Очень часто можно услышать обвинения Виктора Цоя в снобизме. Давайте рассмотрим этот вопрос.
Алексей Вишня:
Про Цоя как-то сказали: «Он никогда не стал бы смеяться над теми, кто его искренне любит». Это довольно смелое предположении. При жизни его искренне любило количество человек, которое можно пересчитать по пальцам двупалого существа. То есть никто не отрицал талантов и все любили продукт, но на финальном этапе близко к Виктору приблизиться было невозможно, и это сильно раздражало и проявлялось даже в быту. Ну, например, спросишь его о чем-то, а он отвечает в сторону, под углом 90 градусов к тебе, и только мельком посматривает, как ты реагируешь, в глаза не смотрит. Некрасиво это, сильно раздражало, поверьте. Пренебрежительность к мнению, пренебрежение к личности, пренебрежение всем, даже собственной жизнью — как оказалось, в этом часть Цоя, которого мы так любим. Он был чудовищный сноб и презирал простых людей. Но и я таким был, быть может, с меньшим на это правом. Я просто успел повзрослеть, а Витенька нет.
Итак, вот типичное мнение, озвученное не кем нибудь, а знакомым Виктора Цоя - звукорежиссером Алексеем Вишней. Вот противоположные мнения.
Алексей Рыбин:
Каким он может быть снобом, если учился в ПТУ и в школе рабочей молодежи? Каких «простых» людей он в грош не ставил? Он был не очень хорошо образованным рабочим парнем. А потом стал звездой — очень быстро. Ну, малость голову снесло, конечно. Но с «простыми» людьми тоже все было в порядке. Он сам был простой парень и вырос среди простых парней. Ну, может, за бутылкой вина разорался пьяный — и пошло: «сноб», «сноб». Такое бывало. Точно не помню, но случалось что-то такое... Но в принципе он был очень, как бы это... осторожен. Почти до трусости. Но скорее, осторожен все-таки. По-пьяни мог что-нибудь ляпнуть не то. А так — нет.
Дмитрий Левковский:
Я помню, мы поехали в центр, в машине — Цой, Каспарян, я и один друг. Так вот, как только они вышли из машины на Невском, их сразу обступила толпа, да так и пошла вместе с ними. Как себя вести — два пути: или дружить со всеми, или подбородок вверх и вперед, никого не видя. А насчет того, чтобы «приблизиться к ним», — не знаю. А зачем? Это же не Будда, чтобы к нему «приблизиться». В мире полно интересных людей, кумиров. Зачем же заставлять их терпеть ненужные контакты и эмоции?
А теперь послушаем музыкантов группы "КИНО".
Юрий Каспарян:
Цой не любил простых людей? Простых — это людей типа «Рыбы» и Вишни? Ну, наверное, да, таких Цой терпеть не мог (улыбается). Вот видите, как Витя умел обидеть ловко, что люди не могут простить десятилетиями... А нужно же уметь прощать.
Георгий Гурьянов:
Цой не был снобом. Разумеется, таких простых ребят, как например, Вишня, он презирал. Куда уж проще? (Смеется). Отвращение, презрение — это хорошее качество, когда это самосохранение, самозащита.
Многим характер Цоя казался сложным, его часто упрекают в том, что он рационален и скуп на эмоции. Но тут, скорее всего, происходит как бы смешение двух разных вещей — отсутствие эмоций и сдержанность в их проявлении. Многие эмоциональные люди производят на окружающих впечатление «холодных» за счет дисциплины в чувствах. Цой, скорее всего, был очень эмоционален, но и очень сдержан. Творческие люди всегда эмоциональны, иначе не бывает. Это банкиры и политики рациональны, у них другая структура личности. Отнюдь не творческая. Если верить науке, то эмоции всегда во что-то реализуются — в любовь, искусство, конфликты с окружающим миром и т. д. Кому как повезет. А «эмоциональная тупость» (есть такой психологический термин) с творчеством слабо совместима. Творческие люди бывают эгоистичными и жестокими, но эмоций в них всегда много.
Помнится, Вячеслав Бутусов однажды сказал, что «Цой был загадочной личностью, но лучше всего Цоя знают и понимают его поклонники». Может быть, это действительно так.
