Мама родилась в посёлке Кирпичики, на погранзаставе острова Сахалин. Сегодня этого поселка не существует на карте. Но когда я расспрашиваю маму о нем, воспоминания складываются, как кирпичики.
Дедушка Леня, мамин будущий папа, вырос в деревне под Донецком. В июне 41го он закончил училище погранвойск и сразу подал рапорт на фронт. Неожиданно всех добровольцев направили в Кремль, деда – на охрану Берии. И юный охранник стал записывать, куда и когда идёт Берия, с кем встречается, что делает. Этот дневник он мечтал вручить своим будущим потомкам. Счастье, что его записи попали в руки начальника караула, а тот был дедушкиным земляком. Это и спасло горе-писателя от страшных последствий. Дневник начальник сжёг, а деда перевели - от греха подальше - на Сахалин, начальником погранзаставы. Там и повстречал дедушка мою бабушку Тому, дочку «врага народа». Он её полюбил и очень долго добивался, несмотря на то, что бабушка не была пышной красавицей по меркам тех времен. Когда он привёз её к своим родным в деревню, все бабы потешались над ним: стоило ехать на край света, чтоб найти себе такую тощую жену!
- Тома, - сказала прабабушка моей бабушке, - ты не можешь перебирать! Выходи замуж за того, кто зовет, и радуйся, что вообще позвали.
Прабабушка боялась, что клеймо дочери «врага народа» помешает ее личной жизни, как помешало в выборе профессии: бабушку не приняли в комсомол, не взяли в институт. Мечтала изучать историю, а стала медсестрой, да ещё и сахалинский стаж ей не засчитали, поэтому пенсия была у неё до обидного маленькая.
Я никогда не видела со стороны бабушки проявления нежности и любви по отношению к деду. Видимо, для неё этот брак был просто шансом выжить. А может, где-то в подсознании она связывала службу деда в охране с теми людьми, которые разрушили ее жизнь и семью.
Бабушка рожала маму дома, роды принимала японка. Когда через пару часов после родов бабушка встала, чтобы приготовить завтрак мужу, японка запричитала:
- Тамара-сан! Так нельзя! Японская женщина после родов сутки лежит, все за ней ухаживают!
С этой японкой бабушка подружилась, у нее сохранилась ее фотография и фото самой бабушки в кимоно, подаренном подругой. Они были очень близки, помогали друг другу, нянчили детей. Когда японку депортировали, бабушка плакала.
Вообще мама рассказывает, что видела слезы на глазах бабушки всего дважды – во время прощания с японцами и на похоронах прабабушки.
А маленькая Таня росла на удивление крепким и сильным ребенком – почти не болела, да и сейчас практически здорова. Она утверждает, что это благодаря красной икре, которой она с младенчества питалась.
Мама рассказывает:
«Когда папа уезжал с проверкой по заставам, привозил домой отборную рыбу. Бочка с красной икрой стояла у нас в коридоре всегда полная: ешь - не хочу. Но именно не хотелось: от икры тошнило. Мы с братом любили набрать чилимов после отлива. Это такие крупные креветки. Мама сварит – щелкали их, как семечки. Праздником было получить с большой земли свежих овощей. Сушёные, они совсем не такие вкусные: перед тем, как готовить свёклу или морковь, её надо было подержать в воде, а картофель был в порошке - его разводили водой и получалось отвратительное на вкус вязкое пюре. И когда отцу, как начальнику, привозили "свежачок", весь посёлок был у нас в гостях: мама раздавала кому огурчик, кому помидорчик, так что этих продуктов надолго не хватало.»
После службы на Сахалине деда отправили на границу западной Украины, в посёлок Римачи. Мама была еще маленькая, но ужасно любопытная.
Колхозники сажали картошку, и дети увязались с ними. На поле чернозём был жирный, красивый. Возница и его помощники начали разгружать мешки с телеги, возница повернулся к детворе спиной. А Таня - и что ее дёрнуло? - вскочила на деревяшку около колеса, в этот же момент возница тронулся, и она упала прямо под колёса. Этот пышный чернозём ее спас - она в него впечаталась и лежала с набитым землёй ртом, даже кричать не могла. По ней передние колёса телеги и проехались. Точнее, одно колесо. Возница перепугался: чуть не передавил дочку начальника, тут же подхватил ребенка на руки и принёс домой. Вышла бабушка Тома - руки в боки - и как даст дочке по затылку, чтоб не лезла, куда не надо. Возница понял, что его Бог миловал и убежал подобру-поздорову. А Таня больше на то поле не ходила: боялась. Вскоре семья уехала в Петропавловск-Камчатский. Там дед стал начальником таможни.
А в 51-м его отправили на Чукотку в посёлок Уэлэн, известный как родина советского писателя Рытхэу. Там прошло школьное детство мамы.
На Чукотке были необыкновенно красивые серые скалы, покрытые зелёным мхом. А поверх мха росли маки, жёлтые – от недостатка солнца. Это было так поэтично и красиво, что девочка мечтала: «Вот бы это нарисовать!»
После сильного шторма бабушка всегда давала детям по ведру, и они выходили на берег собирать навагу. Рыбу выбрасывало на берег, и она на лету замерзала. «Кладёшь её в ведро, а она позвякивает, как стеклянная,» - вспоминает мама.
