Роман РЯЖЕНОВ
***
Увы, так и не стал эпикурейцем,
Ведь счастье, оно было под рукой,
А время движется, и вот с иною песней,
В былое время ласковый прибой.
Меня встречает с горькую усмешкой,
Под траур христианских злобных труб.
Уже не слы́шна та, другая песня,
Над древом вечным плачет лесоруб.
Попала в глаз мне сего древа щепка,
Слезится, кровью исходя на нет.
Сколько старался, но на месте репка,
На все потуги мира злой ответ.
А мог уйти в печали, но счастливый,
Не зная стонов, горестей и слёз.
Над побледневшим ликом херувимы
Летали бы средь молодых берёз.
Но дрогнула рука, ведь я поверил,
И тернии не страшны на пути.
О них изрезал руки, от ран ослаб и бредил,
О том, чего не суждено найти.
Хоть в царстве мрак, и гибнет всё без света,
Среди гниющих иссыхающих стволов.
Дриада молодая в платье зелени одета,
Спасла мне душу, в свой пустила кров.
Но в вечной но́чи не увидеть очертаний,
Изменчивости ярких честных глаз.
Измученный после годов скитаний,
Хотелось чудо пусть один лишь раз.
Увидеть, мне бы на всю жизнь хватило,
И я поверил в сладостный мираж.
Дриада лесорубом обратившись погубила,
Но смерть прекрасна ради честных глаз.
***
Героев не осталось, нам даны права,
Культ силы больше не имеет веса.
Клеймит злодеями безмозглая толпа
Оставшихся сторонников прогресса.
Продлилась жизнь, но разве это жизнь:
В дикой природе или в зоопарке?
Где же лучше зверю умереть?
Сейчас он одомашненный и жалкий.
И это вот никчёмное создание,
В наш прекрасный толерантный век.
Вы, на ком и места нет живого,
С гордостью зовёте — человек.
***
Посвящается безвременно ушедшим,
Из смерти чьей плетут венок златой.
Убит поэт, душа истерзана — страдает,
Слыша звонкий пошлый звон монет,
Хладный мрамор с болью оживает,
Хоть создателя его в живых и нет.
Пляшет на надгробии чудо смерти,
На датах, выбитых старательно рукой,
На костях, сокрытых в земной тверди,
Льёт слёзы, источая едкий гной.
***
Сон дублоны схватил со стола,
Вернулся, и мне на глаза.
Положил, но выводит рука,
На листе под углом письмена.
Моргнул и... дублоны на пол.
Эйфория, но гнёт и смятение.
Гибнет души порождение,
Написал и отправил во стол.
***
Молчи, ни слова, ни одной проклятой строчки,
Мысль не но́ва среди вечной лжи
Огнём горящей в парадигме ночи
Моей истерзанной, разорванной души.
Свет истины, что оказался симулякром,
О Ибис, в постмодерне жалким
акром,
На котором не построить храм,
Довольствуется Тот, что нужен нам.
Как жить среди мещанского избытка?
Повседневная мучительная пытка.
Приставучий отдирать репей
От души истерзанной моей.
***
Иду по улицам города,
Пропахший вчерашним вином,
С небес мелкий дождь, стало холодно.
Куда заведёт меня сон?
Реальность хитра и изменчива,
Надежду срубив под корню.
Не пою дифирамбы я вечности
И никого не люблю.
Не хочется быть чьим-то образом,
В кривом отражая себя.
Ведь соткан из тысячи сущностей,
И все эти сущности — Я.
***
Я бил по закрытой двери,
Не выстукивал SOS, просто бил.
Не знал, что хотел и зачем,
Хоть бы кто нибудь вышел, открыл.
Через замочную скважину свет
Освещал моей комнаты тьму.
На секунду вопрос посетил:
Так зачем по двери-то долблю?
Так хотелось бы, чтобы сейчас
Смех весёлый пространство порвал.
Загорелся бы в комнате свет,
Бог сказал:
«Я тебя разыграл».
***
Не раз спускался он на землю,
О нём писал Лотреамон.
Жесток, бессмертный и нетленный,
Карающий людей судом.
Под маской прячется в тени он,
Увидит кто-то, не дай Бог.
Ведь сразу станет роль фальшивой,
Запахнет ложью песня строк.
Творенье не даёт карт-бланша
На геноцид живых существ.
Закинул душу в кусок мяса
И подарил нательный крест.
Если по образу создания,
Что выйдет из души глубин?
Жизнь — прошлых лет припоминание,
Не стать провидцем без седин.
***
Ты всё новые обличья принимаешь,
Чтобы снова появиться на моём пути.
Целуешь, нежно гладишь, обнимаешь,
Но эти руки всё же не твои.
Не твои зубы, что мне в шею впились,
Не твой холодный блеск жестоких глаз.
И даже если брошу твою копию,
Увижу вновь тебя ещё не раз.
Мертвецки пьяный, в луже отражение,
Улыбка эта — радость мертвеца.
Любил тебя, как пил до посинения,
До вечности, до смерти, до конца.