1.
В 1990-е годы, когда мы были молодыми, к нам в редакцию «Новой газеты» тоже тянулись молодые. Интернета тогда не было, и его роль в нашем городе фактически выполняли мы. У нас даже выходила молодёжная страница «Наглухо!», где рассказывалось о разных молодёжных течениях, где давалось слово представителям всех «направлений», вплоть до самых радикальных. Журналисты вели свои постоянные рубрики, больше похожие на современные блоги.
В ходе подготовки интервью с одним из панков (материал назывался «Без болта в голове», потому что герой публикации высказал мечту: вкрутить себе в голову железный болт) он вдруг сказал: «А у нас в доме живёт любовница Гагарина». Так как разговоры о любовницах космонавтов я слышал с самого детства, так как наша газета была не чужда краеведению, так как именно мы стали раскручивать слоган «Энгельс – первая космическая гавань Земли», то можете представить, как загорелись мои глаза. Я готов был сам себе вкрутить болт, лишь бы встретиться с «любовницей». «Только она мало с кем общается и не очень-то откровенничает о прошлом, – предупредил меня панк. – Впрочем, моя бабушка с ней дружит…»
Дальше был вопрос техники: мы познакомились с бабушкой, с которой, оказывается, я был уже знаком. Она работала поваром в кафе, где не единожды наша газета устраивала новогодние корпоративы. Я хорошо помню, как несколько поварих стояли в дверях кухни и с искренним удивлением взирали на наши чудачества. Новогодние вечера мы всегда проводили в виде карнавала: то все (и мужчины, и женщины) должны были быть в какой-нибудь военной форме, то все (и мужчины, и женщины) должны были внешне изменить свой пол… В общем, бабушка меня знала, я вызывал в ней симпатию и доверие, и она в один прекрасный день привела меня в гости к своей подруге. Не помню, какой был повод: может быть, даже день рождения. Потому что был накрыт стол, присутствовали ещё какие-то гости.
Хозяйку звали Валентина Васильевна Платонова, она жила вместе с внуком Антоном, который учился в близлежащей школе № 1. Как оказалось, Валентина Васильевна была хорошо знакома с директором школы Муромцевым (тот оказывал помощь ей и внуку, в том числе материальную). И у нашей газеты с Владимиром Павловичем тоже установились хорошие отношения. В общем, у хозяйки не было поводов меня опасаться. Да и у меня первое личное общение с ней вызвало лишь положительные эмоции. Смею надеяться, что и я пришёлся ей по душе. Во всяком случае, я получил приглашение прийти к ней «просто так».
Кстати, я, конечно же, обратил внимание на фотографию у неё на шкафу, которая опалила меня жаром. Снимок был сделан 12 апреля 1961 года в энгельсском Лётном городке, куда космонавта № 1 доставили с места его приземления. На нём был запечатлён Юрий Гагарин со скромно, даже смущённо потупленной головой, а рядом с ним ослепительно яркая, с широкой улыбкой женщина в белой косынке официантки. Этой женщиной была Валентина Васильевна.
2.
Нашу первую с ней встречу я долго «переваривал». В первую очередь, конечно, перебирал в памяти отдельные фразы, касающиеся космонавтов. Было необычно слышать «Юра» (Юрий Гагарин), «Гера» (Герман Титов), «хорошие ребята» (это о первом отряде советских космонавтов, проходивших парашютную подготовку на Энгельсском военном аэродроме) и так далее. Но это были всё-таки отдельные фразы. Если Валентина Васильевна и касалась этой темы, тут же переходила на другую или «закругляла» своей коронной фразой: «Кто сказал, что земля умерла?» (это строчка из песни Вл. Высоцкого, её продолжение – «Нет, она затаилась на время»). И чем хмельнее становилась, тем этот лейтмотив звучал чаще, эмоциональнее и даже агрессивнее. И я чем дальше, тем больше понимал, что земля действительно не умерла, что, не смотря на свои 65 лет, Валентина Васильевна оставалась настоящей, истинной женщиной, знающей себе цену. Ей было не занимать обаяния, юмора и, естественно, кокетства и самолюбования, причём с долей иронии, что лично я ценю в женщинах больше всего. Ей было чем «самолюбоваться»: природа подарила ей эффектную внешность – красивую фигуру, большую грудь, приятную улыбку. Взгляд её был пронзающий и тут же милосердно отпускающий. В нём была чисто женская мудрость: каждого мужчину она, казалось, видела насквозь. «С ней рядом могли находиться только особенные мужчины», – подумал я тогда.
