БОЛЬШАЯ КОМНАТА В КВАРТИРЕ. ДЕНЬ.
Старушка достаёт из буфета приборы, протирает их полотенцем и только потом выставляет на белоснежную скатерть.
- Машунь, ну что, торт гостям потом вынесем, или сразу пусть на столе стоит?
Машенька, меж тем, не отрывается от альбома с семейными фотографиями.
- Ба, тебе решать. Твой праздник.
- Ну, тогда пусть сначала все с горячим справятся.
Девочка уже пролистала альбом до конца и теперь разбирает штучные фотографии, вложенные в истрёпанный прозрачный пакет.
- Бабуль, а у тебя нет старой фотки, где ты, как я... Ну, девочка ещё... В каком-нибудь красивом платье или цветном платке?
- Да что ты! Я и после войны замуж-то шла - фату из тюля сделала. Вот, смотри, а эта не подойдёт?
Она подсела к Машеньке на диван и указала на пожухлую от времени карточку.
- Нет. Нам сказали не просто принести фотографию, а чтобы она подходила к теме сочинения.
- А тема-то какая?
- Красивая история моей семьи... или что-то в этом роде, - она подняла глаза на бабушку и выразительно поджала губы, мол: «понимаешь?»
- Машунь, ну вот в платке. Гляди.
- Ба, ну это разве красивая? - почти возмутилась Машенька от ужасного непонимания со стороны прабабушки. - Она и не цветная. Тебя хоть раз могли нормально сфотографировать?
Старушка на мгновение задумалась, а потом поднесла карточку ближе:
- Да нет, милая, тогда не могли.
С фотографии на неё смотрела девочка лет четырнадцати, в накинутом на плечи вигоневом платке, а рядом с ней стоял мальчик помладше.
- Эту никак нельзя, - резонно заверила Маша, - ты тут не одна. А ведь наш предок - это ты - Селезнёва Нина Егоровна!
Бабушка Нина вернула карточку правнучке и погладила её по голове:
- Ты в школу лучше фотографию своей мамы возьми. Она красивая. С работы придёт, и выберете. А альбом, Машенька, давай закроем. Я когда смотрю, снова переживать начинаю, и давление поднимается.
- Давление - это плохо, - посочувствовала Маша, совсем по-взрослому покачав головой, - только ты мне на вопросы ещё должна ответить. Для сочинения надо.
- Ну раз надо, значит надо, - Нина Егоровна с усилием поднялась с дивана, и в этот же момент раздался звонок в дверь.
Машенька вложила фотографию в общую кипу и, опередив бабушку, бросилась навстречу первым гостям:
- Это, наверное, Ирина Тимофеевна с мужем? Чур я открою! Она всегда с гостинцами…
ПРОШЛОЕ. ЗАВОДСКОЙ ЦЕХ. УТРО.
Большое пространство заводского цеха было заставлено станками. Огромные окна где-то были заклеены крест на крест бумагой, где-то просто заколочены фанерой. Под высокими сводами потолка, по его углам и периметру, образовалась наледь. Над десятками станков клубился пар: так дыхание работающих людей, поднимаясь, перемешивалось с паром от охлаждаемых деталей. Сквозь гул цеха изредка был слышен репродуктор. Незримый голос разносился эхом:
- Первого февраля ставкой Верховного главнокомандования на должность главнокомандующего западным направлением назначен товарищ Жуков Георгий Константинович. Главной задачей командования является…
Слышится визг фрезы, завывание моторов. Между рядами станков в засаленной фуфайке и рукавицах идёт женщина. Она останавливается у каждого рабочего места, берёт на выбор одну из деталей и прикладывает к ней штангенциркуль. Даже не пытаясь перекричать общий гул, женщина кивает головой очередному работнику и переходит к следующему станку.
В самом дальнем углу цеха выстроен ряд многоярусных кроватей: грубо-сколоченные доски, на которые просто брошены матрасы.
