Родные стены помогают трусам,
Хватающим спасательную нить.
Опутают, скуют, подобно узам.
Не дай им Бог тебя похоронить.
Пограничник лишь спросил, не посещал ли я недавно Италию, Иран, Китай. Ну и славно, никаких анкет, контролировать мою изоляцию никто не будет. Где изолироваться, пока я не придумал, видимо, поеду к родителям в Подмосковье. Надо еще разобраться с авиакомпанией, арендовал апартаменты возле офиса. Короче, помотаться придется.
Даже удивительно, насколько может радоваться возвращению в Россию человек, страстно желавший ее покинуть. Мартовская московская прохлада внушала куда больше уверенности в завтрашнем дне, чем пронизанный средиземноморским солнцем мальтийский воздух.
Родная земля все-таки мощный источник энергии даже для того, кто не является лютым патриотом. Даже для того, кто, как и я, уверен, что хорошему человеку везде хорошо.
А дело не в родной земле, я чувствую себя здесь увереннее и смелее. Смелость придает энергию. А причина смелости — привычная обстановка.
Чёртова потребность в безопасности, когда я смогу наконец задвинуть ее куда-нибудь подальше? Грустно осознавать, что радость от возврата на родину — это просто показатель трусости.
Пара дней в пустой Москве оказались совершенно непродуктивными и слишком дорогими, с учетом аренды жилья и доставки продуктов. По пути на малую родину заехал к детям раздать гостинцы. Тоска по их улыбкам оказалась сильнее страха, что из-за границы я привез модную болезнь.
С Мальты в подарок надо везти серебро. Филигранные браслеты, подвески, кольца и серьги средней стоимостью по 20 евро приятнее и самобытнее восточных сладостей или абсолютно неоригинальных мальтийских продуктов питания.
Подарки для мужчин, впрочем, представить себе не могу. Часы или очки по ценам вдвое дешевле, чем в Москве. Это если точно знаешь, какую модель дарить. Сыну взял пару оловянных рыцарей, дочери — сережки. Те, что в центре на фото. В аэропорту в duty free зоне, оказалось даже дешевле, чем в последнем работающем сувенирном магазине Валетты, при сопоставимом выборе.
Ну что ж, в Коломну. В пустующую много лет бабушкину квартиру. Завалена хламом. Сантехника не работает. Отопления не ощущается. Для нормального времяпрепровождения с приглашенной в гости девочкой пришлось еще на пару дней арендовать местную гостиницу. Через недельку поеду обратно в Москву, на коррекцию зрения. Опять аренда, разъезды на такси. Везде проскакиваю в последней момент перед закрытиями. Я даже забыл, насколько для меня это было характерно, везде успевать перед самым закрытием лавочки: погулял по Коломне до закрытия всех заведений, с операцией успел сдать предварительно анализы и лечь под лазер в последний приемный день.
Все траты я уже просто привычно констатирую на автомате. До полного опустошения всех кредитных и дебетовых счетов осталась пара сотен евро, несмотря на только что полученную зарплату. В Коломне долго протянуть я не смог: за горло схватила невыносимая тоска. После пятнадцати лет самостоятельной жизни, десяти лет ответственности за собственную семью, — я опять показался себе двенадцатилетним мальчиком, убежденным, что с родителями лучше совсем не разговаривать, потому что так будет меньше проблем.
Однажды, я проводил одноклассницу домой. Меня чуть не перевели в другую школу.
В другой раз, я слишком часто на их взгляд заходил к однокласснику в гости поиграть в приставку, родители обвинили меня, что мы с ним спим.
Потом они грозились не признать моих детей, потому что им не нравилось, что я женился. При этом они так и не удосужились познакомиться с их матерью.
Когда я их простил и все же приехал с трехлетней дочерью к ним в гости, мне заявили, — а чего это она тобой вертит?
За пятнадцать лет жизни отдельно ничего не изменилось. Я как был ребенком, которому нельзя доверять, так им и остался.
Поистине, не бывает пророк без чести, разве что в доме своем и в отечестве своем.
В итоге я принимаю решение остаток изоляции провести с детьми. Плевать на их маму, жили же много лет не общаясь в одной квартире перед тем как разойтись-развестись. Я такой же пророк без чести для бывшей жены, но за ее существование я по крайней мере плачу и с этим ей приходится считаться. И я безумно люблю своих детей, и они, пожалуй, единственные, кто платит мне тем же.
Впрочем, пора пересчитать, могу ли я вообще платить дальше.