3.
Через какое-то время я к ней пришёл «просто так», то есть для интервью. Но она не спешила рассказать то, что больше всего меня интересовало. Прежде всего рассказала о себе – с юмором и иронией.
Родилась и жила она лет до восемнадцати в небольшом заволжском степном селе. Девичья фамилия её была – Дуракова. Когда приехала в Энгельс – в город – и устроилась на работу в столовую Лётного городка, немного комплексовала из-за этого. А ещё из-за большой груди. «Представляете, Александр Васильевич (меня она звала исключительно так, впрочем, и себя она всегда представляла по имени, отчеству и фамилии; подруги звали её Валя Васильевна), с бельём было сложно, и я подвязывала грудь верёвкой, чтобы прежде времени не отвисли. Так и ходила…» А ещё она прекрасно пела, научилась играть на гитаре. Если к этому добавить чисто деревенскую особенность «за словом в карман не полезет», то можно представить, сколько у неё было ухажёров. Но выбрала она военного по фамилии Платонов и всю жизнь гордилась этой фамилией, хотя они с мужем расстались. Нажили они двух дочерей: одна живёт в одном из сёл Энгельсского района, а другая… Валентина Васильевна лишь упомянула, что «другую» лишили родительских прав и с малых лет именно бабушка воспитывает Антона. «Как только я взяла ребёнка, сказала себе: никаких мужчин, всё внимание только Антону… Директор школы, кстати, его хвалит и обещал помочь поступить в высшее училище МВД – в милиции хочет работать». Антон оказался вполне приятным молодым человеком, но, как мне показалось, всегда был «в себе», я не помню, чтобы он искренне и бурно чему-то радовался, широко улыбался. В этом смысле он был противоположностью бабушки.
В свою очередь, Валентина Васильевна проявила интерес к моей персоне: расспросила о родителях, о жене, о дочери…
Наконец, несколько затянувшийся начальный этап закончился, и я подошёл к «главному»: попросил рассказать историю её фотографии с Гагариным. «С Юркой?» – лукаво улыбнулась она.
4.
Как уже выше упоминал, сни-мок был сделан 12 апреля 1961 года вскоре после приземления Юрия Гагарина. Это был исторический день всемирного масштаба, и о нём, а именно о первых послеполётных часах Гагарина, расскажу последовательно, тем более что до сих пор существует масса мифов, начиная с того, что космонавт № 1 приземлился «совсем в другом месте», и заканчивая тем, что ребёнок, прижавшийся к Гагарину во время фотографирования через час после приземления, вскоре умер от неизвестной болезни.
Утверждению этих мифов, между прочим, способствовала журналистка из нашей «Новой газеты» Татьяна Путилова, которая к тому времени работала уже в Москве, в «Комсомольской правде». Так вот, накануне Дня космонавтики в 2002 году Татьяна приехала в Энгельс по заданию своего главного редактора, чтобы подготовить статью о том, что Гагарин приземлился не там, где сейчас стоит монумент и памятник ему, а в 15 километрах от этого места – на территории секретной ракетной части. Татьяна обратилась к нам, в свою родную газету, и мы вместе с местными знатоками (в т .ч. руководителем молодёжного движения «Гагаринцы Поволжья» Валерием Ковляром) стали выяснять детали 41-летней давности. Получалось, что Гагарин всё-таки приземлился «там», но Татьяна имела чёткую установку от редактора и написала статью так, как тому хотелось. Потом на этот материал стали многие ссылаться (его и сейчас можно найти в Интернете).
