Мой прадед, Лука Романович Кузнецов (по линии матери и бабушки) родился в селе Большие Копани Херсонской области в 1904 году. У него была сестра и шестеро братьев. В 1920-х годах Лука прошёл службу в рядах Рабоче-крестьянской Красной армии и получил звание сержанта. После демобилизации обвенчался с Елизаветой Родионовной Дудкиной, которая проживала в том же селе, происходила из многодетной семьи (9 дочерей и 6 сыновей), и была старше мужа на 4 года.
С началом коллективизации жизнь в сёлах круто изменилась. Маховик репрессий затронул и семью отца Луки, в большом доме которого проживала молодая чета: имущество 62-летнего Романа Романовича и его детей было конфисковано за зажиточность (не пожелали передать всю собственность в колхоз) в феврале 1930 года. Жили действительно неплохо, потому что все сыновья трудились вместе с отцом. Отягчающим обстоятельством было то, что сын Филипп в своё время служил у белых. По воспоминаниям Елизаветы Родионовны, всех их с минимальным скарбом погрузили на подводы и выслали. Уезжая, раскулаченные видели, как их дом грабят некоторые односельчане, растаскивая всё: от подушек до мебели. Через какое-то время советская власть всё же признала, что наёмный труд «кулаком-экспертником» Р. Р. Кузнецовым не использовался и разрешила вернуться в разграбленный дом.
А до этого, Лука с супругой был выслан на спецпоселение в Сибирь и, разумеется, лишён воинского звания. После прибытия в холодную пору, репрессированным предложили обживать буквально голую степь, где приходилось почти без всяких орудий и материалов рыть землянки. Столь тяжкие испытания заставили Луку Романовича с женой бежать в родные южные края, несмотря на возможные последствия. Избегая встречи с властями, они не вступали в колхозы и работали преимущественно по найму: вязали веники, чистили просо и выполняли любую другую сдельную работу, за которую платили.
3 апреля 1931 года в семье родилась дочь Анастасия (моя бабушка, по воспоминаниям которой во многом и написана эта статья), но из-за отсутствия постоянного места жительства она первые годы воспитывалась преимущественно у своей бабки Зиновии Дудкиной. В благополучное время наверняка и молодая семья Кузнецовых по примеру своих родителей стала бы многодетной, но из-за тяжёлых условий жизни и подорванного здоровья Елизавета больше никого не смогла родить. Лишь в 1937 году семья осела в Крыму, переехав в Караит (ныне Коммунарное, почти не существует) для помощи Варваре, больной сестре Елизаветы. Лука нанялся чабаном в ближайшее селение Ташкуй (ныне Огородное), куда после смерти Варвары переехал с женой и выстроил простую мазанку, пол которой был немного ниже уровня земли, разбил сад и вырыл колодец во дворе. Родители, наконец, смогли забрать к себе 8-летнюю дочь Анастасию, и отдали её в начальную школу. Там семью и застало начало Великой Отечественной войны. Лука Романович был призван на фронт в 1941 году Ак-Шеихским (Раздольненским) райвоенкоматом.
В отличие от Караит с крепкими каменными домами, построенными немецкими колонистами в начале века, Ташкуй был довольно бедной деревней, большинство жилищ которой представляли собой крытые соломой мазанки. Жили в нём русские и немцы примерно поровну, через дом. Это были обрусевшие немцы, так что никто, особенно среди детей, не отделял их от русских. Но с началом войны этому научили быстро: в августе 1941 года их, как потенциальных пособников врага, интернировали из Крыма в глубь страны, что было общемировой практикой того времени. Бабушка особо вспоминает учителя «немца» Андрея Матвеевича Берландера — когда его увозили, вся небольшая сельская школа бежала за ним, многие из детей плакали.