На нижней полке лежит девочка лет четырнадцати, укутанная в ватник и повязанный поверх него платок. К ней и подходит женщина.
- Нин, поднимайся! Давай, доченька!
Та садится и замирает в неподвижной позе.
- Тяжко двойную смену, знаю… Но Лёньке ещё тяжелее. Пацан совсем малой и надо ж так, - теперь совсем без семьи.
- А что случилось? - спросила Нина.
- Бомба. Все перекрытия прошла, а между вторым и первым остановилась.
- Не взорвалась?
- Неа.
- Повезло значит?
- Не повезло. Через кровать в углу их комнаты и прошла. Они, чтоб согреться, все в обнимку легли. Один Лёнька на смене был.
- Понятно, - Нина открыла глаза.
Женщина, меж тем, подала дочке жестяную кружку с разогретым на буржуйке кипятком:
- Давай, Нин, не подведи меня! А то я учёт по смене закрыть должна, чтоб Ильичу сдать. А он лютует, видно майора опасается.
- Иду, мам. Уже иду, - Нина закрыла глаза и снова провалилась в дрёму.
- Нин!
Девочка вздрогнула, спустила ноги, упёрлась руками в доски и, удерживая равновесие, очень медленно направилась к станкам. Большие валенки скользили по заиндевелому полу. Чуть расставив руки в стороны, Нина продвигалась по цеху. Она подошла к своему рабочему месту и, поднявшись на большой ящик, оказалась вровень с фрезой.
Голос из репродуктора не умолкал:
- Передовой корпус вышел на подступы к Вязьме. Накануне туда же подошли и завязали бои за город передовые части 33-й армии. Значительные успехи…
Нина взяла заготовку, вставила в тиски. К ней тут же, молча, подошли три женщины, накинули на ручку тисков полую трубу и все вместе налегли на рычаг. Деталь зажалась в станке, девочка привычно подняла руку в знак благодарности. Женщины, кивнув головами, ушли на свои места. Резчик фрезы вошёл в металл, оставляя за собой тонкую стружку и образуя резьбу.
НАСТОЯЩЕЕ. КОМНАТА БАБУШКИ. ВЕЧЕР.
Немного притомившись от насыщенного тостами и поздравлениями вечера, бабушка прилегла в своей комнатке «перевести дух». Машенька сидела на полу у кровати и держала в руках телефон, который использовала как диктофон для записи.
- Продолжай, ба!
- Машенька, да ты не записывай всё это. Мне и рассказывать-то не удобно. Всю жизнь прожила, а случай тот покоя душе не даёт.
- Бабуль, не переживай и говори. Уже нет никого, кто помнит. А мне ведь интересно. Ты на каком станке работала?
- Я на разных работала. И на фрезерном, и на токарном, и на сверлильном. На какой поставят, на том и работаешь.
Машенька пододвинулась чуть ближе:
- Ба, не крути головой, ты вот сюда говори, - она показала на отверстие в телефоне.
- Ты права, родная, уже почти и нет никого, - Нина Егоровна задумалась, - кто бы простил или осудил...
Маша тут же с любопытством навострила ушки:
- Ба, ты что натворила чего?
ПРОШЛОЕ. ЗАВОДСКОЙ ЦЕХ. УТРО.
Работа совершалась автоматически, монотонно. Стальные заготовки вынимались из тисков, рядами выкладывались на полках и, наконец, на большой тачке увозились в складское помещение. Рядом со складом была ещё одна комната, на дверях которой висела табличка: "Ответственный военпред". По радио после фронтовых сводок зазвучала пятая симфония Чайковского.
К станку, где работала Нина, подошёл небольшого роста мужчина. Осмотрел заточенные заготовки, и то, как охлаждается очередная деталь.
- Я сколько раз говорил охлаждать дольше?! Загубишь материал - по всей строгости отвечать будешь. План не план, а тут твоя спешка никому не нужна. На фронте и подавно!