Также там шла речь о Валентине Васильевне Платоновой, но никакой ссылки ни на меня, ни на «Новую газету», где была опубликована моя статья о ней, не было. Вполне допускаю, что при подписании материала в номер упоминание о нашей газете вычеркнули, потому что столичные издания предпочитают эксклюзивы присваивать себе. Хочу просто подчеркнуть, что Валентина Васильевна из журналистов встречалась только со мной и только мне рассказала о себе и о своих отношениях с первым отрядом космонавтов.
После выхода статьи в «КП» я поставил перед собой цель провести настоящее, глубокое и объективное журналистское расследование о событиях того исторического дня. Вместе с фотокорреспондентом Юрием Репиным мы встречались с десятками очевидцев, устраивали между ними «очные ставки», если «показания» различались. Познакомились даже с человеком (Ю. Я. Савченко), который лично в составе группы отвозил Гагарина с места приземления в ракетный дивизион.
Кстати, космонавт и спускаемый аппарат приземлились раздельно, но этот факт сначала скрывался (иначе не был бы зафиксирован какой-то мировой рекорд). Да и сам Гагарин порой противоречил сам себе в разных интервью, так как у него была установка, о чём можно и о чём нельзя говорить: поневоле запутаешься. Наделал путаницы и ещё один документ – машинописные листы с хронологией событий 12 апреля (их нашли… в мусоре, вынесенном из Энгельсского Дома офицеров, и принесли в нашу редакцию), в которых безымянный автор вообще не упоминает ракетный дивизион, а множество других фактов из-за секретности запрятал между строк. В общем, пришлось действительно расследовать.
В сокращённом варианте вся эта история была опубликована в журнале «Покровск-Энгельс: страницы истории» в 2004 году, затем её перепечатал журнал «Новости космонавтики» без ссылки на автора, а полностью расследование под названием «Хроники космической гавани» было опубликовано в альманахе «Другой берег» № 7 за 2011 год.
Итак, 12 апреля 1961 года в 9.07 с космодрома «Байконур» стартовал космический корабль «Восток», пилотируемый 27-летним Юрием Гагариным. Это был полёт в неизвестное, а шансы на успех были менее 50 процентов. Космонавт это знал и даже оставил «предсмертное» письмо своей жене и детям. Да и правительство СССР подготовило заранее три варианта информационных сообщений: на случай успешного полёта, на случай неуспешного (если космонавт останется жив) и на случай трагического исхода.
Задача у космонавта № 1 была вроде бы простой – просто находиться в корабле: то есть испытать на себе долгое влияние невесомости, поесть в невесомости, заполнять бортовой журнал, вести какой-нибудь диалог с Землёй во время сеансов радиосвязи (некоторые считали, что человек в космосе может лишиться рассудка) и так далее.
Всё проходило нормально, но только до этапа спуска корабля с орбиты. Неожиданности начались с того, что позже запланированного произошло разделение приборного отсека и спускаемого аппарата, что не могло не обеспокоить космонавта. Это означало, что, как минимум, приземление произойдёт в незапланированном районе. Кроме того, не разъединились кабели между ними, в результате чего связка «приборный отсек – спускаемый аппарат» начала беспорядочно вращаться, при этом двигаясь поступательно с огромной скоростью. Вращение продолжалось до тех пор, пока кабели не перегорели в плотных слоях атмосферы. В это время металлический «шарик» с космонавтом внутри был объят пламенем и потрескивал, будто орех, готовый вот-вот расколоться. При этом связи с Землёй не было, Юрий Гагарин был один на один со слепой непредсказуемой стихией, с которой не мог бороться (спуск был неуправляемым). Он мог бороться только с собой, чтобы сохранять адекватность мыслей и действий, чтобы не лишиться воли.
Трудно представить, что чувствовал космонавт в эти долгие 20 минут и о чём он думал, как трудно, наверное, представить его радость, когда произошло катапультирование, когда над ним раскрылся парашют и он смог вглядеться в местность, куда приземлялся. Он понял, что это Волга, окрестности Саратова и Энгельса, которые он хорошо знал. Именно в Саратове Юрий Гагарин учился в индустриальном техникуме, а летом 1955 года, будучи курсантом Саратовского аэроклуба, впервые поднялся в небо на самолёте Як-18. Именно в Энгельсе в мае 1960 года он в составе 1-го отряда космонавтов проходил парашютную подготовку.
