Уходит в отпуск наш молодой адвокат Тариэль и раздает адвокатам свои неотработанные дела. Меня, в первую очередь, как любого адвоката, интересует платные ли они, и не многотомные ли, так как садится в процесс на много месяцев перспектива не из приятных. Одно из дел мне показалось самым подходящим для меня . И я забираю его досье. Иду знакомиться с делом уже в трибунал, сейчас это называется Военный суд. Тут секретарь меня зовет пройти к председателю. Захожу, за столом сидит солидный красивый полковник. И тоном, не терпящим возражений, объявляет, что суд будет выездной на нарынской пограничной заставе, и мне надлежит прибыть к 7.00 утра к зданию трибунала, чтобы ехать в аэропорт. Я опешила, мои жалкие возражения что маленькие дети, садик и прочее, натыкаются на его военное, непреклонное – п-р-р-о-шу прибыть! Выхожу из здания суда, тоскливо тащу свой тяжелый адвокатский портфель, кляну этого недотепу Тариэля, но сама то понимаю, что он тут не причем. Решение о нарынской заставе, видимо, было принято в последний момент. Дело по подсудности должно было рассматриваться тут, в столице тогда во Фрунзе. Потому как воинская часть, где произошли «неуставные взаимоотношения» между солдатом, которого судили за избиение, и потерпевшим - имели место быть тут, в городе на территории одной из воинских частей.
Оказалось, что в отрядах нарынской пограничной заставы участились случаи «неуставных взаимоотношений» между военнослужащими, и отцы-командиры решили путем выездного военного суда, провести для них, так называемый, показательный процесс. Надо сказать, что выездные судебные процессы проводились тогда довольно часто. Делалось это в профилактических целях. И я думаю, что было это правильно. Кто-то увидев, может лишний раз кулаком своим не замахнется. Но это было еще в советское время, а вот после развала Союза я ни одного такого процесса не помню. Мы, адвокаты, не любили выездные дела, так как судьи для острастки, для показательности обычно сроки давали по максимуму, а надежды что потом апелляция снизит этот срок, были ничтожно малы.
Мысли о больничном у меня отсекаются сразу, так как только что председатель суда видел меня, как говорится, в добром здравии, да и врача, свою знакомую, боюсь подвести. Посоветовалась дома.. решила лететь, просто выхода никакого…
Взлетели рано утром на каком-то местном самолетике - изнутри он напоминал многократно луженное корыто, весь, как мне показалось, в алюминиевых заплатках. Летим : я, судья, прокурор, секретарь, кое- кто из свидетелей, потерпевший. Народу в самолете мало . И вдруг в самолетике начинается что-то невообразимое. Он попадает в воздушную яму. Слово «турбулентность» я тогда еще не слышала. Наше заштопанное корыто падает куда-то словно в бездну. Я, хоть пристегнута, чувствуют как ноги мои отделяются от пола, сама я приподнимаюсь от сидения кресла. Потом резко опять сажусь. Сверху на меня падают коробки, пакеты, горохом рассыпаются яблоки. Как в фильме ужасов про катастроф! Только вздохну, выдохну и снова этот ужас вниз, как мне кажется, долго -долго, потом спасительное вверх. Мне так хреново! С меня моментально спадает вся шелуха цивилизации и распоследним русским матом, правда про себя, крою этого Тариэля из-за которого я втянулась в эту нарынскую авантюру. Сидящий рядом со мной военный прокурор вначале еще пытался шутить, что вот, дескать, самая большая грешница тут адвокат, сколько летаю в командировки - со мной такое впервые, тут кто-то некстати, вспомнил, что их сокурсник где-то под Барнаулом, вот так летел по делам и разбился. (И судья и прокурор были выпускниками Военного института в Москве). К концу «болванки» побледнев, примолкли оба, от этого мне стало совсем невмоготу. В таком кошмаре мы долетели, нас встретил седой моложавый замполит. Тут же прошу его, Христом-Богомом, обратно отправить меня на машине, я оплачу. А он мне - какая машина!? Перевал почти неделю закрыт, в горах лавины, это невозможно.
Сам город Нарын особого впечатления не оставил. Суд прошел в переполненном солдатами зале. Их было так много, что, когда после прений мы вышли, а суд остался для вынесения приговора, весь плац был усыплен солдатами, которые сидели тут же на плацу и через радиоприемник с громкоговорителем оказывается слушали весь процесс и наши выступления. Было видно, что моложавый замполит хлеб свой даром не ел. Удивило то, что после приговора на стенке наглядной агитации уже висели еще не просохшие фотографии с судебного заседаний (когда успели?) где я и себя увидела.
Ночевку мне и девочке секретарю определили в общежитии для офицеров. Всю ночь почти до утра не могу уснуть. Судья, прокурор и кто-то из начальства, хорошо поддав, распевали песни, которые обрывалась на первом куплете или на середине. Заглушая всех, орал басовитый прокурор, который начинал и никак не мог закончить «Ямщик, не гони лошадей..». Пережитый стресс, томительное ожидание, когда закончится песня, слова которых они спьяну то ли забыли, то ли не знали, так и не давали мне заснуть. Гремя сапогами прибегал за мной посыльный солдат, пригласить к столу, я притворилась спящей. Еще один кошмар дня и ночи закончился для меня с рассветом. Тут нас посадили в машину и повезли в аэропорт. Мужики были то ли не протрезвевший еще с ночи, то ли уже хорошо опохмелившиеся. Но прокурор все шарахался взад-вперед, бегал в туалет, и всюду забывал свой пакет с бараниной. Мясо в Нарыне было тогда дешевле, да и вкуснее. Судья, был самый трезвый из всех, но я постоянно следила за тем, чтобы он тоже не оставил своей портфель с уголовным делом где-нибудь. В самолетике, кажется в том же штопанном-перештопанном корыте, летим обратно. Мужики тут же дружно захрапели.
Сажусь к окну, смотрю вниз. И…. о Чудо. Я вижу, нет, не то слово, созерцаю что-то невероятное, мною доселе невиданное. Я созерцаю Вечность. Подо мною освященные лучами утреннего солнца стоят в вечном покое горы-исполины, их много, насколько может охватить глаз. Вокруг кое-где вековые ели как темно-зеленые бусы окаймляют их. Снег на вершинах искрится на солнце первозданной чистотой. Пораженная, смотрю вниз. От грозной красоты захватывает дух. На душе стало хорошо, легко. Ушло раздражение, вся суета-маета последних дней. Меня озаряет одна верная и вечная мысль, что все мы в сравнении с Этим – ничто, да и сами – никто. Есть только вот эта Красота, созданная Богом. Несмотря на то, что я достаточно хорошо владею русским языком, но подобрать слова, чтобы передать чувства, охватившие меня, не могу. Изумление. Восторг. Оцепенение... Нет, не то, все не то….
Тогда впервые в жизни я пожалела, что не Поэт, что Бог не коснулся меня
своим перстом. Ему ведь лучше знать, ему виднее….