Нина отодвинула варежкой платок и поглядела не него:
- Тимофей Ильич, я не нарочно! Я…
Мастер взвился ещё пуще:
- Ты сейчас не ты... Не Нина, а - Лёнька Петров. И поблажек ему нет! Жалобят тут все! Вытачивай не резко, охлаждай дольше! Повторять больше не буду! Забракует майор, тебя же и посадит!
Мастер, махнув рукой, ушёл. Нина отодвинула платок, вобрала в себя побольше морозного воздуха, сделав глубокий вдох. Потом на секунду она закрыла глаза, но, покачнувшись, тут же снова их открыла и принялась за работу.
К Нине подошла женщина и, перекрикивая шум, спросила:
- Что Ильич лютует?
- Нынче очень, тёть Люб.
- Не трусь. Это ему особист покоя не даёт. Каждую деталь проверяет. "Хоть один снаряд запортите, - орёт, - поминай как звали!" А Ильич наш и добровольцем уже просился, - от греха подальше, - так отказ пришёл, мол - особо ценный наставник. Зла на него не держи. Пусть полютует. Мы ж бабы всё сдюжим.
Женщина подмигнула Нине, та кивнула ей в ответ:
- Продержимся, тёть Люб.
Из репродуктора резко, оглушающе, раздался вой сирены. От неожиданности женщина вздрогнула и задела локоть Нины. Резак в руках девочки надавил на деталь чуть сильнее и сорвался с изделия. Нина замерла в оцепенении, женщина отвернулась и бросилась из цеха, вслед за другими работниками.
Минуту постояв, Нина спустилась с ящика, опёрлась на ручку тисков и попробовала их ослабить. После нескольких попыток она оглянулась по сторонам, заметила лежащую в стороне кувалду, волоком подтащила её к станку и из последних сил попыталась приподнять. Мимо пробегал мальчишка лет пятнадцати.
- Нин, беги! Хоронись, слышишь?!
- Уйди отсюда!
- Ты что полоумная совсем? Беги в убежище, слышишь! По нам же лупят?!
Нина неожиданно озлобилась:
- Отстань! Не могу я сейчас!
Парень попытался заглянуть за спину Нины, но та встала на пути, не выпуская кувалду из рук.
- Понятно!
Тогда он резким движением выхватил неподъёмный для девочки инструмент и с силой ударил по рукоятке тисков. Тиски провернулись, и деталь вывалилась из зажима. Нина только успела подхватить её и спрятать за спиной. Парень бросил кувалду:
- Теперь не украдут. Бери с собой. Побежали!
Но Нина оставалась стоять на месте:
- Пошёл отсюда! Слышишь, уходи!
- Сумасшедшая какая-то, - пацан посмотрел на неё оторопело, - контуженная!
Потом он развернулся и бросился прочь.
Нина оглядела деталь, сняла варежку с руки и провела ногтём по желобку резьбы. В одном месте ноготь с резьбы сорвался. У Нины начали дрожать губы. Она инстинктивно спрятала деталь под ватник и оглянулась по сторонам. Убедившись, что в цехе никого нет, она подошла к заколоченному фанерой окну и, надавила, отодрав нижний угол. В образовавшуюся щель Нина быстро выбросила деталь на улицу и, насколько было можно и хватило сил, за торчащий гвоздь, снова притянула фанерку на место.
НАСТОЯЩЕЕ. КОМНАТА БАБУШКИ. ВЕЧЕР.
— И что никто не заметил? - Машенька смотрела на бабушку Нину, широко раскрыв глаза. - Я бы умерла от страха. Бабуль, а ты была самой маленькой там?
Нина Егоровна чуть приподнялась на кровати и поправила подушки.
- Нет. Мой брат Коленька был помладше меня. Постой-ка, мне в январе тогда исполнилось четырнадцать, а он на полтора года младше будет. Да вот на той фотографии мы с ним вдвоём и были.
- А я видела его? Дедушку Колю?
