За "железным занавесом" пространство было границей, которую когда-нибудь могла приручить коммунистическая советская наука - нигде этот "прогрессивный, футуристический, но странно античный период" не исследовался лучше, чем в научно-популярных журналах СССР.
Глядя на пробуждение национальной гордости и превосходства, лидеры постреволюционного Советского Союза нашли ответ на свою проблему в относительно малоизвестной работе ученого Константина Циолковского.
Еще в 1903 году Циолковский, работавший учителем на окраине западнорусского города Калуги, рассчитал скорость, необходимую для вывода космического аппарата на орбиту вокруг Земли с использованием жидкого кислорода и водорода в качестве топлива.
После Октябрьской революции 1917 года его работы будут использованы как свидетельство научного мастерства СССР - зажигания в этом процессе десятилетий очарования между Советским Союзом и космосом. С этим новым рукавом пропаганды пришла новая волна творческого самовыражения, которая наиболее широко встречалась на страницах научно-популярных журналов.
"Возможность для творчества"
Являясь общепризнанной частью советской пропагандистской машины, на пике интереса общественности в СССР в обращении находилось около 200 научно-популярных изданий.
Журналы рассказывали не только о различных попытках советской пропаганды в космосе, но и о том, как советская коммунистическая идеология может быть развита с помощью техники и науки, причем одни идеи были более надуманными, чем другие.
Эти журналы действительно были возможностью для дизайнеров и художников мечтать, быть открытыми и по-настоящему выразить себя и свое творчество",
- говорит Александра Санкова, основатель и директор Московского музея дизайна и автор книги "Советская космическая графика": Космические видения из СССР.
"И, конечно же, это была огромная платформа, на которой можно было поделиться своим мастерством".
Порой странные и чудесные, а иногда и зловещие, журналы часто включали в себя дискуссии о том, как когда-нибудь советское общество могло бы существовать как на далеких планетах, так и под водой и под землей здесь, на Земле.
Больше, чем просто "фантазия"
Эти журналы и графика в значительной степени были нарисованы в стиле советского фирменного реализма. Но это было не единственное, что придавало изображениям ракет и космической техники хоть какое-то ощущение достоверности.
"Многие из людей, создававших эту графику, были инженерами и летчиками,
- говорит Санкова.
"Они были частью научных коллективов, которые изобретали будущее, описанное в журналах, - вместо того, чтобы это было фантазией, эти люди действительно знали, что они рисуют".
Поэтому, по словам Санковой, к тому времени, когда наступила холодная война и космическая гонка, многие советские граждане были бы знакомы со всевозможными технологиями.
Стремясь сознательно привлечь как можно больше людей, эти изображения были ориентированы на все слои общества, от детей до взрослых, от любителей до профессионалов, и содержали бы соответствующее содержание в соответствии с каждой аудиторией. В одном из таких "подходящих по возрасту" примеров иллюстрация Н. Колчицкого "Машины - Космонавты" показывает актуальные отдельные компоненты "Спутника 3" в виде различных комически похожих персонажей.
Что-то "новое"
Книга Санковой, частично составленная из журналов, найденных в архиве Московского музея дизайна, разделена на четыре раздела. Она знакомит читателей с технологиями, разработанными в СССР, со знаменитостями космической гонки, такими как "Стрелка", "Белка", "Космические собаки", "Юрий Гагарин", а также с надуманными ожиданиями космических путешествий.
По словам Санковой, для тех, кто вырос во время космической гонки, эта графика будет чувствовать себя "знакомой, но странной". Для тех, кто этого не почувствовал, она ожидает, что многие найдут в иллюстрациях более современные связи, чем они могли бы понять вначале - она указывает, в частности, на дискуссии о том, как человеку понадобилось бы самоизолироваться в космосе.
Смесь новизны и знакомства, спровоцированная книгой, по ее словам, лучше всего резюмируется в русской пословице: "Нет ничего более нового, чем то, что мы забыли".