Самое страшное было позади, но неожиданности на этом не закончились. В частности, не открылся запасной парашют (вернее, он повис, не расправившись). Чуть позже космонавт попал в поток ветра, и второй парашют наконец-то полностью раскрылся. Его несло к Волге, а приводнение – процедура не совсем приятная и не самая безопасная, к тому же контейнер с аварийным запасом, в том числе и с надувной лодкой, оторвался и упал вниз. При приземлении оказалось, что клапан дыхания в шлеме не открылся, Гагарин мог задохнуться, несколько минут он пытался «разрулить» проблему (здесь он уже мог управлять ситуацией), но удалось открыть шлем только на земле, где космонавт не был «скован» в кресле. Лишь только глотнув полной грудью степного весеннего воздуха, Гагарин окончательно понял, что всё позади.
По законам жанра (если бы об этом снимали фильм) космонавт должен бы был на радостях поцеловать землю, встать перед ней на колени или в бурной эйфории начал бы кататься по ней, но невдалеке в удивлении замерли пожилая женщина с девочкой, а с соседнего полевого стана бежали к нему восторженные люди. Они слышали по радио о запуске человека в космос и поняли, что перед ними и есть этот самый человек. В общем, Гагарину пришлось сдерживать свои эмоции, и после первых восторженных реплик механизаторов он спросил у них: «Откуда можно позвонить?» Пока они предлагали варианты, к ним подъехали на «козелке» и тягаче военные с секретного ракетного дивизиона из села Подгорное. По просьбе Гагарина тягач поехал к спускаемому аппарату, чтобы организовать его охрану, а он на «козелке» помчался в дивизион, где был телефон.
Опять же, и там не представилось возможности расслабиться: все столпились вокруг него, радовались, выражали восторг, фотографировали (именно там были сделаны первые снимки Гагарина после приземления), а ему надо было «держать форму». Но всё-таки внутреннее состояние космонавта «проглядывалось». По воспоминаниям Ю. Савченко, Гагарин то был скованным, ушедшим в себя, то вдруг начинал без видимого повода громко и неудержимо смеяться. Наверное, он всё никак не мог поверить, что вернулся живым, что находится вновь на земле среди людей. Да и о своих «косяках» во время полёта, возможно, вспоминал (всё-таки офицер): он ведь не смог вести бортовой журнал, потому что упустил из пальцев непривязанный карандаш и тот в невесомости уплыл куда-то…
Вскоре рядом с дивизионом приземлился вертолёт, и Гагарина «эвакуировали» на Энгельсский военный аэродром.
Уже весь город, не говоря о Лётном городке, знал, что рядом приземлился космонавт, и люди устремились на аэродром…
Вертолёт приземлился рядом с командно-диспетчерским пунктом (КДП). Именно на КДП Гагарин попросил, чтобы его оставили одного на десять минут. Его заперли снаружи в небольшой комнате. Что он там делал, никто не знает. Возможно, дал волю своим эмоциям…
После этого на автомобиле «Победа» его доставили в штаб НИИ в кабинет генерала Бровко, где была правительственная телефонная связь. Все ждали, пока освободится линия связи с Хрущёвым.
По воспоминаниям одного из очевидцев, Гагарин порой «тупо» смотрел прямо перед собой и как будто ничего не видел, потом «отходил» и улыбался своей несравненной улыбкой. Другой очевидец вспоминал, что космонавт старался держаться молодцом, но чувствовал себя не очень хорошо: его, видимо, подташнивало, он постоянно утирался платочком.
В кабинете генерала столпилось много людей, все о чём-то эмоционально разговаривали. Вдруг кто-то спросил: «А чем кормить космонавта?» «Можно яблоки или яблочный сок», – сказал личный врач Гагарина майор медслужбы Волович (он уже успел прилететь в Энгельс из Байконура). Тут же позвонили в лётную столовую.
Валентина Васильевна уже знала, что космонавтом был «тот самый» Юра Гагарин и что он находится в Лётном городке.