- Нет, родная. Не стал он дедушкой Колей. Он и папой-то не стал. Там остался, в сорок третьем.
Правнучка задумалась.
- Бабуленька, а тебя наказали тогда? За то, что выбросила?
Нина Егоровна опять приподнялась и потянулась к стоящей рядом тумбочке:
- Машунь, дай мне запить таблетку. Сильно грудь давит.
Она выпила лекарство и продолжила:
- Да, наказана была. И, пожалуй, хуже наказания и не придумаешь.
ПРОШЛОЕ. ЗАВОДСКОЙ ЦЕХ. УТРО.
В цех возвращались рабочие. По большей части женщины и подростки. Нина стояла за станком. Кто-то случайно задел пустой таз, и он с грохотом упал рядом. Нина обернулась в испуге. Снова нарастал гул от включаемых станков. На лице Нины выступила испарина. Капли пота стекали по лбу. Она закрыла глаза и не старалась их разомкнуть. Так бы стояла бы и стояла, будто в другом, защищённом, оторванном от данности мире.
Кто-то навис над её ухом. Голос Тимофея Ильича зазвучал медленно и вкрадчиво:
- Дрянь! Угробить всех решила?
Нина начала оседать на "ватных" ногах, но успела опереться руками на чугунный верстак. Мастер пристально смотрел в глаза Нине, потом сделал шаг к окну и отодвинул фанерный щит. На покрытый инеем подоконник он выложил бракованную деталь. Нина опустилась на пол. Рыдание вырвалось из её груди. Но это рыдание было неслышное, больше похожее на приступ рвоты. Тимофей Ильич нажал на кнопку и остановил её станок. Со стороны подбежала Нинина мать.
- Случилось что? Обморок что ли?!
Тимофей Ильич уже в голос кричал на Нину:
- Сопли утёрла и пошла за мной!
А потом, обернувшись к её матери:
- Случилось, Зинаида! Случилось такое, что дочь твоя разлюбезная сгинет теперь и весточки не подаст. Злоумыслие у нас, Зина! А дочь твоя - первейший вредитель!
Он развернулся и направился через весь цех. С трудом поднявшись на ноги, Нина последовала за ним. Зинаида стояла, схватившись за лицо. К ней подошла Люба, взяла за плечи и стала что-то объяснять.
На табурете, посредине каморки-мастеровой, сидела Нина. Тимофей Ильич копошился в папке с бумагами. Потом достал чистый лист, карандаш и положил на стол перед девушкой. Тут же рядом лежала злаполучная бракованная деталь.
- Пиши!
- Что? - чуть слышно произнесла Нина.
- Что помогаешь Гитлеру!
Нина подняла глаза на мастера:
- Это не так. Это вышло, потому что…
- Вот и пиши, как вышло! Так напиши, чтобы мать твою с братом не тронули! Сама напортачила - сама и отвечай!
Нина утёрла слёзы, стала писать. Тимофей Ильич ходил по каморке и чадил самокрутку.
- Талдычишь им, говоришь, как надо - а вон оно. Все за рабочим пайком тянутся. А не умеешь работать, так иди и сдохни лучше. Тут на фронт и проситься не надо - вон они враги! Прямо здесь!
Нина отложила карандаш, Тимофей Ильич подошёл, взял бумагу, пробежал глазами написанное, после чего пристально посмотрел на Нину.
- Уверена, что всё так и было?
- Да.
Мастер склонился ниже:
- Что у самой рука онемела и дрогнула?
- Да.
Возникла пауза. Потом Тимофей Ильич медленно поднёс бумагу к лицу Нины и разорвал её на части.
- Видел я всё! И как Любка толкнула тебя и как сама сбежала. Но не доказать теперь. Всё одной тебе отвечать придётся! Понимаешь? Твой брак!
- Тимофей Ильич, я и отвечу.
Тут мастер не сдержался и покрыл Нину отборной бранью, присовокупив очевидное:
- И мать в гроб вгонишь? И брата Кольку в детдом отправишь? И жизнь себе искалечишь?..
