Сегодняшним материалом я завершаю знакомить вас с исследованием Кретовой Варвары об истоках русского хоррора. после сегодняшнего материала, уверена, вы перестанете называть его "низким" и "неклассическим" жанром.
Конечно, нельзя обделить вниманием в обсуждении русского хоррора и Николая Васильевича Гоголя, практически от каждой повести которого так и веет загадкой. При прочтении его произведений испытываешь целую палитру эмоций: от лёгкого холодка по коже до откровенного ужаса. Например, в повести «Вий» или «Майская ночь или утопленница». Это тот самый, уже знакомый нам «пушкинский» ужас, подпитанный народными преданиями.
Совершенно новым, неприятным и завораживающим холодом веет от его повести «Шинель», где автор заставляет нас испытать жалость, сострадание, страх, а также показывает читателю, каким является в его понимании «маленький человек». Нужно заметить, образ довольно частый в литературе того времени. «Маленький человек» относится к образам, сопутствующим реализму, однако «Шинель» наполнена духом неизведанного и жуткого, мрачного и чарующего. Образ человека, теряющего свою личность — тоже сродни «пушкинской» каре безумием.
Анализ повести Н.В.Гоголя «Вий».
Повесть « Вий» выделяется из остальных книг Николая Васильевича уже одним своим названием, сразу наталкивающим на мысль о том, что будет нечто страшное…У меня возникают ассоциации с чем-то острым, быстрым, как сама смерть, опасным и…тихим. Вий – это существо славянской мифологии, живущее в преисподней и убивающее взглядом, которое Гоголь описал в своём произведении настолько точно и детально, что до сих пор возникает вопрос: не видел ли он сам его воочию?
Само произведение написано Гоголем на основе народных преданий. Существовала легенда о страшном существе, способном убивать взглядом, однако не способном самостоятельно поднять веки. Очевидно, что этим существом и является Вий в повести Николая Васильевича.
Ужас произведений Гоголя в обыденности (Хома Брут – обыкновенный студент-разгильдяй, любитель вкусно поесть и выпить), близости всего потустороннего (напавшая на Хому ведьма внезапно превращается в молодую девушку). Вот буквально перейди черту, и оно уже на пороге, в образе ли черной кошки, в плаче ли панночки.
Гоголь ставит героя в ситуацию классического для жанра хоррор противостояния добра и зла. При этом методы борьбы со злом лежат за пределами технических средств и артефактов, герой должен сам справиться с ним, используя свои внутренние силы (меловой круг как символ цельности и нерушимости веры в пустынном сельском храме; молитва, вера в бога, то есть в светлое начало. При этом,Хома погибает, когда от этого светлого отворачивается и смотрит в глаза Вию, будучи соблазнен его словами). Интересно, но именно храм становится местом битвы добры и зла, а, проиграв эту битва, образы на иконах меркнут и будто стираются. В качестве приема, усиливающего напряжение в повести, в «Вие» используются повторы. К числу наиболее часто повторяющихся образов относятся: гроб (22 упоминания), тьма, мрак, чернота (18), круг (10), железо (9), свечи (7), образа святых (5), тишина (5), петушиный крик (4), позолота (3), волчий вой (3). Большинство символических образов повести так или иначе связаны с образом сельской церкви, в которой разворачиваются кульминационные сюжетные события и которая, безусловно, является смысловым и композиционным центром произведения. Образ церкви – ключевой образ повести. Именно здесь сойдутся вместе основные персонажи, именно здесь наступит сюжетная развязка.
Почему же именно церковь стала основным символом повести?
Обратим внимание, что церковь эта во многих отношениях странная, необычная. Начиная с её местоположения: вопреки православному обычаю, предписывающему строить Божий храм на самом высоком и видном месте, в центре поселения, церковь в имении отца панночки «уныло стояла почти на краю села». Можно предположить, что образ церкви в повести Гоголя символизирует общее состояние христианской веры на Руси и проявляет подлинное отношение людей к Богу. Несмотря на богатство сотника и обилие людей в его имении, церковь имеет совершенно запущенный вид: «почерневшая, убранная зёленыммохом». Обратим внимание ещё на одну фразу повествователя: «Страшна освещённая церковь ночью, с мёртвым телом и без души людей!». Как это «без души людей!», если в церкви находится философ Брут? Не означает ли это, что и его душа мертва? Что и Хома – из бесконечной череды гоголевских «мёртвых душ», проходящих по всем его произведениям? И именно поэтому автор приготовил для него страшную кончину?