О встрече с ним она мне рассказала так:
«Я и не думала с ним встречаться, потому что в городке было столпотворение, да и ему, конечно же, было не до меня. Вдруг замполит базы говорит мне: «Надо Гагарину поесть отнести». Я обрадовалась, но для форса говорю: «А почему я? У нас шестьдесят человек персонала!» - «Ты ж у нас самая красивая. Иди ты». Я быстренько прихорошилась и пошла. Взяла два яблока в белой салфетке, бутылку лимонада и открывалку.
От столовой до штаба НИИ недалеко, но всё это пространство было заполнено людьми. Меня сопровождали два солдатика с оружием: один впереди освобождал дорогу, другой был сзади…
Я очень обрадовалась, увидев Юру. Прямо с порога ему: «А говорил, что неженатый!» Как раз по радио передали его биографию, что он женат и у него две дочери. При виде меня у него тоже загорелись глаза, и он радостно воскликнул: «Валя пришла!» Когда входила, у него плечи повисшими были, весь усталый, а тут будто воскрес. Обняла его, поцеловала, нос ему немного помадой испачкала…
В штабе находилась минут двадцать. При мне Юра не пил и не ел. Людей было много, но никто нам не мешал общаться.
Юра попросил, чтобы нас с ним сфотографировали. Вот как раз эта фотография, он тут в комбинезоне нежно-голубого цвета. Вообще, наших с ним фотографий я видела несколько, но эта мне всех больше нравится.
Лицо у него было каким-то серым, со щетиной. «Чего не побрился?» – спрашиваю. «Утром брился», – отвечает. «Теперь, поди, загордишься!» – «Ну что ты, Валь». Рассказал, что когда уже опускался на парашюте, ущипнул себя – живой ли. А когда приземлился, причём на мягкую пашню, потрогал руками землю. «Знаешь, какой она мне родной показалась», – серьёзно сказал он. «С Геркой-то видишься?» – «Конечно!» – «Передавай ему привет». – «Обязательно передам».
Когда освободилась линия связи с Хрущёвым, он заволновался, сразу напрягся. Я успокаивающе дотронулась до его руки: «Ну, я пошла. Будешь на трибуне стоять – нос не задирай».
Больше мы с ним не виделись. Когда он приезжал в Энгельс в 1965 году, меня тут уже не было...»
В общей сложности Гагарин провёл в Энгельсе около четырёх часов и вылетел на самолёте в Куйбышев, где для него предусматривался отдых.
Меня несколько озадачила фраза Валентины Васильевны: «Жаль, что первым не полетел Герка. Думаю, он был более достойным, подготовленным, да и вообще…» И тут я понял, что не с Гагариным, а именно с Германом Титовым у Валентины Ивановны были близкие отношения.
5.
Мы редко встречались с Валентиной Васильевной, но в течение многих лет я стал кем-то вроде друга семьи. Антон окончил школу, поступил в Саратовский институт внутренних войск им. Дзержинского. Бабушка осталась одна, и это её угнетало. Несколько раз на нашей редакционной машине мы ездили с Валентиной Васильевной 12 апреля на Место приземления Гагарина. Туда в те годы приезжали некоторые космонавты из первого отряда (в частности, Алексей Леонов и Павел Попович), проходившие парашютную подготовку в Энгельсе в 1960 году, но она к ним не подходила. «Они редко были в нашей компании, – говорила она и с юмором комментировала их внешние возрастные изменения. – Я бы, наверное, и Герку с трудом узнала. Сколько лет прошло!..» Но Герман Титов на День космонавтики к нам не приезжал.
Зато на Месте приземления Валентина Васильевна познакомилась с губернатором Дмитрием Аяцковым. В своей шуточно-ироничной манере она сказала ему: «Вы мне так нравитесь, с таким удовольствием слушаю вас, но половину не слышу. Вот если бы помогли мне со слуховым аппаратом…» Вскоре она уже хвалилась мне и подругам, что Аяцков подарил ей слуховой аппарат. Когда она надевала его, он фонил, пищал, а она крутила какие-то ручки в нём и говорила: «Сейчас настроюсь».