Дмитрий Левковский:
Цой — это загадочный и мифический кумир, который, типа, и слова в простоте не сказал — только философия и мудрые мысли сплошным косяком. И почему я должен соглашаться с мнением Славы Бутусова, которое очень попахивает сиюминутным популизмом? Нравится ему лить елей на душевные травмы фанов — его дело. Уж не говоря о том, что Слава влился в питерскую рок-тусовку, когда Цой стал уже полулегендарной личностью в стране, и в Питере почти не бывал. Кто знает и понимает творчество Цоя? Лучше всех знают и понимают творчество Цоя (а не самого Цоя, конечно, как в приведенных словах Бутусова) те, кому положено было это делать — независимые музыкальные критики и рок-журналисты ЛенРокКлуба. Затем — музыканты, игравшие в «КИНО», волей-неволей. Затем — друзья по Ленинградскому рок-клубу (я говорю не про себя) и другие музыканты клуба — первые слушатели и критики «КИНО»: те, кто оставался в зале, не выходил оттуда, слушая беспомощную игру на гитаре Каспаряна и вообще «КИНО», довольно невразумительно игравшее тогда. Затем — та сравнительно немногочисленная публика, слушавшая «КИНО» с самого начала — в зале ЛМДСТ и Красном уголке ЛРК. Те, кому сильно повезло, типа Вадика Шебашова, «первого официального фана» «КИНО». И уж только потом — свора всяческих рок-дилетантов, тупо наживающих бабло на этой теме, и огромная толпа фанов по всей стране. Фаны смотрят на своего сотворенного кумира как на идеального героя, и ни о какой объективной оценке, знании и настоящем понимании творчества реального ЧЕЛОВЕКА и речи быть не может. Хотя это не мешает им быть уверенными в том, что их воображаемое знание — самое верное.
Игорь Воеводин:
Мне казалось, что этот человек очень одинок. Бесконечно одинок - и отчаялся ждать, что его поймут. И в душу он себе никого не пускал, был закрыт наглухо. И был прав - все сказано творчеством. И - еще. Думаю, он предчувствовал ранний уход - это и по песням читается. Или просто - знал. Не без этого... На истину не претендую, но и не выдумываю...
Цой был нацелен на свой внутренний мир, и его нельзя было тревожить, когда он концентрировался на творческом процессе. Есть люди лабильные, легко перестраивающиеся и адаптирующиеся, а есть такие, которым трудно поддерживать внутреннее равновесие. По воспоминаниям близких, Цой был именно таким. Он мало кого пускал в свой мир. Но если все же пускал, то там нужно было с ним находиться. То есть сказать «я устал» или «у меня нет настроения» было нельзя — это все ломало. Как всякий творческий человек, Цой в чем-то был очень хрупок. Но при этом плел невидимую, очень прочную паутину. Те люди, что попали туда (включая поклонников) — до сих пор там. Но плетение это было невероятно трудным делом — ежеминутным и непрекращающимся. Цой, несомненно, был очень зависим от обстановки, и найти абсолютный покой ему было тяжело. Конечно, любой творческий человек может полностью закрыться, но это будет уже совершенно иная, довольно грустная картина. А если он открыт для близких, то они оказываются в рабстве его настроений или бесконечно конфликтуют с ним, отстаивая свое право на жизнь, что в итоге лишает сил обе стороны.
В целом Цой избегал общества людей. Поэтому и производил впечатление нелюдимого на тех, кто этого не понимал.
Рашид Нугманов подтверждает вышесказанное:
Часто о Викторе говорят — одиночка. Конечно, говорить можно по-всякому, но что касается конкретно Виктора, то он вообще не любил оставаться один. Не то чтобы он чего-то боялся, просто не мог один и все. Кто-то все время должен быть рядом с ним. Я это не раз замечал. Цой очень не любил в гостиницах жить. Когда он приехал на съемки той же «Иглы», я ему сказал: «Вот твой гостиничный номер. Он все время будет за тобой. Пожалуйста, если тебе нужно будет уединиться, побыть одному...» Цой ни разу им не воспользовался. Он все время жил у нас. И когда говорят о Викторе, что он человек необщительный или грубый, отталкивает людей, это не так. Просто, особенно в последнее время, он общался с очень немногими, но с друзьями был замечательным, открытым человеком. Согласитесь, это мнение никак не соответствует определению Максима Пашкова — «мрачноватый». Сам же Виктор говорил о себе так: «Я не такой замкнутый, как может показаться».
Всеволод Гаккель:
Думаю, что я был на всех концертах этой группы до ее «взлета», кроме одного, когда я был арестован в рок-клубе. И насколько я понимаю, перед группой вставала дилемма — выступить в мою защиту и тем самым поставить крест на своей карьере, или все же сыграть. Как подтвердила история, они выступили. Два или три из этих концертов были совместными: «Аквариум» и «КИНО». У меня даже сохранилась афиша одного такого концерта. Кстати, один из них был в день моего тридцатилетнего юбилея. Также бесконечное соучастие в «Поп-механике». Ну и просто поездки за город на велосипедах... До сих пор не могу охватить масштаб его личности, которая увеличивается пропорционально времени. Это был совершенно адекватный своему времени молодой человек, лишенный черт, которые ему дорисовала история. Безусловно, он был талантлив, в то же время он развивался в удивительно питательной среде, которая ни в коем случае не была «толпой». И героем его сделала система, когда он как раз вышел за пределы этой питательной среды...