Нина молча смотрела на Ильича. Тот взял в руки деталь.
- Вот это - наконечник для снаряда. Это - наконечник нашей справедливой ненависти к врагам! И залог нашей скорой победы над ними!
- Понимаю!
- Ты сейчас несколько фашистов оставила жить, а значит - убивать наших солдат! Вот, что значит твой брак! Вот почему ничто не должно отвлекать нас от общего дела на пути к победе! А это ты понимаешь?
Слёзы текли по лицу девочки. Тимофей Ильич склонился к самому её уху:
- Сейчас я вызову Любку, но если она не захочет…
- Не надо звать, - перебила Нина, - это всё я!
Тимофей Ильич оторопел от такой упёртости.
- У меня у самого дочь такая, как ты. Иришка моя. Тебя отдать этому... - он сделал определённый жест в сторону двери, - всё равно, что дочь свою отдать! Грех на себя взять.
Снова повисло молчание. Наконец, Тимофей Ильич процедил:
- Иди работай, Нин. Да помалкивай там.
Нина взглянула на мастера, бессильно улыбнулась и молча кивнула головой. Потом встала, открыла дверь, чтобы выйти, но в этот самый момент уткнулась в мундир майора, стоявшего в дверях.
- О чём это теперь она должна помалкивать?!..
НАСТОЯЩЕЕ. КОМНАТА БАБУШКИ. ВЕЧЕР.
Дверь в комнату, где уединились Маша с бабушкой Ниной приоткрылась, и в комнату заглянула пожилая женщина.
- Нин, ну как ты? Давление сняла? Может пойдём чай попьём, да мы с Васей поедем уже, чтобы на метро успеть? А то поздно будет.
Машенька испугалась, что рассказ будет прерван и немедленно заверила гостью:
- Нет-нет, мы скоро. Мы уже через пять минут придём. Сейчас бабушка дорасскажет. А то - на самом интересном месте.
Бабушка Нина тоже усмехнулась:
- Да тут разве давление снимешь? Вот, подруга, дожила, что правнучка моей историей интересуется.
- Это не только твоя история, - поправила Маша, - а и наша.
- А у меня, Ир, от этого то слёзы, то боль в груди.
Гостья только покачала головой:
- Машунь, ты бы хоть в день рождения бабулю поберегла. Нам до торта добраться надо, а там ещё столько свечей зажигать.
- Свечи чур я зажгу, - буквально капелечку поддалась Маша, - сейчас бегу. Две минутки ещё!
- Ну, ждём вас.
Женщина притворила дверь, а к Машеньке вернулось жуткое любопытство:
- Бабуленька, так всё-таки тебе попало тогда?
ПРОШЛОЕ. ЗАВОДСКОЙ ЦЕХ. УТРО.
Майор сидел за столом мастера цеха. Перед ним лежала запоротая деталь и порванные листы объяснительной. Нина и Тимофей Ильич стояли в стороне. В этот момент в комнату, распахнув настежь дверь, вбежала мама Нины.
- Товарищ майор! Это - мой брак! Дочку у станка на минуту подменила. По нужности ей требовалось. Умоляю, товарищ майор! Миленький, не засудите!
Она метнулась в сторону военпреда, но тот, что есть силы, ударил кулаком о стол. Зинаида замерла. Майор, как ни в чём не бывало, заглянул в разорванный лист бумаги:
- А вот из объяснительной товарища Селезнёвой-младшей, вашей дочери, следует, что именно она виновата в произошедшем. И, исходя из написанного, признаёт, что произвела диверсию на рабочем месте на стратегическом предприятии.
- Не губите, товарищ майор, - взмолилась женщина, - её толкнули. Мне Любка сама в цехе рассказала!
Она упала перед майором на колени.
- Мама! - Нина подбежала и усадила ту на табурет. - Мама, родная, всё обойдётся! Прошу тебя, не надо так!