Узнав о поражении Красной армии в Северном Крыму, Елизавета Родионовна, как и многие другие жители Ташкуя, взяла корову и бычка, собрала пожитки, уложила на тележку, и, бросив хозяйство, отправилась с дочерью пешком вслед за отступающими к Севастополю войсками. Бычок всё время упирался, тянул обратно, и Анастасии приходилось подгонять его лозиной. Вместе с ними шли соседи Матрёна Петренко с сыном Егором и дочерью Зинаидой, а также Ольга Телек с дочкой и сыном. Но военные части на автомобилях и пешим маршем отходили очень быстро, а гражданское население отставало. Поэтому пройти они успели лишь 7 километров, и ещё в дороге их обогнали немцы. Пришлось заночевать в селении Кара-Найман (ныне Крыловка) в доме одой татарки — здесь произошло первое знакомство с оккупантами и их порядками.
В половине дома разместились хозяйка с двумя младенцами и три женщины с детьми из Ташкуя. Другую половину заняли румыны, которые всю ночь гуляли. Вдруг в три часа ночи несколько солдат вломились в половину дома, занимаемую беженками с детьми, и спросили, есть ли среди них мужчины. Матрёна, понимая, к чему идёт дело и указывая на сына, ответила: «Вот, есть!». Тогда румын, взяв её за руку сказал: «Это молодой. Иди со мной к коменданту». Понимая, что ни к какому коменданту солдат её не поведёт, Матрёна стала сопротивляться и кричать, что она больная и старая. Его сослуживец попытался увести за собой татарку, та тоже сопротивлялась и кричала. Елизавета как-то успела выбежать из дома и быстро привести коменданта-немца. Тот защитил женщин и приструнил пьяных румын, так что они больше не беспокоили своих соседок.
На следующее утро ташкуйцы стали собираться в обратный путь, и тут обнаружили, что бычка нет — отвязался. После недолгих поисков, нашли его в степи. Когда вернулись, в Ташкуе уже хозяйничали немцы: несколько солдат забрались во двор Кузнецовых и ударом молотка убили привязанного цепью на лужайке кабана. Елизавета Родионовна раскричалась, вырвала из рук солдат свиную тушу. Они, вероятно с непривычки, отдали добычу хозяйке, но уже на следующий день пришли и забрали второго кабана. Стояли они в доме напротив у старой толстой и добродушной немки-акушерки Сары Гуриной, вышедшей замуж за русского, но хорошо владевшей немецкой речью. Впоследствии оккупанты отняли бычка и корову, последнее стало особенным бедствием для семьи. Местных удивляло, что немцы, когда резали свинью, прыгали на туше, чтобы непременно вся кровь сошла — кровяную колбасу они не делали.
Германцы в первые же дни прихода в Ташкуй поставили старосту и полицая из местных жителей. Во время оккупации Крыма, особенно до падения Севастополя в середине 1942 года, через деревню проходили разные вражеские части (кто-то вёз с собой и женщин) и становились на постой в домах на месяц-два для отдыха или пополнения. Временно проживая в деревне, они хозяйничали: давили курей, резали свиней и коров.
Всюду проживали женщины без ушедших на войну мужчин, поэтому иногда случались насилия со стороны немцев. Когда в начале войны все немецкие семьи из Ташкуя были выселены, смешанные остались, так что в деревне проживало несколько немок. Возможно поэтому оккупанты здесь не зверствовали так сильно, как на ближайшем хуторе Нарьяновка (в Википедии — Наримановка) в 1,5 километрах к западу от Ташкуя, где изнасиловали почти всех женщин.
В Нарьяновке проживали в основном армяне, а также болгары и греки. Впоследствии после депортации летом 1944 года хутор перестал существовать. Бабушка вспоминала, что произошло это буквально в одну ночь. НКВД вывозил людей ранним утром, часа в четыре, на грузовых Студебейкерах. Не осталось ни единого человека, хозяйства были брошены, и с хутора доносилось мычание недоенных коров и вой собак. Животные и имущество в итоге были переданы в колхозное хозяйство Ташкуя.
