Война
С началом объявления войны отношение к советским немцам радикально изменилось. Еще до появления каких-либо официальных документов и постановлений из разговоров было совершенно ясно, что они – определенно «пятая колонна» и внутренний враг, который в любую минуту готов переметнуться или немедленно приступить к диверсиям. Поэтому немцев на фронт не брали, на работах, имеющих отношение к государственным секретам не использовали. Работали на низовых должностях, на самых трудных работах. Официальный же документ появился 28 аргуста 1941 года. Это был Указ ПВС СССР о выселении немцев Поволжья. С этого дня началось формирование эшелонов. Всего подлежали выселению 479 841 человек. Большая, надо сказать, работа переселить такую массу людей. Подготовка к реализации началась практически сразу. Вот он, этот приказ «Выселить с треском»:
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПЕРЕСЕЛЕНИИ НЕМЦЕВ, ПРОЖИВАЮЩИХ В РАЙОНАХ ПОВОЛЖЬЯ
28 августа 1941 г.
По достоверным данным, полученными военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья.
О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти...
Далее в Указе говорится, что в случае, если диверсионные акты произойдут и случится кровопролитие, то правительство "по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья".
А затем следует совершенно парадоксальный вывод:
"Во избежание таких нежелательных последствий и для предупреждения кровопролитий... переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей..."
Поводом для начала выселения, скорее всего, явилось донесение командования Южного фронта №28 от 3 августа Сталину и Буденному. В нем докладывалось, что на Днестре немецкое население стреляло по отходящим советским войскам. Командование просило принять меры к немедленному выселению. На донесении Сталиным была наложена резолюция: "Товарищу Берия. Надо выселить с треском".
Товарищ Берия немедленно с рвением приступил к реализации плана выселения.
За сутки до подачи очередного состава каждые два часа работники НКВД обходили по утвержденным спискам дома, где жили семьи, подлежащие выселению, стучали в двери и окна и кричали осипшими голосами: «Немцы, не спать!». Мы должны были подготовить теплые вещи и продукты на несколько суток для питания в пути. На каждого члена семьи разрешалось брать один чемодан весом не более 10 килограмм. На сборы давалось 3 часа. Все опоздавшие на сформированный эшелон отправлялись прямиком в тюрьму.
Тут было важно, чтобы все члены семьи попали в один вагон, иначе слишком большой становилась вероятность, что увезут в разные места, и потом друг друга будет не найти в условиях военного времени. Главы семей старались утрясти эти вопросы с «синепогонниками» заранее. У отца именно в этом пункте обнаружилась большая проблема, поскольку требовать или даже просто просить, чтобы обе его «семьи» поместили в один вагон, означало только разозлить НКВДешников и нарваться на допольнительную возможность злорадства с их стороны и лишь еще большую вероятность, что они назло сделают все наоборот. Предстояло сделать выбор. С одной стороны, та семья была теперь официальной и большей по численности, а с другой, мать моя была больна, и ей требовалась дополнительная опора, чтобы просто выжить вместе со мной. Метаться отцу долго не пришлось, все за него решили другие, вовсе незнакомые ему люди, и он уехал с одним из первых эшелонов 3 сентября. Эшелон направлялся сначала в Красноярск, там на пересылке их направили далее в Норильск. С тех пор мы больше не виделись, и о судьбе отца ничего не знаем.
Нас с матерью направили в Новосибирск 15 сентября. Ехали в товарных вагонах, набитых битком, на полу которых было набросано сено. Ехали три месяца, подолгу стояли в каких-то тупиках, пропуская военные эшелоны. На станциях из каждого вагона выпускали по 5 человек, им дозволялось в сопровождении конвоира набрать в котелки кипятка из крана или группами сходить в привокзальный туалет в том же сопровождении. Наш эшелон на станциях ставили на задворках, чтобы местные жители не видели, в каких скотских условиях везут переселенцев. Когда же поезд останавливался в степи, все, мужчины и женщины, усаживались для естественных нужд цепочкой вдоль вагонов, а сзади стояли конвоиры. Это путешествие на многие годы отбило у нас стыдливость к отправлению естественных потребностей организма.
Сначала нас выгрузили в Барабинских степях. Мама спросила удивленно: «Неужели здесь тоже можно жить?». Наш эшелон оставили на 3 дня и всех заставили копать землянки. Днем ковыряли кайлами и лопатами мерзлую землю, а ночевали в промерзших вагонах. Землянки копали не на семьи, а поголовно. В отдельной «землянке» - в братской могиле хоронили умерших от холода и голода. Когда жилища были готовы, людям не дали пожить в них, так как пришел следующий эшелон. Вновь привезенных расселили в этих землянках, а нас повезли далее в новосибирский «Трудовой лагерь».
Новосибирск нам сразу не понравился. Серые коробки типовых домов, масса снующих, озабоченных людей, напряженные лица, тоска и неопределенность ближайшего будущего. Сразу бросается в глаза, что город строился поколениями купцов, торговавших вдоль Сибирского тракта, людей, склонных к грошовой бережливости и одновременно к безудержному пьяному веселью, пляскам под гармошку. Люди эти не обладали особой тягой к прекрасному, чувством красоты и гармонии в природе и человеке. Потому и строили такие безрадостные жилища. Эту неустроенность и безрадостность только усиливала безмерно военная суета и неразбериха первых дней войны. Не один век сюда ссылали каторжан, да и крепостной люд нередко бежал сюда, кто за волей, а кто и в поисках земли. Земли здесь было, действительно, много, а все «удобства» откладывались на потом. Суровая природа и суровые люди ей подстать – кряжистые и неторопливые в делах и в разговорах. По-видимому, худые и слабые здесь не заживались на свете.