Мамедов Сеид Кадырович Мамедов только по паспорту. Впрочем, и Сеид – тоже. Къурд Сеид Сеид Халиль оглу – так звучит его полное имя, но конторскую крысу в паспортном столе это интересовало мало: она, эта крыса, не то что написать – она бы произнести этого не смогла.
Но обо всём по порядку. В довоенном Крыму мало кто думал о записях в метриках – нужно было семью кормить. Да и кому нужны они, эти записи? В округе знают, как тебя зовут, в семье тем более. Когда родился? В апреле. Какого числа? Ну, пусть будет 22-го. Ну не помнил он. Курскую дугу помнил, госпиталь в Грозном помнил, ранение помнил, а вот дату рождения – нет. И год, конечно тоже. Вычислили опытным путём на призывном пункте: тебе сколько лет? Девятнадцать! 1941-19 = 1922. Так и записали: 22 апреля 1922 года, деревня Аутка Ялтинского уезда.
Утро 22 июня 1941 года Сеид встретил в казарме, на службе. Вскочил рано, ещё до побудки. Услышал гром, выглянул в окно – и очень удивился. Гром был, а туч не было. Раннее утро, на небе не облачка, а гремит! Не успел опомниться – боевая тревога! Оказывается, без объявления войны немцы налетели на Севастополь и начали его бомбить. Вот и ответ, откуда гром.
Построение, приказ – и здравствуй фронт. Год службы сапёром – и ошибка. Не убило – попал в госпиталь. Поправился, и снова на фронт.
И прямо на Курскую дугу. Ни слова, ни полслова не получалось за два десятка лет вытянуть мне у него об этой операции. О депортации – рассказывал. О тяготах жизни на спецпоселении рассказывал. А о дуге – ни слова. Менялся в лице, чернел и замолкал. Новое ранение – и на этот раз после госпиталя увольнение в запас. Отвоевался.
Разбомбленный Грозный – именно туда угодил Сеид после ранения. Выписался из госпиталя – куда податься? В Крым нельзя – он ещё в оккупации. В Грозном оставаться негде. Его заприметил товарищ из госпиталя, местный. Слово за слово – оказался Сеид в местной семье, на положении больного. Как ни пытался помочь по дому, как ни старался – ничего ему делать не давали: вот поправишься, потом и работать будешь.
Начало марта сорок четвёртого. Ночь, шум, гам, неразбериха. Что такое? Выселяют чеченцев. Пойди докажи, что ты, Мамедов Сеид Кадырович, будучи в Грозном, не чеченец. Привезли в Ташкент, и только там разобрались – да, ошибочка вышла, извините. Вы – крымский татарин. Свободны. Как выяснилось – пока свободны.
В апреле сорок четвёртого советские войска начали освобождение Крыма, и к середине апреля стало совершенно ясно, что окончательный исход дела в пользу Советов – вопрос времени. Сеид решил двигать из Ташкента к своим – прорываться в Крым. Мог бы и остаться – тогда бы свои сами приехали. Сами, да не по своей воле. Кто же знал.
Май сорок четвёртого, 12-е число. За год до победы освободили Крым. Где пешком, где ползком, где на попутках или в товарном вагоне – в середине мая Сеид, прошедший все поля рядовым, прибыл в Ялту. Восемнадцатого утром в его дом постучали: объявили его и его семью предателями родины, дали 15 минут на сборы и вывели на центральную площадь.
Ошибки в этот раз не было никакой: выселяли именно крымских татар. Обвинения уже знакомы, Сеид уже «побывал» депортированным чеченцем. Кошмар повторяется: гомон, галдёжь, едва проснувшиеся и одетые люди, холодное утро и дождь. Всех в студебекер и в горы. Куда? Расстреливать, конечно. Люди приготовились умирать.
Везли часа четыре. И привезли не к стенке, а на станцию. Погрузка в вагоны – и привет, Родина. Три недели в пути, а посередине составы расцепили. Рабочая сила, и желательно бесплатная, была нужна по всей стране. И в Марийской АССР тоже – для работы на лесопилках и бумфабрике. Туда и отправили часть эшелона. О том, что в разных вагонах могут быть члены одной семьи, разумеется, никто не думал. Так Сеид стал «Дважды Переселенцем Советского Союза». Мало у кого в стране был такой орден. У него был.