День рождения у неё был 17 апреля. Если раньше собирались в этот день небольшие компании, то потом приходило всего несколько человек. Один раз мы всего лишь втроём сидели на кухне: Валентина Васильевна, её дочь и я. А потом и вовсе мы с ней отмечали вдвоём.
После того как я подарил ей какую-то безделушку, она попросила покупать ей лучше что-нибудь из продуктов, например свежемороженую рыбу (она очень любила жареную рыбу).
Мы больше перезванивались, чем встречались, причём в основном Валентина Васильевна звонила, когда была навеселе. Но это говорят так – навеселе, на самом деле она звонила, когда ей становилось особенно тоскливо и одиноко. А потом извинялась: «Я вам ничего лишнего не наговорила?»
В наших разговорах мы всегда касались «космической» темы. Если сложить фрагменты её воспоминаний и вычесть мои наводящие вопросы, то её рассказ о пребывании в Энгельсе первого отряда космонавтов будет выглядеть так:
«В конце апреля 1960 года к нам в лётную офицерскую столовую поступил приказ отвести десять столов для группы полковника Никитина и никого больше за них не сажать. По своим каналам узнали, что в группу входят будущие космонавты. Вскоре они появились – в одинаковых голубых спортивных костюмах. Всего их было двадцать человек: восемнадцать космонавтов и двое пилотов, видимо, того самолёта, с которого они совершали парашютные прыжки. В общем, их персонального самолёта, на котором они даже летали на Чёрное море и совершали прыжки там – учились приводняться.
Мы отвели им столы у хлеборезки. Кто как сел сначала, так всегда и садился.
Из-за прыжков они иногда приходили ужинать очень поздно, порой еле волочили ноги. Были, как выжатый лимон. Ели, как правило, молча. Иногда позволяли себе по чуть-чуть коньяку.
Я у них была своим человеком, они мне все нравились, особенно Герман Титов – самый молодой из них, очень обаятельный, добрый, не выскочка. Николаев – спокойный, какой-то незаметный. Попович влюбился в одну из штаба… Да у всех тут, в общем-то, романы были… Гагарин был хороший, простой парень, но какой-то слишком правильный, даже закрепощённый. Как будто знал, что первым полетит в космос, и боялся сделать малейшую ошибку. Хотя он умел шутить и веселиться, как и все. А Быковский говорил этак интеллигентно: «Вы не могли бы принести бутылочку «Боржоми»?»
Иногда у ребят были свободные дни, и мы ездили отдыхать на Волгу…
Незадолго до отъезда Гера предложил покататься на теплоходе по Волге. Компания у нас была человек восемь. Гагарин с нами был. Купили коньяк, лимоны. Вышли на проходную Лётки, поймали два такси, доехали до набережной. Сели на белый пароход. Я говорю: «Гер, а я плавать не умею». «Ты ж на Волге живёшь!» – «Я как топор. Боюсь». Смотрю, ребята приносят двенадцать спасательных кругов – со всего парохода собрали: два на шею мне повесили, а другими обложили со всех сторон. В общем, и насмеялись, и поплавали…
Был май, тепло. Звёзды такие! Я на гитаре играла и пела… Потом на берегу, уже ночью, расположились в каком-то детском садике: больше у нас в городе негде было уединиться. И выяснилось, что стаканы-то мы забыли взять! А до этого Гера мне подарил белые туфли. Мы с ним гуляли по центру Энгельса и зашли в магазин на площади – где сейчас стоит школа искусств. Там он и купил… В общем, стаканов нет. А я была резкой, бойкой и говорю ребятам: «У меня каблуки – рюмочкой, пусть тогда и туфли станут рюмочкой». И мы пили коньяк из моих туфель…
Всё было красиво и чисто в наших отношениях. Не было хамства с их стороны…
Когда узнала о полёте Титова – 6 августа 1961 года – мы с мужем ехали в поезде в Москву. «Я тебя поздравляю!», – сказал мне муж с иронией. А я ему говорю: «Пошли в ресторан отметим. Я угощаю»… Вскоре после этого мы с мужем разошлись, больше я в брак не вступала. И с Германом больше не виделись… Кто-то решил выслужиться, и меня «сослали» в Тикси как «любовницу». Там тоже есть военный аэродром и Лётный городок…
6.