Первый год войны для Красной армии был крайне трагичным: немцы быстро продвигались в глубь страны, несмотря на встречавшееся подчас отчаянное сопротивление, окружали целые армии и наносили жестокий урон нашим войскам. В том же 1941 году Лука Романович попал в плен в Северном Крыму на Перекопских позициях, оттуда был отправлен в пересыльный лагерь для военнопленных «Картофельный городок» под Симферополем.
В период немецко-румынской оккупации через этот печально известный лагерь (с 1941 по 1944 годы), прошло более 140 тысяч военных и мирных граждан. Военнопленные содержались подчас под открытым небом, без нормальной воды и пищи, что приводило к массовой смертности. Всего за время существования концлагеря там погибло около 40 тысяч заключённых. Как описывает участник боёв за Севастополь В. Мищенко, летом 1942 года его конвоировали в колонне до «Картофельного городка» — из 3 тысяч пленных дошла лишь половина, остальные были расстреляны по пути конвоем из немцев и крымских татар. Кстати, после возвращения Крыма в состав Российского государства, в 2015 году в очень сжатые сроки на месте располагавшегося неподалёку самого жестокого в Крыму лагеря смерти «Красный», где орудовали СС и добровольцы из карательных крымско-татарских батальонов, сооружён большой мемориальный комплекс с храмом священномученика Иоанна Блюмовича. Вторую часть мемориала пока построить не могут — на месте братских могил находятся самозахваты.
К счастью, от смерти, особенно вероятной в 1941 году, Лука Романович был спасён супругой. Она, как-то прознав об участи мужа, отправилась его выручать в пересыльный лагерь, взяв с собой ценные вещи. Там ей удалось за взятку выпросить у охранников возможность вывести мужа переодетым в предусмотрительно захваченную с собой женскую одежду. Её ли это была смелая идея или Елизавета Родионовна воспользовалась чьим-то опытом, неизвестно.
В Крыму было сильное партизанское движение, которое затрагивало даже степной север, где нет ни гор, ни лесов, ни подземелий, благоприятствующих деятельности подпольщиков. Например, бабушка помнит, как однажды они с матерью сильно переживали и долго дожидались отца — он вместе с несколькими партизанами в это время прятал машину на окраине села. Среди этих нескольких подпольщиков были евреи и русские. Чтобы надёжно спрятать автомобиль от немцев, им пришлось долгое время накидывать сено. Получилась большая скирда, причём она была устроена так, чтобы в автомобиль можно было легко попасть через скрытый проход. Но Лука жил в Ташкуе недолго — ушёл к своим родственникам в Херсонскую область, где находился почти до самого освобождения Крыма. Возможно, опасался, что кто-то из местных жителей может сообщить немцам о сбежавшем военнопленном.
Однажды, когда Лука ещё был в плену, немцы поселились в мазанке Кузнецовых — Елизавете с дочерью пришлось жить в чулане, где хранилось зерно и квашенная капуста в бочках, и спать на рундуке. Там же разместили и корову — сарай солдаты заняли своими конями. Другой раз в доме проживал румын с какой-то местной татаркой из Кара-Наймана (ныне Крыловка). Бабушка тогда даже по-татарски немного научилась разговаривать. Был случай, когда он спал на скамейке у печки и храпел. Анастасия с подружкой Зинаидой Петренко сидели за лежанкой и лузгали семечки. Решили напакостить врагу — набрали жменю шелухи и высыпали в рот спящему. Девочки засмеялись и снова заскочили за грубу. Солдат, наверное, мог и задохнуться — вскочил, откашлялся, снял пояс, но ударил Настю только раз (дочь хозяйки он бить опасался), а вот подружке сильно досталось.