Ну, чёрт с ним, со спецпоселением. Работать надо. Пусть за паёк, пусть за кость – не дохнуть же от голода в марийской тайге? А где работать – инвалида на костылях никуда не брали. Весь город обошёл. Остался последний шанс – печная контора. Оставил костыли у входа, по стеночке дошёл до начальника конторы и устроился на работу. Вышел также по стеночке, взял костыли и был таков. Когда начальник печной конторы увидел, кого он на работу взял…
Шёл с работы. На бумфабрике как раз смена заканчивалась. Поселенцы все жили в бараках – те бараки до сих пор стоят. Смотрит – девушка. Красивая такая, черноволосая, глаза большие. В общем, не долго наш трубочист оставался холостым. Только девушка как была до замужества с фамилией Мамутова, так Мамутовой после и осталась – нечего спецпоселенцам паспорта менять и отчётность портить. С Асией кстати тоже напутали. Мамутова должно было быть отчеством, а Мумджи – фамилией. Всегда хотел найти идиота, который вписывал Мумджи в поле «отчество» и задать вопрос: как, по его мнению, при таком отчестве, звали отца?
В пятьдесят шестом «отменили» репрессии. В пятьдесят шестом родилась дочка. Уже второй ребёнок, до этого сынишка родился. Дочку назвали Эдие – в переводе с крымскотатарского «подарок». Репрессии отменили, людей реабелитировали, а татар Крыма «забыли». Дважды милиция уже в 70-е и 80-е годы увозила Сеида от своего дома в Ялте. «Добрые» «хозяева» вызывали. Один раз его не пустили в Севастополь. Сколько раз в гостиницах Крыма для него «не было мест» – и не сосчитать.
Как-то будучи в Ялте по путёвке, попал наш Сеид на экскурсию в дом Чехова. Сноска: дом самого Сеида стоял выше на переулок, а участок, на котором стоит «Белая дача», когда-то, очень давно, по семейным преданиям, принадлежа его предкам. Экскурсовод, как это часто бывает, несла заученную речь, а он возьми да и вспомни, как бегал сюда мальчишкой, качал на кресле-качалке уже пребывавшую к тому времени в почтенном возрасте Марию Павловну Чехову. Господи, что тут началось. Третий приезд бравой советской милиции.
Но его ничто не сломало. Ни две депортации, ни война. Весь Волжск – город, в котором он жил – ходил в тапочках «от дяди Серёжи». Так его называли в народе. Упростили имя до понятного рядовому жителю русской глубинки, но очень уважали. Весной влюблённые города дарили своим девушкам тюльпаны и пеоны из его сада, а осенью первоклашки несли своим учительницам его астры и гладиолусы. Сеид не умел сидеть сложа руки, и люди его за это любили.
«Хочу умереть под шум Чёрного моря, а умру в марийских песках» - как-то изрёк Сеид. Так и получилось. Сын сумел переехать в Крым. Правда не в Ялту или в Бахчисарай, а в Евпаторию. Дочь обосновалась в Казани. Внук только что написал этот текст, а сам Къурд Сеид Сеид Халил оглу (пусть будет) Мамедов, кавалер Ордена Отечественной войны, Дважды Переселенец Советского Союза, со своей черноволосой красавицей Асией, вечным сном спят в марийских песках. И слышат на небесах шум моря и свист ветра на Яйлах.
Такой вот у меня День Победы – праздник со слезами на глазах.
Ставьте лайки, пишите комментарии, подписывайтесь на канал и следите за обновлениями!
Читайте канал и подписывайтесь на мои соцсети: Фейсбук | Вконтакте | Инстаграм | Ютуб о танго | Ютуб о путешествиях
Проект "История" Цикл "Персона"
Шерлок Холмс и... Шерлок Холмс! | Дэрдменд