- Молчать! - взревел военпред. - Полный бардак у вас тут!
Потом добавил, чуть сдержанней:
- Вы имеете ввиду Любовь Поликарпову?
Он повернулся к мастеру:
- Приведите её сюда!
Тимофей Ильич рванулся с места, но только переступил порог комнаты, как почти тут же воротился. Следом за ним уже шла Любка.
- Товарищ Поликарпова Любовь Фёдоровна?
- Да, - отозвалась Любка.
- Вот ваши товарищи…- при этих словах майор запнулся, кашлянул, - коллеги утверждают, что брак в изготовлении этой детали произошёл и по вашей вине?! Любка машинально, нервно расстегнула верхние пуговицы на ватнике и ослабила ворот.
Майор продолжил:
- Говорят, что известно это стало с ваших же слов, в приватной беседе с товарищем Селезнёвой-старшей? Правда ли это? И можете ли вы подписаться под этим в акте о приёмке?
Все смотрели на Любку. Та закивала головой.
- Я… могу…
- Люб, - ожила мама Нины, - ты расскажи подробно товарищу майору... Ну то, что давеча мне сказала.
- Подходила ты к её станку, - подал голос из своего угла Тимофей Ильич, - или нечто уже не помнишь?
Майор снова ударил по столу кулаком и повернулся к мастеру:
- Кто давал вам слово?.. - и потом уже снова к Любови. - Вы признаёте свою вину во вредительстве или нет?
Любовь словно оторопела, а потом выпалила истерично громко:
- Да ну как же это?… Да мне бы со своей нормой разобраться! Нешто лясы точить с другими есть время? - и далее, почти скороговоркой. - Пошто мне других-то отвлекать, да работу их портить? Тиски зажать - всегда пожалуйста, а на большее - времени быть не может!
Майор переспросил:
- То есть, вы не причастны к данному браку?
- Да каким же образом, товарищ начальник?
- Вы свободны!
Любовь молниеносно исчезла из комнаты. Рыдания и проклятия полетели ей вслед:
- Креста на тебе нет! - убивалась в отчаянии Зинаида. - Гнилая душонка!
- Молчать! - взревел майор. - У всех вместо крестов нынче звёзды!
- А у тебя, пожалуй, теперь и больше будет, - Тимофей Ильич смотрел на него, насупившись, исподлобья.
- Что?
- Да не ори на людей, майор!
- Как вы смеете?..
- Ты вину докажи, а потом и втаптывай людей! Может и нет диверсии тут?!
Поразмыслив секунду, майор процедил сквозь зубы:
- Принести сюда корпус в сборе! Немедленно!
Тимофей Ильич направляется к столу и потянулся к бракованной детали. Майор тут же обрезал:
- Не трожь! Центральную трубку и корпус сюда неси! Без этой части. Здесь и соберём!
Мастер ушёл. Зинаида крепко прижала к себе Нину. Свободной рукой она прикрывала свой рот, но всё равно продолжала причитать, вопреки тихим уговорам дочери. Без устали она повторяла:
- Какая ж диверсия?… Нет умысла! Умысла нет!
Тимофей Ильич возвратился, неся в руках почти собранный корпус снаряда. Он поставил его на стол перед особистом, ехидно поинтересовавшись:
- Что, майор, рука-то не дрогнет? А то, глядишь, сам резьбу ещё сорвёшь, а невинного человека засадишь?!
Майор побагровел:
- Не дрогнет! На таких, как ты, до сих пор не дрожала!
- Это и понятно! - не полез за словом в карман Ильич.
Майор взял деталь и пристроил её к корпусу, для начала насадив на основную ось. Затем начал медленно поворачивать. Несколько оборотов, хоть с трудом, но стянули корпус снаряда. Ещё пара вращений, и наконечник остановился, не двигаясь дальше. Майор, оскалясь, посмотрел на мастера. У Зинаиды вырвался сдавленный крик.