По словам бабушки, если бы такая история была с германцем, то мог и расстрелять детей, а румыны были подвластны немцам, и жителей из домов не выгоняли. Ходили порой по селу и просили: «Дай пуцин хлеба» (значит — немного хлеба). А немец заходил в дом, словно всегда тут жил, и осматривался; если ничего ценного не замечал — плевал и уходил; а если видел — забирал себе. Среди румын только офицеры себя так вели, а обычные солдаты были скромнее. Вообще румыны были оборванными, словно нищие цыгане, так что их привлекали даже малоценные вещи поселян. А приход в деревню чехословацких войск становился настоящим праздником: они раздавали консервы, конфеты, хлеб; гоняли румын и даже немецкие солдаты их боялись; никого не трогали из местных жителей — люди считали их за своих. Любопытно, что румыны, будучи православными, способствовали возрождению церковной жизни на оккупированных территориях. Например, в ближайшем Караите румынский капеллан окрестил всех местных некрещённых детей, от младенцев до подростков.
Однажды по сёлам оккупационной властью были расклеены странные и грозные объявления, в которых сообщалось, что за одного убитого немца будут казнены 10 русских жителей, а за убитого русского — 5 татар. По словам бабушки, жители объясняли это следующей историей. Крымско-татарские активисты отправились к коменданту Ак-Шеиха (Раздольное) и просили разрешить им вырезать русское село. В то время многие татары были на службе у немцев и в том числе выполняли функции карателей и надзирателей. Комендант ответил, что давать подобные разрешения не в его полномочиях, и направил их к немецкой администрации в Евпатории. Там начальник сказал представителям татар, чтобы они ни в коем случае самочинных действий не предпринимали, а снова явились в Евпаторию, но уже всем отрядом, чтобы получить оружие, инструкции и соответствующее разрешение. Когда те явились, их завели в барак и избили шомполами так, что стены были забрызганы кровью, а после наказания отпустили. Затем, согласно рассказу, и были вывешены объявления для водворения своеобразного межэтнического мира.
После освобождения Крыма бабушка вспоминает, что вечерами она с матерью, как и многие женщины деревни, вязала варежки, носки и телогрейки для отправки нашим солдатам на фронт. Лука Романович был снова мобилизован в РККА. В документах того периода он проходит как красноармеец, беспартийный, стрелок 126 стрелковой Горловской дважды Краснознамённой ордена Суворова дивизии. Вряд ли ему довелось участвовать в штурме Севастополя, во время которого 126-я дивизия совместно с другими частями Приморской армии вела 9–12 мая 1944 года ожесточённые бои за освобождение северной части города и Малахова кургана. Вероятнее, он в конце мая направился под Смоленск, где дивизия после кровопролитных боёв доукомплектовывалась личным составом, вооружением и боевой техникой.
Согласно сохранившейся в домашнем архиве карточке, Лука 16 августа 1944 года совершил в составе своего воинского подразделения форсированный марш, занял оборону и вёл бой на севере современной Литвы. Приказом от 8 октября 1944 года участнику боев за советскую Литву Кузнецову Л. Р. за отличные боевые действия при прорыве обороны противника юго-западнее города Шауляй была объявлена благодарность. Вручил её командир части от имени Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Советские войска вошли в Шауляй ещё 27 июля 1944 года, но ожесточённые бои за этот крупный город окончились лишь 29 августа, причём более месяца он находился во фронтовой зоне и претерпел сильные разрушения.
12 января 1945 года началась Восточно-Прусская наступательная операция. 27 января 1945 года части и соединения 39-й армии генерала И. И. Людникова, ведя наступление, подошли к линии Neuhausen (ныне Гурьевск) — Uggehnen (Матросово) — Karmitten (Отрадное) — Powunden (Храброво), где встретили ожесточённое сопротивление противника.
Лука Романович был убит в этих боях 28 января 1945 года. По воспоминаниям односельчанина из Ташкуя Николая Данченко, погиб мой прадед от наезда и разворота немецкого танка на его огневой точке. Николай говорил, что во время боёв смог выжить только благодаря Л. Р. Кузнецову, оберегавшего молодого бойца, как сына, и дававшего ценные советы. Из фотографий в семье сохранилась сделанная ещё до женитьбы фотокарточка молодого сержанта РККА, а также небольшой предвоенный снимок 2×3 см для какого-то документа.