Другим характерным для произведения Гоголя атрибутом стала цветовая гамма – черный, мрачный, концентрация которого по мере приближения к сельскому храму усиливается. В самой церкви, несмотря на обилие свечей, мрак лишь сгущается – от ночи к ночи всё сильнее: «Свечи теплились пред тёмными образами. Свет от них освещал только иконостас и слегка середину церкви. Отдалённые углы притвора были закутаны мраком»; «Вверху только мрак сделался как будто сильнее, и мрачные образа глядели угрюмей…». Причём, странное дело, мрак исходит даже от ликов святых – тоже почему-то (символически выразительная деталь!) тёмных: «…лики святых, совершенно потемневшие, глядели как-то мрачно». Тьма словно бы захватывает, окутывает весь мир и действует на героя угнетающе. Она пугает, ужасает его – то есть в ней он видит не просто обычную темноту, слабую освещённость, а что-то угрожающее, представляющее смертельную опасность: «…страх загорался в нём вместе с тьмою».
Наполненная тьмой церковь мертва. Вокруг неё не растёт ни одного деревца, а в стенах нет даже насекомого: «Хоть бы какой-нибудь звук, какое-нибудь живое существо, даже сверчок отозвался в углу!». Помимо инфернальной тьмы, в церкви властвует тишина, но тоже необычная – страшная, мёртвая: «Тишина была страшная…»; «…голос его поразил церковные деревянные стены, давно молчаливые и оглохлые. Одиноко, без эха, сыпался он густым басом в совершенно мёртвой тишине».
Еще один символ в повести Гоголя – железо. Гроб панночки, решетки храма, через которые нечисть польется в его нутро, палец Вия – железные, то есть противоречащие природе и божественному. Ледяной холод гроба означает не столько холод физический, сколько могильный, то есть знаменующий смерть без надежды на будущее воскресение, спасение. Очень важный символический смысл вытекает из местоположения гроба – он стоит в самом центре церкви, «против самого алтаря», что противоречит христианскому канону. Страшная деталь – осью, центром православного храма (а он, как мы помним, символизирует весь христианский мир) становится не что иное, как чёрный гроб ведьмы. Не означает ли это, что зло, тьма, демонические силы оттеснили из центра мироздания Бога, веру, добро? Хотя есть ли он вообще, Бог, в изображённой Гоголем картине мира? В церкви его точно нет.
Немаловажное значение для уточнения авторского замысла имеют имена героев повести. Слишком колоритны они, чтобы их можно было проигнорировать при анализе произведения. Вся троица бурсаков носит явно неслучайные имена: ритор Тиберий Горобец, богослов Халява и философ Хома Брут. Как известно, в классической русской литературе последних двух веков существует неписанное правило: литературный герой, как правило, получает такое имя, которое соответствует его сущности, его характеру. Этот эстетический принцип близок и Гоголю. Так, ритор Горобец носит имя Тиберий, которое носил один из самых злейших гонителей христианства – римский император из династии Юлиев-Клавдиев. Богослов Халява – обладатель чрезвычайно неподходящей для его статуса, для будущей профессии, но при этом очень точно соответствующей его наклонностям фамилии. Слово «халява» обозначает лёгкую наживу, для получения которой не нужно много труда. И гоголевский герой-клептоман своим поведением словно бы доказывает, что фамилию свою получил заслуженно: «Всё, что ни лежало, бывало, возле него, он непременно украдёт». Имя героя явно перекликается с именем Фома, которое, в свою очередь, заставляет вспомнить одного из учеников Христа, усомнившегося в воскресении учителя – Фому неверующего. Это имя в русском языке стало нарицательным. Брут – в Древнем Риме глава заговора против Юлия Цезаря. По преданию, одним из первых он нанёс ему удар кинжалом. «И ты, Брут!» – изумился его предательству Цезарь. С тех пор имя Брут стало ассоциироваться с предательством. Есть ли что-нибудь общее у римского сенатора и гоголевского героя? Только то, что он (и в целом русский народ) совершил предательство по отношению к христианской вере, к Спасителю (не случайно, что Данте в «Божественной комедии» поместил Брута в самый страшный круг ада вместе с предателем Иудой).
И в последнем факте, безусловно, мы также найдем связь русского мистицизма с античными истоками.