Запоздалое прощение
Много воды утекло с той поры. Работали, детей растили, на пенсию вышли, поселились в Вышнем Волочке. Дочка университет окончила. Уже и внуки пошли. Потом Коленька мой умер. Страшной, мучительной смертью умирал, от рака. И осталась я одна вековать. Хорошо хоть сын при мне жил. В 1979 году получила первую бумажку, из которой следовало, что не такой уж я плохой и ущербный человек была во время войны. Называлась эта бумажка «Ветеран труда», и даже медаль к ней прилагалась. Вот спасибо-то.
А уже в 1993 году вышел закон о нашей реабилитации, да только не скоро дело делается. Десятки тысяч дел нужно переворошить. Однако, дошла очередь и до меня аж в следующем веке, в 2000-м году. Я-то счастливая, дожила, а ведь большинство не дожили, так и умерли проклятыми своей страной, как потенциальные враги и предатели, хотя никого предать не успели, а просто работали как лошади, чтобы выжить. Хотя смысла особого в этом многие не видели. Кто обиделся за это на всю оставшуюся жизнь, а я просто старалась не вспоминать. Иначе, как детей вырастить нормальными, будучи сами озлобленными? Можно и утешение найти, мол, просто не повезло. Все можно, если сильно захотеть.
Дальше уже легче стало. Получила я удостоверение на льготы, как «жертва репрессий». Что то удостоверение давало? Ну, как же? Во-первых, скидка на коммунальные услуги. Потом, лекарства подешевле. И наконец, продуктовый набор ко Дню Победы. Все же хорошо, скажу я вам, быть не врагом народа, а просто хотя бы как все. Хотя самые вредные и ехидные из знакомых старушек меня так и звали по-прежнему «жертвой репрессий». Но это же без злобы. Просто, у народа нашего такой юмор специфический сложился, как осадок от особенных исторических условий нашей самой гуманной в мире страны. Это ж не то, что на Западе, где негров вешают, или, скажем, в какой-нибудь Зимбабве, где их же еще и угнетают вдобавок. А у нас народ добрый.
Но самое интересное событие ждало еще впереди. Так вот оказалась я ветераном войны. А там уже и медали посыпались. От самого Президента, шутка сказать. Только носить их мне совсем не хотелось. Я бы лучше номер свой лагерный носила, да ведь не дали нам эти номерки спороть. Заботились, видимо, чтобы не осталось у нас плохих воспоминаний. Чтобы сны дурные не снились. Спокойствие народа – вот что важно для государства. Мы и успокоились. Многие резко и насовсем. Обиженные на советскую власть долго не живут – это народная примета такая. Вот и я иногда думаю: «Вернуть бы мне мои 17 лет, и я согласна снова за колючку с конвоирами. Ведь там танцы были по воскресеньям. Хотя и не каждое воскресенье. Но разве можно вернуться в прошлое? Вот почему когда в горбачевское время власти объявили о возврате собственности реабилитированным, я не стала собирать никакие справки. Ведь в этих квартирах давно уже живут другие люди, ни в чем не виноватые перед нами, а власти, как всегда, объявляя «о возврате», ни словом не обмолвились, каким же именно образом будет восстанавливаться эта самая «справедливость» не только по отношению к нам, но и к остальным людям. Видимо, по той же причине после освобождения немцы, в массе своей, не поехали обратно на Волгу. Возвращаться было некуда. Выгонять из своих прежних домов и квартир людей с маленькими детьми мы были просто не способны. Чуть позже Горбачев открыл границы, убрали берлинскую стену, и российские немцы потянулись в объединенную Германию. Казахстанские переселенцы вылетали из Новосибирска, где для них были открыты прямые рейсы «Люфтганзы». Очень смешно было смотреть, как «немцы» и «немки» в цветастых восточных халатах и чувяках гомонили по-казахсти и на ломаном русском при посадке в самолет. Я сказала тогда: «Здесь моя Родина! Здесь мой дом и могилы близких. Здесь и помру. На что мне та Германия, о которой я знаю только по книгам и из газет?».
Когда умер сын, я поняла, что жизнь моя закончилась, ибо истощился «сок жизни», а все остальное уже не имело никакого значения. Простите меня все, кого я чем-либо обидела. И прощайте все, кого я любила.
Послесловие автора
Настоящие записки являются литературной обработкой рассказов мой любимой тещи Эллы Павловны Кернер. Пройдя ад выселений, сталинских концлагерей, Трудармии, участи спецпереселенца без права передвижения, потеряв отца и мать, она не стала озлобленным жизнью человеком, и сохраняла оптимизм до конца своих дней. Не только сама тема мести тем людям и организациям, которые искалечили жизнь сотням тысяч ни в чем не повинных людей, но даже обиды не застили сердце этой добрейшей женщины. В ее устах это была лишь бесстрастная повесть о прожитой трудной жизни, в ней она постоянно упоминала о людях, которым пришлось в этой жизни еше труднее и страшнее, чем ей самой. Конечно, не все из читателей поймут и примут такую позицию всепрощения, но те, кто ее не принял, не испытав всех тех ужасов ада, пройденных Эллой Павловной, именно этим главным качеством, добротой и отличаются от нее.
Эти записки не являются исторически документальными, скорее это хроника жизни одной, но типичной немецкой семьи, и потому факты, изложенные в них, не претендуют на полную историческую достоверность. Собственно коротенькие отдельные рассказы давались в произвольном порядке, содержали множество пробелов, и превратить их в единую ткань рассказа было совсем не легким делом. Поэтому мне приходилось многое додумывать, наполняя текст многочисленными деталями, взятыми из доступных документов и воспоминаний, опубликованных в сети, чтобы описание жизни человека не напоминало читателю текст милицейского протокола. Сейчас, когда Эллы Павловны уже нет в живых, некому вчитаться в написанный текст, сделать необходимые поправки, уточнить даты и имена. Вот почему я считаю этот текст чем-то промежуточным между документальной прозой и художественным вымыслом. Я собираюсь показывать его лицам, которые имели то или иное непосредственное отношение к описанным в нем процессам, чтобы они могли поправить меня в тех местах, где могут встречаться явные несоответствия с исторической правдой. Я благодарен всем людям, которые уже прочитали рукопись и дале мне ряд ценных замечаний и поправок, которые значительно улучшили текст и степень достоверности в описании упомянутых в повествовании фактов.
В жизни этой славной женщины было много интересного, не связанного непосредственно с ее немецкой судьбой: любовь, семья, выстроенный своими руками дом (даже два), снесенный безжалостными руками партийных чиновников, трудные судьбы детей, но я счел необходимым в данном повествовании выделить лишь самую главную идею страшной судьбы сотен тысяч людей, беззаветно любивших свою столь безжалостно обошедшуюся с ними Родину – самыми трудолюбивыми и добрыми ее дочерями и сыновьями. Я выполнил свой человеческий долг перед Вами, дорогая Элла Павловна.
Валентин Иванов 25 мая 2011 года.