Материалы Центрального архива Министерства обороны сообщают имена бойцов, погребённых в братской могиле местечка Karmitten (пос. Отрадное, Гурьевский район), в числе которых находился и Л. Р. Кузнецов, а также содержат схему с обозначением мест первоначальных захоронений. Обозначены два кладбища пос. Отрадное, в которых были похоронены нижепоименованные лица 126 стрелковой Горловской дважды Краснознаменной ордена Суворова дивизии.
Первое на северо-восточной окраине посёлка у железнодорожной платформы создано 27 января 1945 года, в нём были погребены погибшие в бою 28 января:
- Щурик Семён Семёнович, 1926, убит 28.01.1945
- Авакумов Яков Григорьевич, 1926, убит 28.01.1945
- Царёв Филипп Иванович, 1926, убит 28.01.1945
- Панчук Андрей Семёнович, 1918, убит 28.01.1945
- Кузнецов Лука Романович, 1904, убит 28.01.1945
Второе кладбище создано 9 февраля 1945 года на северо-западной окраине посёлка, в нём, по всей видимости, погребены умершие от ран:
- Иванов Юрий Александрович, 1925, умер 31.01.1945
- Горбань Иван Демидович, 1913, умер 01.02.1945
- Цокалов Михаил Зиновьевич, 1924, умер 02.02.1945
- Яковлев Пётр Васильевич, 1923, умер 03.02.1945
- Гувков Фёдр Андреевич, 1902, умер 03.02.1945
- Невич Давид Данилович, 1926, умер 03.02.1945
- Коломоец Иван Фёдорович, 1910, умер 01.02.1945
В Храброво (Powunden) в ходе боевых действий в январе 1945 года появилась братская могила советских воинов. В послевоенные годы в неё были перенесены останки из других окрестных братских могил, в том числе из Отрадного (Karmitten). Всего в ней захоронено 306 воинов, часть имён которых не значится на досках с эпитафиями. Но имя Кузнецова Л. Р. на гранитных плитах выбито. Памятник установлен в 1950 году.
После войны вдове Елизавете с дочерью было очень трудно. Например, чтобы пахать землю, приходилось самим впрягаться и тянуть плуг — ни коровы, ни быка не осталось. А в 1946–1947 годах разразился сильный голод. В это время Елизавета вспомнила, что муж, пережив голод и лишения, во время строительства дома ещё до начала войны предусмотрительно сделал в огороде два вместительных тайника для зерна, наполнив их ячменём и пшеницей. Технология была примерно такой: выкапывалась глубокая яма с узкой горловиной, стены обмазывались глиной и затем обжигались соломой. Получался сосуд для зерна, верхняя часть которого на полметра была ниже уровня земли — найти такой тайник почти невозможно без знания точного местоположения. Даже самой Елизавете Родионовне удалось отыскать только одно хранилище — с ячменём. Но и этого оказалось достаточно, чтобы пережить голод и даже иногда помогать соседям. Так заботу Луки Романовича семья чувствовала даже после его гибели — дочь Анастасия и поныне живёт в селе Ковыльном Раздольненского района.
В 2012 году моя мама Валентина Ходаковская написала стихотворение о своём деде Кузнецове Луке Романовиче:
Мой дед Лука был призван в сорок первом,
Войну прошёл в пехоте рядовым,
А в сорок пятом в Пруссии Восточной
Геройски пал, страну освободив.
Был страшный бой пехоты против танков,
И чтоб укрыться, вырыл он окоп…
Немецкий «Тигр» намеренно жестоко
На месте том свершил свой разворот.
И нет отца, нет мужа, нет и деда,
И прадеду, конечно, не бывать…
Сейчас в Храбро́во — братская могила:
Лежит солдат в ней павших триста пять.
Дед, уходя, оставил дочке фото,
Она девчушкой малою была,
Но 70 лет хранила образ свято,
Наверное, для правнуков она.
Ему на фото лет примерно сорок,
В косоворотке, и с высоким лбом,
Оттуда в наши лица смотрит строго —
Он жизнь отдал, чтоб были мы с тобой!
Ходаковский К. Н., «Зеркало Крыма», 2016 г.