- Что замер-то? - подначил Тимофей Ильич. - Как головы скручивать, так силища та ещё, а тут - словно неженка. Поднажми, майор!
Тот сделал усилие, деталь поддалась, и через несколько оборотов наконечник сел до упора. Снаряд оказался собран. У всех наступило оцепенение. Тимофей Ильич улыбался в лицо особисту:
- Вот и добре!
Несколько мгновений, майор пытался выдавить из себя хоть что-то членораздельное, едкое, убивающее. Но кроме рыбьих бульканий и глухого сипа ничего не выходило. Потом он сорвался с места, выбежал из каморки, стремительно прошёл через цех и скрылся за дверью с надписью "Ответственный военпред". От сильного хлопка двери табличка на пеньковом шнурке какое-то время пораскачивалась и, наконец, замерла, чуть покосившись.
НАСТОЯЩЕЕ. КОМНАТА БАБУШКИ. ВЕЧЕР.
Машенька, уже с ногами забравшись к прабабушке на кровать, какое-то время сидела не шелохнувшись.
- А как же так получилось, бабуль? Наверное, фокус какой-нибудь?
- Не знаю, девочка моя. Помню, что это была та самая деталь. А потом - и не она оказалась.
- Чудеса! - недоумевала девочка.
Бабушка Нина же продолжала:
- Хорошо, если б оно так. Я не знаю, когда Ильич успел деталь подменить. Но помню его улыбку и последние слова. "А до чего ж легко стало!"- произнёс он тогда. А ещё потрепал меня по голове и добавил: "Вы с моей Иришкой сдружились бы".
- А в армию его потом так и не взяли?- спросила Маша.
- Его с тех пор больше вообще никто не видел. Недостача потом открылась на складе. Одной детали и не досчитались.
Маша опечалилась:
- Не волшебство значит?
А бабушка Нина многозначительно вздохнула:
- Да нет, самое что не на есть...
- Ну где же? - усомнилась Машенька. - А что потом было?
- После войны я разыскала его жену и дочь. В эвакуации. Хотела хоть как-то отблагодарить за своё спасение. И мы с ней, с Иришкой, действительно сдружились. И на всю жизнь!
В этот момент, о чём-то догадавшись, Маша сделала жест рукой в сторону соседней комнаты.
- Так это - Ирина Тимофеевна?..
Бабушка Нина улыбнулась.
- Да. Но за всю жизнь она так и не получила весточки о своём папе. А ведь и я, и даже ты - все мы обязаны ему нашей жизнью и нашей историей.
Она поднялась и присела на кровати. Чуть зажмурилась, - видно звёздочки забегали в глазах. Но то оно и есть, - непослушное давление.
- Ты не рассказывала бы никому, Машенька! Я ведь все годы не могу найти себе ни покоя, ни оправдания. Хотя вот сейчас будто бы и легче на душе стало.
В руках у девочки запищал телефон. Бабушка Нина повернулась к Машеньке и заметила, что та, украдкой, рукавом растирает по лицу слёзы. Потом правнучка раскрыла семейный альбом, достала из кипы снимков старую фотографию девочки в вигоневом платке и забрала себе.
- Это ничего, бабуля... Это просто память в диктофоне закончилась, вот и пищит. Я сейчас сотру лишние фотки и снова освобожу память.
Нина Егоровна рассмеялась и неожиданно предложила:
- Пойдём-ка лучше торт зажигать! У меня ж праздник всё-таки!
Машенька тут же спрыгнула с кровати:
- Ба, там ужас сколько свечек! Они хоть и тонкие, а места на торте почти что не осталось.
Она поцеловала прабабушку и побежала в кухню.
Нина Егоровна, привычно поюлозив ногами по полу, нашла свои тапки. Но перед тем, как сделать последнее усилие и встать с кровати на секунду замерла.
- Это очень хорошо... - добавила она тихо, уже самой себе, - очень хорошо, когда так просто можно освободить память!