Рэпер, бизнесмен, Нью-Йорк, 50 лет
Видели когда-нибудь, как крабы барахтаются в бочке? Каждый краб хватается за что угодно, чтобы выбраться. Расти в гетто — то же самое. В гетто люди хватаются за любую возможность заработать.
Когда я был ребенком, стволы были повсюду. Не требовалось усилий, чтобы обзавестись пушкой. Перестрелки были обычным делом — в меня стреляли трижды, но меня оберегал мой ангел.
Раньше было так: ты либо употребляешь наркотики, либо торгуешь ими. Я попал во вторую категорию.
Когда мне было двенадцать, мой торчавший брат украл мое кольцо, и я его подстрелил. Я был дико напуган — я был всего лишь ребенком и думал, что сяду в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. К счастью, он выжил и не выдвинул обвинений.
Я лучше умру с размахом, чем буду жить кое-как.
Когда рок-группа становится успешной, она перестает быть крутой.В хип-хопе все наоборот: если ты вырвался из гетто и снимаешься в рекламе Pepsi, все говорят: он делает то, что надо!
Прежде чем действовать на основе чьих-то слов, надо изучить источник.
Я не бизнесмен. Я — бизнес, мен!
Чтобы выжить, надо научиться смиряться с утратами.
Я могу за минуту спустить кучу бабла на бриллианты, но на шлюх никогда не потрачу ни цента.
Мне влепили три года условно за то, что я пырнул ножом продюсера Лэнса Ривьеру, этот судебный процесс стал для меня отрезвляющим. Я осознал, как легко лишиться всего, и понял, что пора браться за ум.
Надо играть теми картами, что у тебя в руке. Не могу сказать, что я никогда не молил Бога о лучшем раскладе, хоть и тщетно. Но я никогда не жалел себя.
Я не раз ошибался. Но всегда был искренним, поэтому сплю крепко.
У гангстеров особые понятия о чести. Но я слишком знаменит, чтобы стрелять в шутников.
Майкл Джордан и Леброн Джеймс стали великими игроками, потому что много тренируются. Хотите достичь такого же величия — прикладывайте столько же усилий. Об этом я и говорил в песне The Story of O.J. «Так евреи завладели всеми богатствами Америки» — нужно тренироваться быть такими же предприимчивыми!
Что замечательно в президентстве Трампа — он создал почву для диалога о межрасовых отношениях. Это как опухоль — я не узнаю о ней, пока не заболит.
Я не стану голосовать за республиканцев лишь потому, что мне это выгодно. Не все в мире измеряется деньгами.
Я уже не стреляю в людей. Я их взращиваю.
Мз школы меня выгнали, но я научился писать стихи. Меня судили улицы — и я ни разу не сидел в тюрьме.
Когда черные нуждались во мне, индустрия меня отвергла. Тогда я ограбил ее, забрал все деньги.
Когда я занимался делами New Jersey Nets (баскетбольный клуб. — Esquire), на совещаниях совета директоров я был единственным черным. Я не чувствовал себя неловко. Но подозреваю, другой черный, без статуса знаменитости, чувствовал бы себя не в своей тарелке.
Я прошел курс терапии и многое осознал. Большинство тех, кто агрессивен, кто готов прикопаться к тебе за косой взгляд — «Чего уставился?!» — просто не хотят, чтобы ты видел их боль. Теперь, вместо того чтобы ответить так же агрессивно, я спрошу: «Чувак, у тебя все в порядке?»
Позволить себе однажды заплакать, предстать ранимым перед всем миром — это поступок по‑настоящему сильного мужчины.
Я еще в детстве догадывался, что моя мама — лесбиянка, несмотря на четверых детей. Но лишь недавно мы смогли поговорить с ней об этом. Ей больше не нужно скрываться, она может быть самой собой.
Мы с Бейонсе не «селебрити-пара». Мы обычная пара, просто каждый из нас стал знаменитым.
Когда моей мами (ласковое прозвище Бейонсе. — Esquire) что-то нужно, я тут как тут. А когда мне сносит башню — она приводит меня в чувство.
Если я не получу рая — я устрою ад.