра! Скольк боровиков выкапывали здесь из мха! Смеркалось, а я всё стоял среди этого недавнего «поля битвы».
Материал подготовил Андрей Бородулин
Другие части этой истории читайте здесь.
Посмотрите также другие материалы об Илье Гудкове:
"На моем письменной столе... целая аптека различных лекарств". Из дневника учителя Ильи Гудкова
#военное лето ильи гудкова