Ездили часто по морошку. Собирались большой компанией человек по 20. Дети ягодой объедались, а взрослые развлекались по-своему, например, спорили, кто больше выпьет спирта наперстками.
Или вот так. Начался перелёт гусей: они с севера улетали на юг. Мужики взяли винтовки и стали соревноваться, кто больше птиц собьет. Была одна проблема. Нартовые собаки - всегда голодные и злые – тоже любили подбитого гуся утащить и съесть. Вот кто-то выстрелил, дед увидел, что птица падает, побежал и на большой скорости врезался в колючую проволоку, перекувырнулся через неё и порвал себе рот. Но это его не остановило, он ринулся дальше и схватил гуся раньше собак. Когда все ели эту птицу, нахваливали. А деду бабушка наложила швы и манкой кормила. Шрам у него в уголке губ так до старости и остался. Когда я спрашивала, что это, дед шутил: «Бандитская пуля!»
Однажды он был проездом на другой заставе. Начальник ее – чукча - стал угощать деда пельменями. Тот после ужина похвалил: «Никогда таких пельменей не ел!» А чукча в ответ: «Ну, конечно, вы ж собачатину не едите, а у нас как раз охромела собака». Деда сразу стошнило, он зарекся есть у чужих. А вообще пищевые привычки – это важная тема. Например, неприятно пахнущая копалька у северных народов – деликатес.
Как-то раз прибегают к деду из местной артели и просят трактор - нигде больше тракторов не было, только на заставе.
- Зачем вам?
- Слушай, начальник, загарпунили моржа, а вытащить не можем, сейчас отлив начнётся, его унесёт в море, мы не удержим на каяках. Его всё дальше оттягивает.
Ну, почему не помочь? Выгнали трактор к морю, перевязали моржа тросами, начали тянуть. Туша тонны три – четыре. Чукчи радовались неимоверно. Кричали, что на всю зиму хватит. На следующий день начали тушу разделывать. А притащили этого моржа к самой заставе. Как вскрыли брюхо, запах пошёл такой, будто рыба протухла, даже глаза слезились. Детей бабушка домой загнала. Чукчи выкопали здоровую яму и туда складывали большие ломти мяса и сала, которое срезали с моржа. Потом накрыли яму циновками и оставили на год. Когда приезжали студенты Института Народов Севера, и Рытхэу тоже, они раскрывали эту яму и лакомились копалькой.
Еще чукчи сушили рыбу юкола. Разрезали рыбу вдоль на две части, и на верёвку – под навес. И когда мама приехала в Крым, увидела, как табак сушат, подумала, что это рыба. И спросила: «А почему море вон аж где, а вы так далеко рыбу сушите?» Все смеялись над ней.
Когда мама пошла в первый класс, они с братом были единственные русские в классе. На задней парте сидел Алёшка Отылгым – здоровый такой парень. Он ковырялся в своих сальных грязных волосах, доставал вшей и бросался в Таню. Это было ужасно. Она была маленькая, но волосы длинные - ниже спины, темные и густые. Дома ее не пускали дальше порога, бабушка раздевала ее, мыла голову керосином в предбаннике и только после этого разрешала войти. А брат ходил бритый. Сколько они там жили, никогда не вшивели.
Мама: «Однажды нашу учительницу в торосы унесло. Ей ветер задул под шубу с такой силой, что оторвал пуговицы, расправил полы как парус и поднял в воздух. Хорошо, что это увидели караульные и сразу организовали поисковый отряд. Учительницу нашли, побитую о лёд, но живую. Местные это свойство северного ветра знают и поэтому ходят в кухлянках без пуговиц и кожаных брюках, а кухлянки надевают через головы.
А еще у них обычай хоронить покойников сидя. В ногах кладут винтовку, если ты охотник при жизни. Или рыболовные снасти, посуду, украшения – всё, чем пользовался человек, пока был жив. Закапывать толком не закапывают – земля мёрзлая, как ее копать?»
Часто ночью дети слышали близко от посёлка волчий вой и знали, что это пришли волки могилы разрывать. Когда весной размывало глину, в речушках на мелководье можно было найти много стекляшек, черепков, затворов от винтовок. Дети там часто играли. Обмытые стекляшки, принесённые в речушку снегом, девочки забирали себе. А мальчишки очень радовались частям от ружей или винтовок.
Мама: «В тундре деревьев нет, а праздника хочется. И на Новый год учителя сами делали нам елку из ершиков для мытья бутылок – красили их зеленкой и вставляли в дырочки в металлическом столбе, а потом украшали шарами. Вот счастья-то было! Теперешние эко-елки ни в какое сравнение не идут!»
Семья прожила на Чукотке почти десять лет, и дед понял, что его оттуда уже не переведут – кто-то из сослуживцев намекнул, что ждать повышения ему не стоит, раз он женился на дочке «врага народа». И тогда дед решил уволиться и вернуться на родину, в Донецк. Там мама и закончила школу и институт.
Мама вспоминает: «На моей свадьбе бабушка, у которой до старости сохранилось солнечное сопрано, пела под гитару городской романс, популярный в ее времена – «Кирпичики»:
«Так любовь моя и семья моя
Укрепилась от всяких невзгод...
За веселый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод.»
