Часть 2.
Учитывая волчий интеллект и ненасытный аппетит, они также были связаны с хитростью, обманом и отсутствием моральной сдержанности. В одной латинской версии обычной басни волк достаточно умен, чтобы его научили читать; но он настолько одержим едой, что когда его просят назвать что-то, начинающееся с буквы «A», сразу же отвечает agnellum («ягненок»). Применительно к людям это остроумное отсутствие умеренности часто может иметь сексуальный смысл, используемый для аллегории последствий похоти у людей. Например, у Дафнис и Хлоя коровник Доркон маскируется под волчью шкуру и прячется в кустах, надеясь удивить Хлою, пока она пасет стада, только чтобы ее атаковали собаки.
Иногда это можно расширить, чтобы связать волков с женщинами - или, скорее, с женской сексуальностью. В «Эпосе о Гильгамеше» одноименный герой отвергает успехи Иштар на том основании, что она превратила многие из своих прежних изумительниц в волков; и в Одиссее Гомера Одиссей находит, что Цирцея сделала то же самое. В каждом случае подразумевается, что женское желание каким-то образом «скотское» - и что оно также лишает мужчин их человечности.
Однако враждебность не исключала определенного восхищения. Поскольку волки были настолько грозными, древние общества часто рассматривали их как символы боевого духа - или даже божественного. Для римлян они были священными для Марса, бога войны. Каждый год в их честь проводился фестиваль (Луперкалия), и на них было запрещено охотиться. Несколько культур даже поместили волков в центр своих мифов об основании. Как правило, они включают в себя любопытную передачу характеристик от человека к животному и наоборот. У большинства внушающие страх волчицы становятся заботливыми матерями, а воспитываемые ими человеческие дети становятся более жестокими и похожими на волков. Самый известный пример - история Ромула и Рема, которые - после того, как слуга был послан убить их - были сосаны волчицей Люпой. Но есть много других. Согласно легенде, младенец Зороастр был взят в логово волчицы дьяволом в надежде, что его съедят; но волк принес ребенку овцу, чтобы питаться, вместо этого. Так же и тюркский народ требует происхождения от волчицы Арсены, которая «спасла» ребенка из деревни, разрушенной китайскими набегами.
Гонение
С приходом христианства все равновесие было потеряно. Как и многие другие пастырские общества в древнем Средиземноморье, израильтяне относились к волкам враждебно; но, подобно римлянам, они также нашли в свирепости люпина образец для идеального воина. Например, в Книге Бытия 49:27 Бенджамина сравнивают с волком не ради того, чтобы очернить его человечность, но чтобы подчеркнуть воинственный характер его племени. Это было не все. Они даже видели что-то божественное в недостатке жалости волка. Например, в Иеремии 5: 6 возмездие Бога против грешников сравнивается с яростью хищных волков. И повторяющиеся пророчества о том, что однажды волк будет обитать с агнцем (например, Исаия 11: 6), были не просто знаком Божьей милости, но и знаком того, что даже волки не могут быть спасены.
Все это изменилось с воплощением Христа. Хотя волки по-прежнему обладали теми же основными характеристиками - свирепостью, хитростью, отсутствием умеренности - они были лишены каких-либо позитивных ассоциаций. На протяжении всего Нового Завета они использовались как символ всего злого в человеческой природе и, что самое страшное, как метафора для врагов самого Христа. Апостолы отправляются «как овцы посреди волков» (Мф. 10:16); лжепророки - это «хищные волки» в «овечьей шкуре» (Мф. 7:15); а те, кто преследует истинных верующих, называются «дикими волками» (Деян. 20:29).
Это имело разрушительный эффект. Теперь освященная христианской верой, враждебность, которую испытывало большинство волков к волкам, начала вытеснять терпимость и восхищение, с которыми она смешивалась. Начиная с Леванта, охота на волков распространилась по всему Средиземноморью; и после обращения Константина их популярность только росла. Пережив фрагментацию Римской империи, они стали обычным явлением во всей Европе, и к девятому веку убийство волков стало рассматриваться почти как религиозная обязанность, особенно для прирожденных. Хотя такие фигуры, как Святой Франциск, позже проповедовали доброту к животным, это мало помогло в ослаблении этой тенденции.
Придуманная традиция
Чем реже становились волки, тем сильнее становилась враждебность. По всей Европе нелепые истории стали рассказывать об их порочности, украшенной причудливыми полетами воображения, которые часто говорили больше о растущем отчуждении человечества от мира природы, чем о самих волках. Мало-помалу мужчины заняли место волчиц, и их жертвами стали люди, а не скот. Тела, усыпанные травой на картине Сассетты, являются яркой иллюстрацией этого; но та же тенденция прослеживается и в истории с собакой Гелерт, которая спасла сына Ллевелина Великого от волка, но его хозяин по ошибке убил; в пересказе Шарлем Перро Красной Шапочки (1697); позднее - в произведении Сергея Прокофьева «Петр и волк» (1936). Они также стали ассоциироваться с черной магией и злыми духами. В 15 и 16 веках они играли центральную роль в «увлечении ведьмами»; в 17-м и 18-м веках тропы оборотней достигли своего зенита; и в 19 веке волки часто объединяются с вампирами в готическом ужасе. Даже сегодня иррациональная ненависть сохраняется. Попытки вновь ввести волков в Англию, Францию и Бельгию встретили внутреннюю оппозицию.
Убиваясь за кровь
Но так не должно быть - и, как ни странно, это возвращает меня к живописи Сассетты. Большинство из нас не святые; но и волки не хищные звери, жаждущие нашей крови. Если мы относимся к ним с уважением и даем им возможность питаться не домашним скотом, то нет никаких причин, по которым мы не можем жить вместе в гармонии.