Антон уже учился на последнем курсе и всё реже приезжал к бабушке. К тому же у него появилась девушка, и дело шло к свадьбе. Валентину Васильевну это и радовало, и огорчало. В перспективе её ждало одиночество.
Один из последних её дней рождения мы встречали вдвоём. Она была одета в тёмно-синее бархатное платье с глубоким декольте (видимо, это платье у неё осталось с молодости). Вокруг шеи было что-то типа шарфика с перьями (я впервые видел такое украшение). Макияж был слишком резким, даже вызывающим. Она, наверное, очень хотела выглядеть «как тогда», но это возвращение в прошлое у неё самой вызывало печальную усмешку.
Перед нашим скромным кухонным застольем Валентина Васильевна попросила меня повесить выстиранные шторы. Так как лестницы-стремянки у неё не было, пришлось взбираться на стол, устанавливать пирамиду из стульев. Хозяйка поддерживала меня за бёдра и постоянно извинялась за «интимные прикосновения».
После первой рюмки и моих поздравлений с пожеланиями здоровья, оптимизма и долгих лет жизни Валентина Васильевна сказала, что у неё всего лишь единственная просьба к окружающим: чтобы в гробу она выглядела красивой. А потом она сняла с шеи шарфик с перьями: «Раньше это было очень модным и стильным, а сейчас он меня душит». Одно пёрышко отлетело, Валентина Васильевна его подняла, провела им себе по шее, и оно то ли случайно, то ли нет, выпало из её пальцев и залетело в декольте. «Ой, упало! Помогите достать», – попросила она и испытующе на меня посмотрела. Я попробовал достать двумя пальчиками, вышло у меня это неловко, я словно боялся прикоснуться к её коже. Валентина Васильевна рассмеялась и сказала, что раньше это была её коронная шутка.
А потом раскрыла, возможно, свою главную тайну. Что она очень любила Германа, что забеременела от него, но беременность оказалась неудачной - ребёнок погиб. Что Герман так и умер, не узнав об этом. Что Гагарину она тоже об этом не сказала. Что муж обо всём знал и поэтому они с ним расстались. И что она совершенно ни о чём не жалеет. «А знаете, – улыбнулась Валентина Васильевна, – жена у Германа тоже раньше работала официанткой».
Я рассказал ей, что у нас в городе есть человек – учитель истории Василий Васильевич Буцких, который уже много лет собирает материалы о Титове и даже написал книгу «Герман Титов на саратовской земле». «Не хотите с ним познакомиться?» – спросил я. Валентина Васильевна окинула взглядом свою кухоньку, скромную закуску на столе. «Он совершенно простой человек, – заметил я. – Мы придём с тортом и просто попьём чай». «Если считаете это нужным, то приходите», – согласилась хозяйка.
Через какое-то время я созвонился с Валентиной Васильевной, договорились о встрече. Мы пришли, но она, видимо, забыла о договорённости: из-за закрытой двери долго выясняла, кто мы такие, одновременно настраивая слуховой аппарат, который фонил, и наконец всё-таки открыла. Она была сильно навеселе. Ситуация складывалась неудобной для всех, и я сказал хозяйке, что мы придём в следующий раз. «Проходите!» – почти приказала она, но мы уже стали спускаться по лестнице. - Александр Васильевич!» В её голосе было отчаяние, мне же хотелось поскорее уйти, моё лицо горело от нелепости происходящего. «Больше ко мне никогда не приходите!» – крикнула Валентина Васильевна то ли нам, то ли мне одному и захлопнула дверь…
7.
Не помню, сколько прошло времени (время и события как-то перемешались в памяти), но однажды к нам в редакцию пришёл Антон и сообщил, что бабушка умерла и похороны завтра.
Гроб с телом стоял у подъезда. Антон исполнил просьбу бабушки: она была красивой. «Кто сказал, что земля умерла…»
«Ну вот, – подумал я, глядя на её умиротворённое лицо, – теперь Гагарин опять её встретит словами: «Валя пришла!» А что уж скажет Титов, только им вдвоём ведомо…»